И с Прудникова сразу слетела вся дорожная усталость.

- Вот что, - заторопился он, - давайте возьмем с вами кипяточку - чай и сахар у меня есть, - сядем на этот презренный диван и потолкуем, - идет?

- А где же вы думаете достать кипяточку? - очень удивился Пискарев.

- Как где? Здесь же, в гостинице!

- Здесь его и в заводе нет... Есть тут в Керчи одна чайная, там же, конечно, и печенье могут дать, - только она почему-то до шести часов работает, а сейчас уж восемь... В такое время, как теперь, нигде вы здесь чаю не напьетесь, исключая у кого есть знакомые...

- Вот так история! А утром?

- Утром с восьми в чайной напьемся.

- Значит, Костя, ляжем спать без чаю.

- Я не согласен, - мрачно сказал Костя.

- Ты как хочешь, а мне подвезло: я сейчас о рыбном хозяйстве поговорю... Садитесь, товарищ Пискарев, потолкуем, а?

Пискарев поглядел на него недружелюбно, однако сел на простыню и поджал под себя куцую ногу, спросивши:

- Об себе я должен рассказывать или как?

- И о себе, так как вы - видный работник по рыбной части, и о рыбе, о чем хотите и как хотите, а мое дело слушать внимательно... Костя, а ты ложись спать!

- Ну, вот еще!.. Приехали на конец света, да чтобы спать!.. Я пойду на улицу посмотрю...

- Поди посмотри, что ж...

Костя взялся за скользкие перила лестницы, которые сильно блестели, отражая свет лампочки вверху под аркой, оглянулся на отца, усевшегося рядом с рыбником Пискаревым, у которого и голова, освободившаяся от кепки, оказалась такая же курбатенькая, широкая, как он весь, со скромными косичками светлых волос, - перескочил через одну ступеньку, потом еще через одну и так доскакал до вестибюля, где оказалась неизвестно откуда появившаяся толпа странного вида людей в плащах и то в черных, то в серых шляпах... Толпа эта была молчаливая, однако за нее, за всех этих в шляпах и плащах, кричал какой-то черненький человечек в кепке давешней неумолимой татарке:

- Вы должны были для нас оставить два номера, и мы должны будем получить эти два номера, и все! И не может тут быть никаких лишних разговоров!.. Эти два номера были заказаны по телеграфу позавчера!

- Пускай были заказаны, а в них сейчас живут люди!.. Что, я их должна на улицу выкидать? - горячилась татарка.

- Нам до этого дела нет, куда их вы должны выкидать!.. Мы приехали сюда на двух машинах, и мы знали: тут у нас есть два номера!.. Они у вас есть, товарищ, два свободных номера, и вы их нам даете сейчас же! Иначе я знаю, куда мне надо звонить!

Так кричали минут десять черненький человек в кепке и татарка в красном платочке... А на полу грудой лежали кожаные чемоданы, облепленные белыми и желтыми бумажками.

Наконец, все эти в шляпах и плащах пошли вместе с татаркой наверх, а Костя вышмыгнул на улицу.

III

- Я раньше в Астрахани и на Каспийском вообще море работал, - говорил Пискарев Прудникову, - а теперь сюда переброшен, чтобы дело здесь наладить... Ну, да мы за рыбой и на Черное море ездиим, вплоть аж до самого Сухума. Теперь уж мы не ждем, чтобы к нам рыба шла, - это прежде так рыбаки дожидались, а мы ее теперь сами ищем... А найти не можем, где ее косяки, аероплан враз найдет! Ему сверху все решительно видать по цвету: какой вода имеет цвет, когда пустая, а какой, когда с рыбой... С рыбой она показывает намного темнее... Конечно, как теперь все на хозрасчет переведено, приходится нашему тресту много за это платить, а все-таки зато у нас простоев меньше бывает - это раз, а другое - мы можем планировать... А насчет Сухума, например, взять прежние времена и теперь: ведь там же свои лодки есть и свои рыбаки, - а рыба вся у них... Как же мы-то со своими припасами к ним за рыбой гоним? В прежнее время если, да здесь бы смертный бой между нами зашелся, - многие бы увечье себе приняли, как я вот мальчишкой еще у себя на Каспийском... А теперь спору между нами быть не может даже, как хозяин у нас один - "Союзрыба"!

- Хорошо, а рыбакам-то вы позволяете рыбой пользоваться? - спросил Прудников.

- Что касается рыбаков, тем, конечно, приходится позволять, без этого нельзя. Нужно, чтоб и его интерес тоже был, а то он будет, конечно, шаля-валя... Много, понятно, несознательного элемента попадается, - вот почему... Потом то еще ценить приходится, какой рыбак! Хороший рыбак - он знает, где рыба идет!.. Вот хотя бы меня самого взять. Я смальства на рыбе. Был раз у нас шторм... Я своим хлопцам говорю: "Ребята! После шторму обя-за-тельно должна рыба в берега ударяться!" Они, конечно, оспаривают: "Это когда как... Раз на раз не приходится..." Ладно!.. Ну, я раненько утром встал, круг бережка хожу, смотрю - есть!.. А другому покажи, кто этого не знает, - хотя бы вас взять - что вы увидите? Как есть ничего! Вода и вода тихая... А ры-бу - ее под водой надо чувствовать!.. Иду я к своим тогда, бужу: "Спускай, ребята, байды!" Так мы потом - верите? - байду за байдой потом к берегу гнали, а в байде считай рыбы в каждой пятьдесят пудов! Она ведь когда идет, эта рыба, до того плотный ход имеет, - палку в нее встремляй в середину, - стоять будет! Так и поплывет палка стоймя, куда рыба плывет!.. А куда же она ходит, рыба? Это ведь целая история, и все надо нам знать... Икру, например, метать - это она в сладкие лиманы ходит, а как отметается, ее мы не ловим тогда, пускай мяса-жиру нагуляет. Она, как отметается, идет до того унылая, совсем спит на ходу, и что касается жиру, то в ней его ни капли. Всякая рыба, как икру отметает, она нам тогда не годится... Также и шторм, например, взять... Какая рыба покрупней, поздоровей, та может шторм выдержать, а уж что касается мелочи если... султанка, например, если спротив шторма ей придется идти, от нее только одна голова остается, до того из последних сил выбивается!.. А в двадцать седьмом году летом она, барабунька эта, - ну, ее, конечно, и султанкой зовут, - вся чисто подохла! Она мелкую воду любит, около бережка, а вода возьми да враз вся зацвети, - вот она и задохлась. Теперь вот уж сколько лет после того мы ее больших партий не видим, а так только, если попадется случаем в сеть, даже жалко ее и оставлять, - на развод обратно кидаем в воду... А вот будто в десятом году, - я тут в те годы не был, старые рыбаки говорили, - из Турции штормом пригнало рыбу, - греки ее паламидкой называли, а русские названия не могли подобрать, как они такой подобной никогда не видали. Крупная рыба была, а до чего же, говорят, вкусная, и мясо в ней мягкое, а костей совсем чуть! Сама вроде как мраморная вся... Греки покупают и об ней говорят: "Из какого моря сама рыба, такую имеет и видимость..."