Глава 1

Солнце, наконец, клонилось к закату, создавая тени в углах моей комнаты и исчезая на тёмных стенах. Лёжа на ковре, я наблюдала через открытое окно, как голубое небо окрашивается оранжевыми и розовыми цветами; тонкие лучики света растворялись в деревьях, пока не наступила тьма. Возможно, это бы Самый Худший День за всё мое чертово существование, я была уверена, что моя жизнь кончена. Это точно был худший день. Хуже, чем тот день, когда мои родители объявили о своем разводе. Хуже, чем, когда я подцепила мононуклеоз в выпускном классе, и пока все мои друзья начинали новую жизнь в университете, я была вынуждена остаться в двенадцатом классе. Даже хуже, чем, когда моя мама сказала мне, что уезжает в командировку как минимум на девять месяцев.

Да, это определенно худший день в моей жизни. Потому что две мои близкие подруги поступили в свои аккредитованные университеты и, вместо того чтобы отправится в Вандербильт, как я планировала с шестого класса... я поступаю в муниципальный колледж. Моя мама и тётя убеждали меня, что нет ничего постыдного в поступлении в Периметр. Что я сэкономлю семейный бюджет и получу степень, прежде чем заняться чем-то более серьезным. Отстой.

Я таращилась на дверь моего шкафа, обклеенного сверху донизу фотографиями из старшей школы, где запечатлена хроника всех праздников, танцев и вечеринок, которые я посещала вместе с моей лучшей подругой. Её лицо улыбалось мне с глянцевых фотографий, и я вздохнула. Лэсситер: высокая и худая, светлые волосы и темные глаза. Я: прямые каштановые волосы, лицо, полное веснушек, глаза слишком темные, чтобы считаться коричневым, и конечности протяженностью в мили.

Я была не совсем на её уровне, и она никогда не стеснялась напоминать мне об этом. Я не имею ни малейшего представления о том, как мы вообще подружились, учитывая какой не примечательной я всегда себя чувствовала в её присутствии. Но мы встретились в хоре для начинающих, и она наклонила голову в мою сторону, спрашивая умею ли я читать ноты и может ли она взглянуть на партию альта. Я просто не могла сказать нет.

Мы вместе пробовались на пьесы и мюзиклы, и однажды наш учитель драмы, мистер Хэнкс сказал мне: «Нет ничего плохого, чтобы быть весёлой подружкой или вторым номером. Ты просто не из лидерского теста!» Лэсситер грустно кивнула своей головой и сжала мое плечо в знак согласия. «Не все подходят для главной роли».

Другая её подруга, Брук, согласилась. Она была больше подругой Лэсситер, чем моей и в некоторые моменты мне казалось, что она просто терпела меня. Но я была не против. Я была частью коллектива. Я чувствовала, что была нужна кому-то. До тех пор, пока меня звали, я могла быть третьим лишним. Они провели свои последние школьные годы (я не могу назвать их нашими школьными годами, потому что я, к сожалению, осталась на второй год) пробуясь на главные роли в пьесах и мюзиклах Саус Гвиннет. Брук получила свой шанс в выпускном классе, Лэсситер же дали роль Сэнди в «Бриолине», когда она была в предпоследнем классе, что было неслыханно. Настолько она была хороша. А я была одной из девушек в сцене с карнавалом. Где мне и было место.

Я всегда буду актёром второго плана. Принять это было проще, чем я ожидала.

Но затем они отправились в университет, а я застряла здесь, но, по крайней мере, они присылали электронные сообщения или звонили. Во всяком случае, сначала. Когда они вернулись на лето, я почувствовала, что всё стало как раньше, хоть и выглядело это несколько натянуто. Они рассказывали о колледже и новых знакомствах, и о вступлении в студенческие общества, а я просто сидела и ждала, когда мы начнем говорить о том, какой фильм мы посмотрим вечером. Сегодня вечером я впервые почувствовала, что, в конце концов, все уже не так как раньше. Лежа на боку, я задерживала дыхание и считала до двадцати, делая так, чтобы в ушах нарастало давление и сердцебиение заглушало окружающие меня звуки. На фоне играл мой любимый альбом, и сквозь ковёр я чувствовала ритм баса, длинные ноты помогали мне отсчитывать секунды.

— Мэл. — Звук голоса моей тёти заставил меня тяжело вздохнуть, и я, сжавшись еще сильнее, дотянулась до ноутбука у себя над головой, чтобы сделать музыку громче. Дверная ручка дрогнула, и я вздохнула, задаваясь вопросом, что она придумает, если я не откликнусь. Ответ последовал точно спустя два припева, когда я услышала, как были вывернуты шурупы на боковой стороне двери, и лежа наблюдала, как свет из коридора заливал комнату, и дверь отвалилась, упершись в стену, как только моя тётя просунулась в... отверстие.

— Ну, разве ты не олицетворение тоскливого эмо-подростка? — Она смотрела так, как будто боялась, что я окончательно сошла с ума. Может так и было.

Она скрестила руки и глубоко выдохнула, воздух подхватил прядку её светлых волос, ниспадающих с её прически хвостика. — Ты и дальше будешь так продолжать? Я голодна и твоя мама не купила никакой еды перед своим отъездом.

— Я не удивлена, — пробормотала я в ковер, снова закрыв глаза и не обращая на неё внимания.

Тётя Сэм вошла в мою комнату, переступив через моё поникшее тело, выключила музыку и дотронулась мыском до моего бедра. Выдержав достаточно долгую паузу, чтобы убедиться, что я действительно в порядке, она отступила и присела рядом с моей головой. Своими холодными руками она дотронулась до моего лба, когда повернула моё лицо вверх, чтобы посмотреть на меня.

— Эх, ты это переживешь. Дело в мальчике? — Я отрицательно покачала головой. Её лоб наморщился. — В девочке?

Я кивнула.

— В девочках, если быть точной. Во множественном числе...

Её брови подскочили вверх.

— Ну...

— Не в том смысле, — вздохнула я.

— Ох. В таком случае поднимайся и умой лицо. Мне нужно поесть. И, юная леди, сегодня ничто не встанет между мной и картофельными оладьями. Ты можешь говорить о том, что это вредно и, что мой доктор был против. Но сегодня вечером мы ужинаем в «Хэлл».

***

«Хэлл» — это вафельная в двух милях от моего дома вниз по улице. И примерно в пятистах футах от моей школьной стоянки. Это было не то место, в котором я хотела бы оказаться в одну из последних пятничных ночей лета этого блистательного городка Снеллвилля, штат Джорджия. Потому что это было довольно популярное место, где ела половина школы, прежде чем пойти гулять со своими друзьями.

— Ты слишком драматизируешь.

— Нет. Разве ты не помнишь, как трудно быть в моём возрасте?

— О, да. Жизнь и смерть, и всё такое. Просто конец света. — Она улыбнулась и наклонилась вперёд: — Сменим тему. На какие курсы ты записалась?

— Я, в самом деле, не хочу говорить об этом.

Реальность была такова, что мне уже приходилось вливаться в новый класс. И сейчас мне нужно было сделать то же самое в колледже, который даже не был настоящим колледжем и все, потому что мои родители развелись, и внезапно денег для отправки меня в Теннесси оказалось недостаточно. Вот почему моя мама согласилась на это назначение. Из-за экономического спада её департамент был сокращён, и она была одной из немногих, кто смог сохранить свою должность. Это означало, что она, работая здесь, была единственной, кто мог управлять новым офисом и обучать людей, нанятых в другой части страны. Ирония во всей её красе.

Сначала я думала, что она собирается заставить меня поехать с ней, и я хотела закатить истерику и сказать ей, что это нечестно, что я сильно болела и вынуждена остаться в школе, и более того отложить поступление в колледж на год. И это бы означало, что мне нужно было найти еще одно учебное заведение, чтобы посещать его в течение поездки.

— Не волнуйся, — сказала она, после того как она сообщила новость об отъезде. — Твоя тётя Сэм возвращается домой, и она согласилась присмотреть за тобой на время, пока меня не будет. Не чтобы нянчить тебя, а просто быть рядом.

Я официально совершеннолетняя, но я могу понять, почему ей показалось, что присутствие тёти Сэм необходимо. Будучи больной. Одна. Разгребая все эти проблемы. Это могло быть уже слишком для меня. Мы живем в том же самом мятно-зелёном двухэтажном доме с бордовой входной дверью, в котором они обе выросли, и который моя бабушка завещала моей маме, так как она была старшей, но с припиской о том, что кусты розы перед домом должны всегда оставаться безупречными. Плюс, Сэм вышла замуж и переехала, у нее не было детей, так что для неё не было смысла оспаривать право собственности. Теперь она возвращалась, чтобы жить в своей старой комнате и, признаюсь честно, я была немного рада, что она побудет здесь.

Прямо перед своим отъездом моя мама решила сделать нам подарок в виде косметического ремонта (жест, определённо продиктованный чувством вины); мне: полуночно-синие стены, новое одеяло с крошечными фиалками, вышитыми на подоле и набор мерцающих белых огоньков вдоль дальней стены. Возможно, она хотела помочь мне забыть месяцы, которые я провела под голубым хлопковым одеялом, таращась на отслаивающуюся персиковую краску.

Тётя Сэм выбрала тёмно-красный цвет, её чёрная винтажная мебель заставляла комнату блестеть как музыкальная пластинка, когда ты проходишь мимо. Она выглядела довольной, когда моя мама готовилась уезжать. Она не испугалась, когда её оставили с инструкциями. Она даже не вела себя странно в ту первую ночь, когда мы остались вдвоём. Я не думаю, что она вообще представляла, чего вообще от всего этого ожидать. И все было хорошо. До тех пор, пока не начались последние дни перед колледжем и каждый друг, который был в моей жизни, отправился назад в университет, и я, опустошенная, осталась одна, думая о том, как же мне пережить этот год без единого друга.

Вот так я и оказалась здесь в эту пятничную ночь, ужиная со своей тётей среднего возраста.

Официантка принесла еду, и Сэм громко выдохнула, засучив рукава кардигана, и жадно потёрла ладони. Я наблюдала за тем, как её большой палец скользил по теперь уже голому безымянному пальцу левой руки, пока маленькая татуировка в виде звёздного кластера на левом запястье не привлекла моё внимание. Я спрашивала её о татуировке несколько лет назад, потому что звезды на ней были расположены довольно далеко друг от друга и выглядели очень изящно — светло-чёрные контуры, заполненные нежно-голубым, жёлтым и зелёным цветами соответственно. Она не дала вразумительного ответа, так что я больше и не пыталась.