— Ты не ушиблась?

— Пострадала только моя гордость. — Она протянула руку, чтобы он помог ей встать.

— Может быть, не надо сразу двигаться? — предупредил он. — Пока не убедимся, что ты не поранилась.

Прежде чем Маркус успел закончить фразу, Пенн бесцеремонно поднял Кэтлин на ноги, отодвинул в сторону Стефани и нырнул под развалившуюся скамейку посмотреть, в чем там дело. Через минуту он поднялся, ворча от отвращения.

— Если в таком же духе построена вся веранда, — предупредил он, — то на твоем месте, Стефани, я бы проверил свою страховку.

Раздались удивленные выкрики и топот ног, большая часть гостей покидала веранду. Пенн был встревожен.

— Я не сказал, что она в аварийном состоянии, — произнес он.

— Прозвучало именно так, — раздраженно сказала Кэтлин.

Она стала спокойно отряхивать сзади шорты.

— Осторожно, ты вся в щепках, — произнес Пенн. — Вот здесь, позволь мне…

Она обернулась.

— Во всяком случае, спасибо. Я могу сама о себе позаботиться.

Он пожал плечами.

— Ну, как знаешь!

Он повернулся к женщине, которая осталась в одиночестве на веранде и спокойно сидела в шезлонге.

— Очень жаль, что у тебя нет сегодня с собой камеры, Джил. Получился бы отличный эпизод из нескольких последовательных кадров.

— Да, прямо сцена из низкопробного комического фильма, — согласилась она.

— Видео было бы более художественно по стилю, но я лично предпочитаю фотоснимки.

Он протянул руку, чтобы помочь ей подняться. Джил пожаловалась:

— Ты собираешься заставить меня двигаться? Женщину в моем положении? Конечно, сейчас, когда все ушли, здесь вполне безопасно.

— Так или иначе, но пора идти разжигать костер. А когда появится малыш?

— Через три недели. И не малыш, а малыши, их, между прочим, будет двое.

Кэтлин сказала:

— Теперь ты говоришь об этом намного спокойнее, чем в первый раз, когда сказала мне.

— Ну что ж, будут либо два малыша, либо один маленький бегемот. У меня есть выбор…

— Вот это наш человек — всегда находит во всем светлую сторону.

Кэтлин повернула голову назад, пытаясь увидеть, нет ли еще на шортах щепок.

Маркус все еще беспокоился.

— Ты уверена, что не поранилась?

Пенн не произнес ни слова, но бросил на Кэтлин насмешливый взгляд — будто вовсе не верил в искренность Маркуса. Это вывело ее из себя, и она резко ответила:

— Со мной все в порядке. Идем вниз, к костру.

Солнце опустилось за покрытую лесом кромку холмов, и свет в маленькой долине потускнел, и стали мягкими очертания деревьев, они отбрасывали на землю длинные пятнистые тени.

Пламя жадно лизало сушняк под дровами. Взрослые расположились кто на стульях, кто на одеялах, а дети постарше принялись исполнять танец, который, по их понятиям, изображал воинственные пляски вокруг огня.

— Откуда вы набрали столько дров? — спросил у ребят кто-то из сидевших у костра. — Уж не срубили ли вы Сторожевой Дуб?

Раздались смешки и быстрые реплики хором:

— …достопримечательность Спрингхилла?

— …и лишили наших детей радости любоваться им, когда подрастут?

— …наши дети? Ну, они не посмеют.

— …однако, если хорошенько подумать, спилить дуб — совсем неплохая идея.

— Сторожевой Дуб? Кажется, о нем я ничего не слышал, — спокойно сказал Маркус.

Кэтлин едва сдержала стон.

— Об этом после.

Маркус нахмурился.

— Это тропинка влюбленных, — с готовностью объяснил Пенн.

Очищенным прутиком он проткнул две сосиски и держал их, все время перевертывая, над костром.

— Разве Кэтлин еще не рассказала вам? Вы давно живете в Спрингхилле? — спросил он и, не ожидая ответа, продолжал: — По кольцевой дороге надо объехать город, свернуть на Смородиновый холм… Что это с тобой случилось, Котенок? Ты ужасно шумишь.

Кэтлин вскочила и, не говоря ни слова, отошла от костра.

— Вы ведете себя совершенно недопустимо, Колдуэлл, — успела она услышать слова Маркуса, выходя из освещенного костром круга, — и оскорбительно для Кэтлин, конечно.

Это замечание прозвучало как угроза. На миг наступило натянутое молчание, а потом Пенн печально произнес:

— Ты абсолютно прав, Маркус. Я просто не знаю, что иногда на меня находит.

Скрипнув зубами от возмущения, она пошла быстрее. Ноги проваливались в песке. Он и в самом деле вряд ли понимает, что на него нашло. Он — просто смутьян, вот что такое с ним. И всегда был таким: однажды уговорил меня надеть ролики в самый неподходящий момент; все подстроил так, чтобы развалился королевский трон… И проделывает такие вещи потому, что ему интересно посмотреть, что из этого выйдет. Черт возьми! Почему бы ему не держаться отсюда подальше?

Она прошла немного по влажному песку, потом вскарабкалась на большой плоский камень, нависший над кромкой воды. Села, подтянула ноги, обхватив их руками, и стала слушать шорох набегавших на берег волн.

Не расстраивайся. Пенн не встанет между тобой и Маркусом, если ты этого не позволишь. Он раздражает Маркуса, это очевидно. Но очевидно и то, что Маркус не воспринимает Пенна всерьез.

Если она сможет оставаться спокойной, Пенн уедет через несколько дней. Но за это время…

Она услышала на песке его шаги, хотя они были такими легкими. Он обычно ходил бесшумно, как дикое животное в сумерках.

Она тихо сидела на камне и даже не повернула голову в ту сторону, надеясь, что останется незамеченной.

Он влез на камень, опустился рядом с ней, держа в руке стебелек травы, и стал сосредоточенно его жевать.

— Так у тебя может разболеться печень, — Кэтлин не смотрела на него. — Полагаю, ты пришел извиниться?

— Совсем нет. Я не сделал ничего постыдного. Просто провел для Маркуса заочную экскурсию по достопримечательностям Спрингхилла, Котенок.

— Черт возьми, Пенн, прекрати так меня называть, — сказала она сквозь зубы.

— Почему? Потому что это напоминает тебе Сторожевой Дуб? И как чудесно мы здесь проводили время?

Его голос был холодным, и она мгновенно пожалела, что потеряла контроль над собой и дала ему шанс предположить, что встревожило ее не только такое обращение к ней, но и воспоминания.

— Совсем нет, — твердо ответила она. — Потому что ничего особенного никогда не происходило у Сторожевого Дуба, о чем стоило бы говорить.

— Верно. Там всегда было слишком многолюдно. Все, достойное воспоминаний, происходило именно на этом самом месте у озера. Когда мы любовались лунной дорожкой на воде… и слушали раскаты грома на холмах…

Он поднял руку и бросил стебелек травы в темную воду озера. Но, так и не опустив ее, он кончиками пальцев коснулся щеки Кэтлин и повернул ее лицо к себе.

Было мгновение, когда она могла бы вскрикнуть или отодвинуться от него и спрыгнуть с камня. Могла бы столкнуть его вниз, потеряв равновесие от толчка. Она могла бы…

Но она не сделала этого. Будто какой-то нерв внутри нее замкнулся и отключил ее способность двигаться или чувствовать что-либо, кроме ужасной дрожи у горла, от которой у нее прервалось дыхание и она не могла произнести ни слова протеста.

Губы ее застыли под его мягкими вопрошающими губами. Они напомнили ей о первом в жизни поцелуе, который теперь она переживала снова, — со всей неопределенностью, колебаниями и подбирающимся страхом перед тем, что она это делает не совсем так.

Вдруг что-то изменилось, ее губы стали мягкими и теплыми, как бы оттаяли от тепла его губ. У Пенна вырвался тихий вздох удовлетворения, и его рука соскользнула с ее щеки на затылок, чтобы прижать ее к себе ближе, продолжая целовать.

Мгновенно в ней сработал инстинкт самосохранения, и она увернулась от его руки собственника. И, не осознавая до конца, что делает, она вытерла тыльной стороной пальцев свой рот.

— Пытаешься избавиться от вкуса моих губ? — мягко спросил он. — Так ничего у тебя не выйдет.

— Не делай на это ставку, — рассвирепев, сказала она. — Просто оставь меня, Пенн. Уходи.

Она спрыгнула с камня на песок, неловко приземлившись и ударившись лодыжкой. Но она подавила в себе крик от боли, скорее всего это был страх, а не боль, и пошла наверх, к костру.