ГЛАВА 1

ЛУКА, 9 ЛЕТ

Я и Маттео сидели за обеденным столом, наши глаза неотрывно следили за дверью в ожидании Мамы. Звонок, оповещающий о времени ужина, прозвучал уже давно.

Наша няня Марианна стояла у стены, глядя то на часы на буфете, то на нас. Отец редко ел с нами, но Мама всегда – как минимум, во время ужина, даже когда едва стояла на ногах. Она всегда приходила вовремя, на случай, если Отец решит заявиться.

Где она?

Она заболела?

Вчера она выглядела бледной, за исключением синих и желтых следов на ее лице и руках после того, как Отец в очередной раз «воспитывал» ее. Она часто делала что-то не так. С нашим Отцом едва ли возможно было всегда поступать правильно. Вещи, которые были приемлемы вчера, могли стать неправильными уже сегодня. Маттео и я часто нарушали то или иное правило и также бывали наказаны.

Маттео достал свой нож и засунул его в миску с пюре, над которой уже не поднимался пар, а затем засунул покрытое едой лезвие в рот.

Марианна цокнула языком.

— Однажды ты порежешься!

Маттео вновь засунул нож в пюре, а затем слизнул его с лезвия, упрямо выпятив подбородок.

— Не порежусь.

Я отодвинул стул и встал. Было запрещено вставать из-за стола до того, как ужин был завершен, но Отца не было дома, так что я был в доме главным, поскольку Маттео был младше меня на два года.

Я обошел стол. Марианна шагнула в мою сторону.

— Лука, тебе не стоит… — она осеклась, взглянув в мое лицо.

Я был похож на Отца. Вот почему она боялась меня больше, чем Маттео. Ну и потому, что мне предстояло стать Капо. Скоро я буду тем, кто наказывает всех за промашки.

Она не пошла за мной, когда я вышел в фойе, а затем начал подниматься по лестнице.

— Мама? Ужин готов.

Никакого ответа. Я ступил на лестничную площадку и направился к маминой спальне. Дверь была приоткрыта. В последний раз, когда что-то произошло, я нашел ее рыдающей в постели, но внутри было тихо. Я распахнул дверь, сглатывая. Было слишком тихо. Свет лился из открытой ванной комнаты.

Внизу я услышал голос Отца. Он вернулся домой с работы. Вероятно, он был в ярости, не найдя меня за обеденным столом. Мне стоило спуститься вниз и извиниться за это, но ноги неустанно вели меня к источнику света.

Наши ванные комнаты были отделаны белым каррарским мрамором, но по какой-то причине, свет, льющийся из комнаты, отливал розовым. Я ступил в дверной проем и замер. Пол был залит кровью. Я видел ее достаточно часто, чтобы сразу понять это; и запах… привкус меди и чего-то сладкого, сегодня этот запах был даже слаще из-за маминых духов.

Мои глаза проследили за рекой крови, затем за следом высохшей крови на белой ванне, до безвольной руки на ней. Белая плоть была окрашена в темно-красный.

И эта рука принадлежала Маме. Это была она, хоть и казалась чужой. Застывшая будто изваяние, ее глаза были тускло-карие. И все еще смотрели на меня – обреченно и одиноко.

Я подошел на несколько шагов ближе.

— Мама? — еще один шаг. — Мам?

Она не реагировала. Она была мертвой. Умерла. Мой взгляд зацепился за валяющийся на полу нож. Это был один из ножей Маттео, черный карамбит. У нее самой не было никакого оружия.

Она ранила себя. Это была ее кровь. Я посмотрел на свои ноги. Мои носки пропитались красной жидкостью. Я отшатнулся и, вскрикнув, упал на спину, поскользнувшись. Я сильно ударился спиной о пол, и вся моя одежда, и я сам – все было покрыто кровью.

Я вскочил на ноги и вылетел из ванной, широко раскрыв рот, в голове стучало, глаза жгло. Натолкнулся на что-то. Подняв глаза, я увидел разъяренное лицо отца, уставившегося на меня. Он наотмашь ударил меня по лицу.

— Прекрати орать!

Мои губы резко сомкнулись. Я кричал? Я моргнул, глядя на отца, но его образ расплывался. Он схватил меня за шиворот, встряхнув.

— Ты что, ревешь?

Я не был уверен. Я знал, что плакать было запрещено. Я никогда не плакал, даже когда отец избивал меня.

— Отвечай!

— Мама мертва, — прохрипел я.

Отец вскинул брови, замечая кровь на моих вещах. Он направился мимо меня в спальню.

— Пошли, — приказал он. Я заметил двух охранников, стоящих в холле вместе с нами. Они смотрели на меня взглядом, который я не мог понять.

Я замер.

— Шагай, Лука, — процедил Отец.

— Прошу, — сказал я. Еще одна вещь, которая была запрещена: мольба. — Я не хочу ее вновь видеть.

Лицо Отца исказила ярость, и я собрался с духом. Он кинулся ко мне и схватил за руку.

— Больше никогда не смей произносить это слово. И никаких слез, ни одной гребанной слезинки, или я выжгу тебе левый глаз. И ты будешь мафиози с одним глазом.

Я коротко кивнул, вытирая глаза тыльной стороной ладони. Я не сопротивлялся, когда отец притащил меня в ванную комнату, и не заплакал вновь, только уставился на тело, лежащее в ванной. Только на тело. Постепенно рев в моей груди утихал. Это было просто тело.

— Жалкая, — пробормотал отец. — Убогая шлюха.

Мои брови сошлись вместе. Женщины, с которым Отец встречался за пределами дома, были шлюхами, но мама не была ею. Она была его женой. Шлюхи давали отцу все, что он захочет, и потому он не так сильно срывался на маме. Это было то, как она объясняла мне происходящее. Но это не убеждало меня.

— Первый! — рявкнул отец.

Один из телохранителей вошел. Его не звали «Первый», но Отцу было плевать на его имя, он не утруждал себя запоминанием имен простых Солдат и давал им номера.

Первый стоял рядом со мной, и, пока отец внимательно изучал тело мамы, близко наклонившись с жестокой улыбкой, он сжал мое плечо. Я глянул на него, гадая, что тот делает, что бы это значило, но его глаза были сосредоточены на отце, а не на мне.

— Вызовите кого-нибудь убрать здесь все и позвоните Бардони. Он должен найти мне новую жену.

Я опешил, переваривая услышанное.

— Новую жену?

Отец прищурил свои серые глаза. Такие же серые как мои.

— Переоденься, и веди себя уже, черт тебя дери, как мужчина, а не мальчишка, — он на мгновение замолчал. — И приведи Маттео. Ему нужно увидеть, какой трусливой шлюхой была его мать.

— Нет, — сказал я.

Отец уставился на меня.

— Что ты сказал?

— Нет, — повторил я тихо. Маттео любил маму. Увиденное причинит ему боль.

Отец посмотрел сначала на руку, все еще лежащую на моем плече, затем на охранника.

— Первый, выбей из него эту дурь.

Первый убрал свою руку с моего плеча и, мельком взглянув на меня, стал избивать. Я упал на колени, вновь склоняясь над лужей материнской крови. Я почти не чувствовал удары, тупо уставившись на красные следы на белом мраморе.

— Хватит, — приказал Отец. И все прекратилось. Я оглянулся на него, в голове звенело, спину и живот жгло. Он долго смотрел в мои глаза, и я уставился в ответ. Нет. Нет. Нет. Я не буду приводить сюда Маттео. И плевать, заставит он Первого вновь избить меня или нет. Я привык к боли.

Он сжал губы.

— Второй! — другой телохранитель вошел. — Приведи Маттео. Лука засрет кровью все наши дорогие персидские ковры.

Я почти улыбнулся, потому что знал, что победил. Я попытался подняться, чтобы помешать Второму, но Первый крепко схватил меня за руку. Я стал сопротивляться и почти высвободился, когда Маттео показался в дверном проеме и замер.

Карие глаза Маттео стали огромными, когда он увидел маму и кровь, а затем свой нож, лежащий неподалеку от ванной. Отец кивнул в сторону мамы.

— Твоя мать бросила тебя. Она покончила с собой.

Маттео тупо пялился.

— Забери свой нож, — приказал отец.

Маттео, оступившись, вошел, и хватка Первого на моей руке усилилась. Отец пристально посмотрел на меня, а потом на брата, который поднял нож трясущимися руками.

Я ненавидел Отца. Ненавидел так сильно.

И ненавидел маму за то, что она сделала, за то, что она оставила нас с ним.

— А теперь, приведите себя в порядок, вы оба.

Маттео замер, глядя на свой окровавленный нож. Я схватил его за руку и потащил за собой, спотыкаясь. Я привел его в свою спальню, а затем затащил в ванную комнату. Он все еще пялился на нож. Я выхватил его и засунул под горячую воду, чтоб смыть засохшую кровь. Глаза горели, и я сглотнул.

Никаких слез. Больше никогда.

— Почему она взяла мой нож? — тихо спросил Маттео.

Я выключил воду и вытер нож полотенцем, а затем протянул его брату. Мгновение спустя он покачал головой и попятился назад, врезаясь в стену и падая на задницу.

— Почему? — пробормотал он, его глаза были полны слез.

— Не плачь, — прошипел я, быстро закрывая дверь в ванную комнату на случай, если отец решит заглянуть в спальню.

Маттео выпятил подбородок, прищурившись, уже начиная рыдать. Я напрягся и схватил полотенце прежде, чем рухнуть на колени рядом с братом.

— Хватит плакать, Маттео. Прекращай, — сказал я тихо. Я провел полотенцем по его лицу. — Вытри слезы. Иначе отец накажет тебя.

— Плевать, — выдавил Маттео. — Срать я хотел на то, что он сделает.

Он врал, судя по уловимым в его голосе ноткам ужаса.

Я уставился на дверь, обеспокоенный послышавшимися шагами. Было тихо, если только отец не шпионил за нами. Но, скорее всего, он был занят, разбираясь с телом мамы. Может быть, он приказал своему Консильери Бардони утопить его в реке Хадсон. Меня передернуло.

— Возьми полотенце, — приказал я.

Маттео, наконец, послушался и сильно растер им свои красные глаза. Я протянул ему нож. Он осуждающе посмотрел на меня.

— Бери.

Он сжал губы.

— Маттео, ты должен забрать его. — Отец не позволит ему выбросить нож. Мой младший брат, наконец, протянул руку к ножу и ухватился за рукоятку.

— Это всего лишь нож, — сказал я, но все, что я, как и он, видел, была кровь, которой тот был покрыт.

Он кивнул и засунул его в карман. Мы уставились друг на друга.

— Мы остались одни.

— У тебя есть я, — отзываюсь в ответ.

Раздался стук, и я быстро поднял Маттео на ноги. Дверь распахнулась, и вошла Марианна. Ее глаза прищурились, когда она посмотрела на нас. Ее темные волосы, которые она обычно собирала в пучок, были растрепаны.

— Хозяин отправил меня проверить, готовы ли вы. Его Консильери скоро прибудет.