– Зайду к нему сегодня вечером, – пообещал я.

– Прежний полисмен, сержант Чабб, – страстно заявила Этти, – сам бы все уладил. Он бы не стал шляться попусту для снятия свидетельских показаний. А этот – просто новичок. Его прислали к нам из Ипсвича, и вроде ему здесь не нравится. Не удивлюсь, если его только что повысили. Так и пыжится от сознания собственной важности.

– Нашивки совсем новые, – пробормотала Маргарет, соглашаясь.

– Мы всегда поддерживали хорошие отношения с полицией, – гневно сказала Этти. – Не понимаю, о чем они думали, взяв на службу человека, который абсолютно не разбирается в лошадях. – Выпустив в нас весь заряд энергии, она сделала несколько глубоких вдохов носом, пожала плечами и примирительно улыбнулась. – А, ладно... Бывает и хуже.

Глаза у нее были ярко-голубыми, а каштановые волосы завивались кудряшками. С возрастом лицо ее погрубело, но морщины его не тронули, оно только приобрело некоторые мужские черты, как лицо каждой одинокой женщины. Глядя на ее тонкие губы и мохнатые неухоженные брови, я всякий раз припоминал, что в молодости она была очень красива. Людям, мало ее знавшим, Этти казалась печальной, никому не нужной женщиной, но сама она считала, что нашла дело по душе и заполнила им всю свою жизнь.

Она вышла – на ней, как всегда, были сапоги и брюки для верховой езды, – и мы услышали, как, повысив голос, она принялась отчитывать подвернувшегося ей под руку бедолагу, совершившего какой-то проступок.

Роули Лодж не мог обойтись без Этти Крэйг. А вот Алессандро Ривера нужен был ему примерно как пуля в лоб.

Он появился далеко за полдень.

Я совершал вечерний обход, осматривая лошадей. Мы с Этти добрались уже до пятой конюшни, после чего оставалось обойти малый манеж и по противоположной его стороне двинуться к дому.

Один из наших пятнадцатилетних учеников неуверенно приблизился ко мне, когда мы вышли из очередного денника.

– К вам пришли, сэр.

– Кто?

– Не знаю, сэр.

– Владелец?

– Не знаю, сэр.

– Где он?

– У подъезда, сэр.

Я посмотрел поверх его головы. С другой стороны манежа, на площадке, посыпанной гравием, виднелся большой белый “Мерседес”. Шофер в форме стоял у капота.

– Заканчивайте без меня, Этти, ладно? – сказал я.

Чтобы выйти к подъезду, мне пришлось пересечь манеж. Шофер стоял, скрестив руки на груди и поджав губы, явно давая понять, что он – противник панибратства. Я остановился в нескольких шагах от машины и заглянул внутрь.

Задняя дверь, ближняя ко мне, открылась, и из нее высунулся черный полуботинок небольшого размера, а за ним – нога в темной брючине. Потом появился хозяин ботинка и брюк.

Ошибиться было невозможно, хотя сходство с отцом начиналось и заканчивалось диктаторским крючковатым носом и немигающим взглядом черных глаз. Сын был меньше ростом и выглядел самым настоящим дохлятиком. Его густые черные волосы завивались с боков, а изжелта-бледная, болезненная кожа лица, казалось, давно уже не видела солнца.

Помимо всего прочего, в нем угадывалось возрастное беспокойство полового созревания – он так решительно выставил вперед нижнюю челюсть, что послужил бы прекрасной рекламой при распродаже мышеловок.

Может, ему и исполнилось восемнадцать, но, во всяком случае, прошло много-много лет с тех пор, как он был ребенком.

Я почему-то подумал, что у них с отцом одинаковый голос – четкий, без акцента, со старательным выговором.

Я оказался прав.

– Меня зовут Ривера, – заявил он. – Алессандро.

– Добрый вечер, – сказал я, стараясь говорить вежливо, спокойно и безразлично. Он моргнул.

– Ривера. – повторил он. – Меня зовут Ривера.

– Да, – согласился я. – Добрый вечер. – Глаза его сузились, и он посмотрел на меня более внимательно. Если он думал, что я буду перед ним пресмыкаться, то его ждало горькое разочарование. И, видимо, он это почувствовал, потому что на его лице появилось слегка удивленное и довольно надменное выражение.

– Насколько я понял, вы хотите стать жокеем, – сказал я.

– Так будет.

Я одобрительно кивнул головой.

– Чтобы добиться успеха, надо сильно к нему стремиться. – Голос мой звучал снисходительно.

Он мгновенно оценил обстановку, и она пришлась ему не по вкусу. “Здорово”, – подумал я. Хотя, с другой стороны, мне ничего не оставалось, кроме таких вот булавочных уколов, иначе не назовешь, и на его месте я воспринимал бы их как верный признак моей капитуляции.

– Я привык добиваться всего, чего захочу, – сказал он.

– Прекрасно, – сухо ответил я.

Теперь мы определенно расположились по разные стороны баррикады. Я чувствовал, что он старается перестроиться, собирается с силами, чтобы самому принять участие в сражении, которое – в чем он не сомневался – давно уже выиграл его отец.

– Я приступлю немедленно, – заявил он.

– В данный момент, – небрежно пояснил я, – мне необходимо завершить вечерний обход. Если вас не затруднит подождать, то по окончании обхода мы обсудим ваше положение в конюшнях. – Вежливо поклонившись, совсем как постороннему, и не дожидаясь, пока он снова ринется в бой, я плавно развернулся и, не торопясь, отправился к Этти.

Мы методично обошли все конюшни, коротко делясь замечаниями о резвости и скоростной выносливости лошадей и составляя программу тренировок на следующее утро, а затем остановились у четырех наружных денников, один из которых пустовал, молчаливо напоминая об утрате Лунного Камня.

"Мерседес” все еще стоял на прежнем месте. Ривера с шофером сидели внутри. Этти, с вполне объяснимым любопытством, посмотрела в их сторону и поинтересовалась, кто это приехал.

– Новый клиент, – лаконично ответил я. Она удивленно нахмурилась.

– Как же вы могли заставить его ждать?

– Не бойтесь, – с горькой, понятной лишь мне иронией ответил я. – Никуда он не денется.

Но Этти не впервой приходилось принимать новых клиентов, и она твердо знала, что их нельзя заставлять ждать в машине. Она метеором промчалась со мной по трем последним денникам. Я подумал, что завтра она уже не будет проявлять подобного рвения.

Открыв заднюю дверь “Мерседеса”, я коротко сказал: