Я чёртова сила самой Природы, бл*дь.

Позволить Охотникам убить Шазама?

Не. Бывать. Этому. Никогда.

Глава 28

В саду Эдема³⁶

Мак

— Восстанови мой двор, и я скажу тебе, как спасти твоего отца, — властно повелевает Зима. — Я отравила его. Ты должна последовать за мной, если хочешь получить ответы, — когда она просеивается, её ядовитая улыбка задерживается после исчезновения остального тела, и смех с издёвкой отражается от заиндевевших стен.

— Ты можешь последовать за ней? — мрачно спрашивает Бэрронс.

Я не могу оторвать глаз от своего отца. Обе руки висят под неестественными углами, кожа покрылась коркой кровавого льда. Все его пальцы выгнуты, некоторые вывернуты в противоположную сторону. Эта сука сломала ему руки и уничтожила ладони. Несомненно, это было медленно и болезненно. Бросившись к нему, я падаю на пол и прижимаю пальцы к его запястью, которое ничего не даёт, затем к сонной артерии. Проходит пять секунд прежде, чем я ощущаю удар сердца, и ещё семь секунд до следующего. Его пульс слабый и медленный, но он есть. Если она отравила его (а у меня нет оснований полагать, что она соврала), я не посмею потерять её. Если Зима убеждена, что я могу последовать за ней туда, куда она просеялась, значит, я обладаю этой возможностью, и будем надеяться, что во мне осталось достаточно силы, чтобы перенести нас с Бэрронсом туда. Я нежно приподнимаю голову своего отца, чтобы заглянуть в его лицо. Он сильно избит — оба глаза с фингалами, множество порезов.

— Думаю, да. Ты можешь исцелить его, Бэрронс?

— Я могу ускорить восстановление поломанных костей, — он прижимает ладони к черепу моего отца с обеих сторон и начинает тихонько напевать. Наконец, остановившись, он говорит: — Некоторое время он останется в замершем состоянии. Я понятия не имею, как долго заклинание продлится в Фейри.

Слёзы катятся по моим щекам, застывая в кристаллы, и со звоном падают на заснеженный пол.

— Что насчёт яда? Она говорила правду?

Бэрронс соскребает несколько кристаллов заледеневшей крови с руки моего отца, которая изломана так сильно, что я едва могу на неё смотреть. Кость торчит из разорванной застывшей плоти. Бэрронс несколько секунд перекатывает кристаллы на языке, потом бормочет:

— Я его не узнаю. Благодаря восстановившимся воспоминаниям их знания предшествуют моим.

— Ты можешь это нейтрализовать?

— Нет.

— Что оно делает с ним?

— Токсин нацелился на один-единственный орган — его сердце.

Вот сучка! Сердце Джека Лейна — это самая прекрасная его часть, а ведь он состоит лишь из прекрасных вещей.

— Что это значит?

— Со временем оно сделается жестким и перестанет биться.

И мой отец умрёт.

— Сколько ему осталось?

— Я не в состоянии это определить.

Я пристально смотрю на него, и равные доли ярости, горя и мольбы сверкают в моих глазах.

— Ты не хочешь, чтобы я это делал, — рычит Бэрронс.

— Как по мне, Дэйгис выглядит нормально, — говорю я натянуто.

— А Хлоя? Ей тоже нормально? И каково будет Дэйгису, когда Хлоя умрёт?

Я вздрагиваю. Если Бэрронс превратит моего отца в одного из Девятки, он будет жить вечно. Моя мать умрёт. Мы с Алиной никогда не испытывали нехватки любви, всегда чувствовали себя драгоценными и лелеемыми, но мы также знали, что любовь между мамой и папой — это любовь двух половинок, затмевающая всё остальное, и они хотели, чтобы мы обе познали такую любовь.

— Постарайтесь исчерпать предварительные варианты, прежде чем бросаться в поезд, который идёт к последнему средству, мисс Лейн.

— Ты не считаешь, что быть тобой — ужасно.

— Джек Лейн со мной не согласится, — бесстрастно отвечает Бэрронс. — Дэйгис обладает тьмой, которой недостает вашему отцу. Эта тьма необходима, чтобы жить так, как живём мы. У вас достаточно силы, чтобы просеяться? Вы можете последовать за ней?

— Я не могу просто бросить...

— Она чего-то хочет от вас. Если Джек умрёт, она этого не получит. Включите голову, мисс Лейн. Отключите сердце. Ни любви, ни ярости. Это игра. Вы играете с целью победить. Джек ожидал бы от вас именно этого. Уберите это дерьмо куда подальше и просейте нас. Немедленно!

Последнее слово он буквально ревёт, и это производит именно такой эффект, на который он рассчитывал — воспламеняет огонь во мне. Я хватаю его за руку, закрываю глаза, сосредотачиваюсь на Зиме и мы...

Стоим на маленькой зеленеющей поляне посреди высокого леса с влажным ароматным ветерком, который шелестит листвой над нашими головами. Я пошатываюсь и едва не падаю. Бэрронс подхватывает меня, рывком поднимает в стоячее положение и крепко обнимает рукой за талию. К сожалению, как я и подозревала, перенос сюда забрал последние унции силы, имевшейся в моём распоряжении. Где бы мы ни были, мы задержимся здесь на некоторое время. К счастью, при мне есть копьё и прирождённый убийца фейри. Я могу наносить удары из лежачего положения, будучи тяжело раненой. Я уже делала это прежде.

Бэрронс встаёт сзади, спиной ко мне, предлагая свой хребет для опоры, и мы поворачиваемся по кругу, держа оборону и осматривая лес за пределами полянки.

Зимы нигде не видно, но она здесь. Я чувствую близость её ярости, жестокости и жажду мести.

Мой папа один в Фейри, прикован к креслу льда, в замершем состоянии, но умирает. Я крепко сжимаю рукоятку копья, вспоминая, как ранее прощалась с ним в Честере, и меня охватило зловещее предчувствие, что это были последние слова, которые я ему сказала.

Неужели моя королевская сила предвидения настолько пугающе деликатна, что я могу спутать предупреждение о будущем с собственными страхами и воображением? Если Зима убьёт его, сумею ли я сдержаться и не обрушить разрушение на всех фейри? Невозможно править ими, если мой отец умрёт от её рук!

Я хмурюсь. Зима движется не в нашу сторону, а прочь от нас. Почему? Она ожидает, что мы пойдем следом?

«Снимите обувь, — приказывает Бэрронс через нашу связь. — Этот мир буквально трещит от силы».

Я повелеваю ботинкам исчезнуть, но ничего не происходит; я слишком истощена. Мне приходится наклониться, развязать шнурки, затем сесть на землю и стянуть ботинки. Как только мои босые ступни соприкасаются с травой, я убираю копьё в ножны и с облегчением и благодарностью вытягиваюсь, ложась на спину.

В ядре планеты находится настоящая жила силы, мощная, богатая и прекрасная.

Бэрронс смотрит на меня, выгнув одну бровь и словно говоря «Ты собралась встречать своего врага лёжа?»

Я похлопываю по земле рядом с собой.

— Я чувствую её не больше, чем в целом «она существует, и она абсолютная сучка из ада, которая скоро вернётся». Она агрессивно удалялась от нас. Думаю, она ищет кого-то или что-то. Когда найдёт, она вернётся. Меня это устраивает, — я напьюсь этой силы и буду готова. Он усаживается на землю рядом со мной, сохраняя бдительность и осматривая окрестности.

— Я почувствую её приближение, — заверяю я его. — Бэрронс, мой отец...

— В настоящий момент заморожен заклинанием и не чувствует боли, — перебивает он меня.

— Но ты сказал, что это не продлится долго, и яд...

— Я скажу вам в тот же миг, когда почувствую, что заклинание разрушилось. До тех пор беспокойство об его состоянии ничего не даёт. Прекратите это.

— Проще сказать, чем сделать, — ворчу я.

— Ну так постарайтесь усерднее.

Неподатливый, требовательный мужчина. Но он прав. Я знаю, как важно убирать некоторые вещи в ящик и накапливать резерв для следующего испытания. Мне не раз приходилось так делать. Проблема в том, что откладывание беспокойства о моём отце заставляет меня чувствовать себя плохой дочерью и отвратным человеком.

— Ваши чувства. Не реальность. Будь Джек здесь, он выступил бы за то же самое, похвалил бы за внутреннюю силу, способность перестать думать о нём в момент, когда вы ничем не можете ему помочь.

Снова прав. Я позволяю глазам закрыться, играю высокой мягкой травой между пальцами и сосредотачиваюсь на нежном впитывании силы из земли. Я хочу жадно глотать её, высасывать, но чувствую, что это не только будет неправильно, но и вызовет агрессивный укор самой планеты.

— Где мы? — я меняю тему.

— Понятия не имею. Пахнет как на Земле много веков назад. Неиспорченно, чисто. Сомневаюсь, что здесь можно встретить разумное двуногое. Природа в её лучшем виде. Никого, кроме зверей.

— Ты тоже это чувствуешь? Словно это место — единственное в своём роде?

Он притихает на мгновение, затем говорит:

— Если человеческий сад Эдема существует, то это он.

Именно. Я не могу облечь в слова то, какие чувства вызывает у меня пребывание здесь, но в целом можно сказать, что это абсолютная свобода. Ни боли, ни страха, ни горя, ни времени. Лишь надежда, любовь и настоящий момент. Это изумительно. Это ошеломляет. Это невероятно укрепляет. Особенно после бесконечных битв одна за одной, в которых я сражалась.

— Мне нужно послать Риодану сообщение. В замке Зимы не было ни следа Дэни.

— Сначала восполните свои запасы энергии.

Боже, я хочу поговорить с Дэни! Наверстать упущенное, узнать всё об её новой жизни. Но для этого нам сначала нужно её найти. Странно, но я не беспокоюсь о Дэни так, как беспокоилась бы о ком-то другом. Она настолько близка к супергерою, насколько это возможно, и это вдвойне справедливо теперь, когда в её венах Охотник, и я не могу представить никого и ничего, что могло бы надрать ей задницу. Она прошла Зал Всех Зеркал, пять смертоносных лет выживала в Зеркалах, будучи подростком. Находчивая, гениальная, супербыстрая и сильная как десять мужчин, она пережила больше, чем кто-либо другой из моих знакомых. Если что-то навредит ей, моя месть не будет знать границ.

Некоторое время мы молча лежим, греясь на солнышке и восстанавливаясь за счёт силы первозданной планеты. Она намного очаровательнее и осязательнее любой фейри-иллюзии рая. Я словно чувствую чистоту, сочащуюся из каждой унции окружающей меня природы. Здесь нет войны, ненависти, зависти, жадности или дискриминации. Нет уродства, нет жестокости. Здесь все вещи просты, находятся в естественном состоянии и наслаждаются тем, что они есть, ничем не сдерживаемые и не боящиеся гонений.