Я положил перед собой на кухонный стол справочник скачек предыдущего сезона и сидел над ним, оперев подбородок о костяшки пальцев левой руки, а правой лениво листал страницы. Провал с досье на лошадей выбил меня из колеи, нагонял тоску и необходимость строить из себя темную личность, к тому же мне позарез не хватало жаркого солнца, под которым я привык находиться в это время года. А не допустил ли я вообще ужасную ошибку, согласившись на весь этот маскарад? Но теперь выхода нет: я взял у Октобера деньги и тем отрезал себе пути к отступлению. Минимум на несколько месяцев. При этой мысли мне стало совсем тошно. Я сидел ссутулившись, в унылом полумраке и бездумно тратил такое дорогое свободное время.
Конюхи, смотревшие телевизор, обменивались пренебрежительными замечаниями насчет жокеев и заключали мелкие пари на результаты заездов.
– На финишной прямой все станет на свои места, – говорил Пэдди. – От последнего барьера еще скакать и скакать... Только у Аладдина хватит сил, чтобы рвануть как следует.
– Ну да, – возразил Гритс. – Раковой Шейке тоже резвости не занимать...
С угрюмым видом я перебирал страницы справочника, наверное, уже в сотый раз и случайно в разделе общей информации наткнулся на карту ипподрома в Чепстоу. Здесь были карты-схемы всех основных ипподромов страны с изображением формы скакового круга, расположения барьеров, трибун, стартовых ворот и финишных столбов. Раньше я уже смотрел карты Ладлоу, Стаффорда и Хейдока, но ничего общего в них не нашел. Карт Келсо и Седжфилда в каталоге не было. После раздела карт на нескольких страницах шла информация об ипподромах, длине скаковых кругов, давались имена и адреса хозяев, лучшее время, показанное на этих ипподромах, и тому подобное.
Чтобы чем-то заняться, я открыл параграф, посвященный Чепстоу. Слова Пэдди «от последнего барьера еще скакать и скакать» были облачены в цифровую форму: двести тридцать метров. Я проверил Келсо, Седжфилд, Ладлоу, Стаффорд и Хейдок. На всех этих кругах финишная прямая была гораздо длиннее, чем в Чепстоу. Тогда я сравнил финишные прямые на всех ипподромах, упомянутых в справочнике, финишная прямая на центральном ипподроме страны «Эйнтри Гранд Нэшнл» была второй по длине. Самая же длинная – в Седжфилде, а на третьем, четвертом, пятом и шестом местах шли Ладлоу, Хейдок, Келсо и Стаффорд. На этих ипподромах финишная прямая как минимум равнялась тремстам шестидесяти метрам.
Итак, география здесь ни при чем. Почти наверняка ясно, почему люди, которых мы ищем, выбрали именно эти пять кругов: в каждом случае от последнего барьера до финишного столба надо было скакать больше трети километра.
Это была уже какая-то зацепка, пусть маленькая, – в общем хаосе наконец-то проступило логическое звено. Настроение у меня немного поднялось, я захлопнул справочник и в четыре часа вместе со всеми вышел во двор под назойливый, моросящий дождь и, как всегда, провел по часу с каждым из моих подопечных. Я чистил их до блеска, переворачивал и аккуратно стелил соломенные подстилки, таскал воду, держал им голову, когда с проверкой приходил Инскип, поудобнее укрывал их на ночь попоной и, наконец, скармливал им ужин. Как обычно, освободились мы только к семи часам, к восьми покончили с ужином, переоделись, а потом, набившись всемером в дышащий на ладан «остин», затряслись в сторону Слоу.
В баре, естественно, все шло своим чередом, бильярд, стрелки, домино, хвастливые россказни, беззлобные подначки. Я сидел и терпеливо ждал. Около десяти часов, когда парни уже опустошали свои стаканы и подумывали о том, что завтра рано вставать, в сторону двери направился Супи и, увидев, что я слежу за ним, головой кивнул мне на выход. Я поднялся, вышел следом и нашел его в туалете.
– Вот держи. Остальное во вторник, – безо всякого вступления буркнул он и, скривив губы, глядя на меня со свирепым прищуром – для пущего впечатления, – протянул толстый коричневый конверт. Я положил его во внутренний карман кожаной куртки и кивнул Супи. Потом, ни слова не говоря, не улыбаясь, я окинул его пристальным – мы тоже не лыком шиты – взглядом, повернулся на каблуках и ушел обратно в бар. Вскоре вернулся туда и он.
Вместе с парнями я снова забрался в «остин», и он повез нас по тряской дороге к конюшне, к теплой кровати, а на груди у меня уютно покоился конверт с семьюдесятью пятью фунтами и пакетиком белого порошка.