Глава 1

Анна стояла у окна своей маленькой комнатки и рассеянным взглядом смотрела сквозь пелену дождя на гнущиеся под яростными порывами ветра деревья, на мокрые крыши гаражей и домиков внизу, на маленького котенка, прячущегося от ливня под лавочкой у подъезда. В комнате было сыро и холодно. Анна поежилась, кутаясь в плед. Она сама чувствовала себя таким же котенком — замерзшим и отчаянно одиноким.

Ослепительно-яркая вспышка молнии и оглушительный раскат грома заставили ее испуганно вздрогнуть, оторваться на миг от своих тяжелых, мрачных мыслей, но от окна она не отошла. Эта, может быть, последняя в этом году гроза как-то по-особому завораживала и манила ее, не отпуская от окна, приковывая ее взгляд к темному небу, которое то и дело прошивали огненные иглы молний, к гнущимся, мечущимся с жалобным стоном во все стороны деревьям, будто молящим о пощаде, к бесконечным потокам дождя, льющимся по стеклу.

И грустная улыбка скользнула по ее лицу. Анна знала: гроза скоро закончится, стихнет ураган и ливень, успокоятся измученные деревья, и выглянет солнышко — уже не жаркое как летом, но по-осеннему мягкое и ласковое. Побегут по тротуарам люди, которых ливень разогнал по первым попавшимся на пути укрытиям, город снова превратится в муравейник в своей обычной предвечерней суете. Вернутся с работы хозяева белого с рыжими пятнышками котенка, заберут в теплую квартиру, обсушат, обогреют, обласкают.

И только у нее, Анны, все останется без изменений, ее никто не обогреет и не обласкает. Она потянулась к чашке кофе, стоящий перед ней на широком подоконнике, но рука ее задрожала и она одернула ее, присела на подоконник, прислонившись спиной к холодному стеклу. По ее щеке поползла слеза, затем еще одна, затем еще, еще, и еще... Она плакала беззвучно, дрожа всем телом, горло ее сжал спазм и ей казалось, что сейчас она она просто задохнется от этой боли и все закончится. Закончится, как эта, наверное последняя в этом году гроза, хорошо, если бы эта гроза была бы последней и в ее жизни — бесполезной и бессмысленной, как казалось самой Анне.

За что Бог так невзлюбил ее с самого рождения, что наказал такой судьбой? За что обрек ее на эту жизнь, полную безысходности, страхов, разочарования, тоски и одиночества? За что Господь — добрый и справедливый в Библии, отец, любящий всех своих детей, - так наказал ее? Разве есть на свете такой грех, за который справедливой карой было бы одиночество?

Ей уже 35. И у нее ничего нет... Ни семьи, ни детей, ни друзей, с которыми можно встретиться, поделиться своими радостями и горестями, ни человека, которому она могла бы по-настоящему довериться, который отогрел бы ее, сказал бы, что жизнь — все-таки прекрасна и удивительна, что она, Анна, тоже в этой жизни нужна и полезна. Она поверила бы ему! Ведь все, чего она хотела — это быть нужной, быть полезной и... хоть чуточку, хоть немножечко любимой.

Но у нее не было никого и ничего. Ничего, кроме маленькой квартирки на окраине города, и ленивого рыжего кота, единственного, пожалуй, существа на свете, которое искренне и преданно любило ее.

Анна улыбнулась сквозь слезы, глядя на это пушистое чудо, сладко спящее в кресле на мягкой плюшевой подушечке. Пожалуй только оно и держало ее еще на этом свете. Только вот Анна мечтала о другом. Нет, кот, был единственным, кого она взяла бы с собой в свою вымышленную, счастливую жизнь, и Анна обожала этого царственного, самовлюбленного наглеца, но... Ей хотелось, чтобы не только кот любил ее, не только он ждал дома, когда она изредка покидала свое убежище, чтобы сходить за продуктами в ближайший супермаркет или выбросить мусор.

Он мечтала о любви. Мечтала о сильном, надежном и любящем мужчине, который бы просто обнял ее и сказал: все будет хорошо, я с тобой. О, эти слова многое бы изменили в ее жизни! Она смогла бы все, если бы в нее кто-то поверил, поддержал и дал ей крылья! Но...

Она мечтала о семье, о детях. Двое... Нет. Трое. Да, трое. Взбалмошных, смешных и шумных детишек, бегающих вокруг нее, пока она готовит обед, печет им сладости, убирает уютную квартиру, наполненную любовью и теплом. Но...

Она мечтала о работе. Как она будет заниматься любимым делом, а потом вечером будет спешить домой и придумывать на ходу, что приготовить сегодня вкусненького на ужин своим любимым солнышкам-деткам и богатырю-супругу. Но...

Ничего из этого не сбылось... И вот ей 35. Она одна. Незамужняя. Бездетная. Безработная... И каждый встречный-поперечный считает своим долгом дать ей совет, как можно устроить ее, Аннину, жизнь, как и чем ей нужно заняться, и как ей нужно себя вести.

И никто из этих родных и близких ей людей не сказал: "Да,так уж сложилась жизнь… Но это ничего! У тебя же есть я. Я готов тебя выслушать и поддержать. Подставить тебе плечо, погрустить и посмеяться с тобой вместе." Это все, что ей было нужно. Не деньги, не какая-либо другая помощь - она привыкла рассчитывать на свои собственные силы. Нужно было только, чтобы кто- просто выслушал и поддержал. Или хотя бы чтобы просто оставили в покое.

Но нет! Вместо этого она слушала и слушала длительные речи о том, какой она должна быть в их представлении. Какой она должна стать самостоятельной, как она должна устраивать свою жизнь, что ей нужно и как ей нужно этого достичь…

А с какой стати, собственно, она им что-то должна? И кому уж как не ей самой знать, что ей действительно нужно, а что нет?

Причем, чем глупее, чем необразованнее, чем ничтожнее был этот человек, тем наглее и беспардоннее он вторгался в ее жизнь.

Интересно, знали ли они, задумывались ли они, какую боль причиняют ей этими словами, советами? Анне хотелось думать, что нет. Ей хотелось верить, что люди просто не догадывались в искреннем порыве сочувствия к ней о своей бестактности и неуместности, неприемлемости своих советов. И что в словах людей не было подоплеки, насмешки, превосходства. Ей хотелось в это верить. Но только почему-то не верилось.

Что-то подсказывало ей, что отнюдь не из доброты душевной люди проявляют такой интерес, такое участие к ее судьбе, она чувствовала какую-то неискренность, какое-то злорадное любопытство людей, и это ранило ее еще сильнее.

Анна стала раздражаться и злиться, когда очередной мудрец, определенно знающий, как ей нужно поступить давал ей совет, учил как нужно смотреть на жизнь, и рассуждал, как ей было бы хорошо и как все для нее удачно сложилось, поступи она так, а не эдак. Иногда ей удавалось сдержаться. Иногда она взрывалась и ее огромный словарный запас становился довольно опасным холодным оружием, которое она как дротики метала в своего «умного» оппонента. Но итог подобных «лекций» всегда был один: Анна, оставшись одна, плакала и злилась на себя. В первом случае за то, что не смогла вовремя найти нужные слова, чтобы поставить на место очередного умного всезнайку. Анна прокручивала в голове все аргументы, которые могла бы привести, все претензии, что могла бы предъявить самому советчику, все те негативные эмоции, что могла бы вернуть ему при встрече. Но все разбивалось о стену ее застенчивости, нерешительности и боязни обидеть, сделать больно, как больно делали ей самой. А вот обидеть ее, причинить боль, унизить, поставить в неловкое положение почему-то не боялся никто. Во втором же случае Анна ругала себя за несдержанность, за то что проявила не лучшие свои качества, и в конце-концов за то, что опустилась сама до уровня обидчика — отплатила ему его же монетой.

Анна чувствовала, что она сама меняется. И эти изменения не нравились ей, она противилась им, как могла, но не справлялась. Чего-то не хватило ей, чтобы противостоять себе самой и окружающим. Но чего? Возможно, всего лишь простого человеческого понимания и искреннего участия. Возможно, всего лишь тепла и заботы, внимания к ней, но не того любопытного и злорадного внимания, с которым люди обычно стремятся влезть в чужую душу, чтобы выпытать сокровенное, а затем обсудить в своем кругу. А простого внимания, которое дало бы ей понять, что она не безразлична, что кто-то неравнодушен к ее чувствам, ее проблемам. Но как бы то ни было, она стала замкнутой, озлобленной — как казалось ей самой, но так ли это было на самом деле? - стала сторониться людей, родственников. И если бы она могла, то с удовольствием заперлась бы в своей маленькой мрачной квартирке с вечно задернутыми шторами — ее раздражал солнечный радостный свет — и выходила бы на улицу лишь за тем, чтобы купить самое необходимое, и скорее вернуться назад, в свое убежище, которое давало ей иллюзию безопасности и покоя. Что она, собственно, и сделала.

Но так было не всегда...