– Вот раненой на спину мне еще не хватало!! – пробухтел я, съезжая с горки на зацепленной ботинками куче песка.

Нат, согнувшись, лежала под краем парашюта и, судя по характеру подергиваний, была увлечена обсуждением с желудком вопроса – выпрыгнуть ему сейчас или подождать до лучших времен, когда он сможет прихватить в компанию плотный обед.

– Помочь? – растерянно спросил я, присаживаясь рядышком. Что делать, я знал, но предчувствие ее реакции на применение известных мне методик останавливало от попытки их немедленного применения.

– Г-гад! – сообщила она в два приема.

– Значит, сама напросилась. – тоном нацелившегося изнасиловать одноклассницу подростка ответил я, переворачивая ее на спину.

– С-сучок. – вяло простонала Нат, глядя на меня злыми замученными глазами.

– Замри, лечить буду! – рявкнул я в ответ, упиранием руки в плече предотвращая ее попытку завалиться на бок и накачивая свободной рукой небольшой шарик апатии.

Вдавив его ей в солнечное сплетение, я предоставил ей дальше извиваться, как захочется, и потянулся за притухшей трубкой.

– Сволочь – устало прошептала она, сворачиваясь калачиком.

– Нат, буду чрезвычайно признателен, если ты поможешь мне удержаться от изнасилования в воспитательных целях. – бодро ответил я, раскуривая трубку. – Всухую, говорят, больно.

– Даун… – всхлипнула она.

Тяжело вздохнув, я метнулся к ней и вырвал заправленную в джинсы рубашку.

– Нет! Не трогай меня!

Ее ладони забарабанили по моим плечам. Выпустив ей в лицо облако дыма, я взялся расстегивать джинсы.

– Нет! – она отбила мои вялые руки и, откатившись, вскочила на четвереньки.

– Нет! Не подходи! – просипела она.

– Ну вот видишь. – спокойно сказал я, улыбаясь как можно несексуальнее. – Ты вполне можешь двигаться, если приспичит… А нам, пока не соберемся большой толпой, очень надо двигаться. И я честно ставлю тебя в известность, что сам собираюсь, и тебя заставлю. Чего бы мне это не стоило. Кстати, пока не поздно, могу показать, что я не собирался тебя насиловать. Показать?

– Не надо. – Она поднялась на ноги, отвернулась и, застегивая джинсы, посмотрела на капсулу. Обернувшись, я увидел, что из стенки выдвинулся какой-то здоровый ящик.

Очень своевременно.

– Ну если у меня нет ничего, что мне надо тебе показать, тогда изучи содержимое ящика. Думаю, там что-то полезное. И начинай двигаться на восток. Я пойду поищу Мару, чтобы тебе не страшно было со мной вдвоем.

– Погоди… Я… Я тоже пойду искать. – попросила она, пряча панику, которая появилась, как только до нее дошло, что я сейчас она останется одна. А я было собрался убраться с глаз долой. А тут такой случай выяснить, чего она больше боится…

– Тогда догоняй. Я не спеша иду к своей капсуле. Хотя если ты скажешь, что боишься остаться одна и попросишь подождать, я запросто…

– Да! Да! Да! Доволен? – гневно сверкнув черными очами, она прошествовала к ящику и вытащила оттуда кожаный ремень с двумя фляжками, ножом в ножнах и десятком сумок.

– Нехилый аварийный пакет. – прокомментировал я и отвернулся от нее, старательно думая о том, что меня ждет такой же.

Нат догнала и пристроилась в трех шагах сбоку, на ходу отвинчивая пробку.

– Так…Спирт!… Б-р-р-р!… Уф! Это что за вонючка?

– Дай попробую… – я на ходу отобрал у нее медную на вид флягу.

– Что, Иванушка, все пить тянет…

Я не стал ей сообщать, что в очередной раз спасаю ее от окончательного превращения в козу, и поочередно понюхал, лизнул и капнул на палец.

– Наружнее. Поливать раны. Типа живая вода. – сообщил я онемевшим языком, Сквозь онемение пробивалось слабое пощипывание. Палец начинал проявлять те же симптомы.

– Можно тебя и дальше использовать в качестве подопытного кролика? – излишне заботливо спросила она, вешая флягу на пояс.

– В кролики для тебя я не сгожусь по одной известной причине. А в качестве подопытной крысы – запросто. Зачем я еще нужен? До Мика всего пятнадцать километров куда-то туда. От нехороших людей, если вдруг встретятся, сама отобьешься. Так что я тебе только затем и нужен – в подопытные крысы, да сказку на ночь рассказать, чтобы ночные кошмары мучили.

Я вынул из ящика свой комплект и замолк, увлеченный изучением содержимого сумочек.

Спички без чиркаша. Обо все зажигающиеся, наверно. Хирургическая игла, моток ниток, скальпель из камня, медный пинцет. Моток тряпочек для перевязки. Какой-то жутко кислый порошок. Огуречного запаха мазилка, наверно, от комаров.

– Да блин, хорошо придется потрудиться, чтобы доказать дикарю, что все это барахло – местное. – высказался я, раскладывая иглу, нитки, скальпель, пинцет и бинты по местам. Мазилки от комаров во время службы мне не выдавалось, и ее с порошком я сунул в первые попавшиеся карманы.

– У тебя получиться. – Нат изо всех сил пыталась дать понять, что она хамит. Это не дело. Злобно подкалывать – это я понимаю. А вот хамство не терплю.

– Я начинаю понимать, почему ты боишься одиночества. – ответил я, задумчиво жонглируя каменным ножичком, чтобы приучить к нему руку. Нат испуганно отдалилась еще на два шага в добавок к уже набранным трем. – Если некому будет тебя слушать, то пакости придется говорить себе и дело кончиться суицидом, поскольку себе не соврать, и ты прекрасно будешь знать, что все, что ты говоришь себе – правда, а кроме хамства, ругательств и крика ты ничего не умеешь…

Нат открыла рот, напоролась на мой насмешливый взгляд, закрыла его и задумчиво отвернулась и задумалась над поведением. Я очень понадеялся, что над своим.

– Ладно, извини и давай забудем… – сообщила она итог раздумий, пряча горе от неизбежности общения со мной под вежливым спокойствием.

Помириться, конечно, было бы неплохо. Только как я буду поддерживать в ней бодрость и злобность, чтобы двигаться? Значит, не будем забывать.

– Две минуты сорок секунд. – сверился я с часами. – Довольно быстро, если ты действительно готова исправиться, а не обеспечиваешь свое выживание. По этому поводу надо выпить на брудершафт.

Нат изучила мой веселый оскал и обиженно буркнула:

– Да ну тебя!

– Мне же легче. И так сердце кровью обливается, когда приходиться заставлять тебя двигаться под угрозой изнасилования, а если ты еще и отвоюешь себе кусок жилплощади в этом окровавленном органе, то нас точно съедят аборигены. Тебя, в крайнем случае, если удастся притвориться достаточно целой, оставят на должности любимой наложницы племени.

Она рухнула на колени, сгорбилась и тихо заплакала. Вид у нее был настолько несчастный, что я чуть было не заплакал от жалости и за компанию. Затолкав слезы обратно глубоким-преглубоким вздохом, я плюхнулся на песок напротив.

Не угадал. Надо было мириться.

– Все. – всхлипнула она в сторону. – Никуда я больше не пойду. Делай со мной что хочешь.

– Ладно. – уныло согласился я, отирая ее слезы. Кожа у нее была холодная. – Сначала я сделаю так, что ты перестанешь плакать. – набрав воздуха, я поднял ее лицо и тихонько подул, стараясь не думать о мощном табачном запахе. Еще раз. – Ну вот. Слезки высушили. Теперь я подниму тебя на ноги. Вот. Потом возьму за руку…

– Харш. – шепнула она, апатично глядя в сторону.

– А?

– Обними меня, пожалуйста, крепко-крепко.

Проглотив обширный комментарий, я вполсилы вжал ее закрученную в узелки спину в забитые разным барахлом карманы.

Ее руки вцепились мне в спину, нос зарылся в плече, и мне стало хорошо, как йогу в момент достижения нирваны. Я, большой и сильный, плыл где-то в пространстве, ласково касаясь чего-то доверчивого, и очень нуждающегося в защите.

– Харш… мне страшно… – согрел ухо ее шепот

Мгновение я выбирал, составить ей компанию или поиграть в героя. Удержать дистанцию я уже пробовал…

– Мне тоже. – прошептал я, поглаживая ее ухо носом. – Только за тебя и за Мару. Так интересней бояться. Так что можешь перестать бояться за себя – моей боялки хватит на двоих. На тебя и на Мару. На себя вот только не остается… Ты не могла бы понервничать о том, что меня могут подстрелить из лука или отравить?