Он быстро вышел из подъезда прямо под дождь. Внутри все клокотало от бешенства. Это была уже не первая ссора с Алиной, но как и все предыдущие, сводилась она к деньгам. Платья, костюмы, косметика, маникюр и куча других косметологических процедур, фотосессии, поездки по достопримечательностям страны для этих самых фотосессий… Он все терпеливо оплачивал. Он даже понимал, что выросшая в бедности девочка хочет быть красивой и привлекать внимание, чтобы все заметили, что она больше не серая мышка, что она успешна и хорошо устроилась в жизни. В общем, что она молодец! А он и не заметил, как сам стал всего лишь приложением к ее успешности, всего лишь доказательством того, как она умно может манипулировать другими людьми. Он все это понимал. Не понимал он только одного: куда девалась та Алька, в которую он втрескался без памяти еще в школе? Тогда она была худенькой с тонкими каштановыми косичками и россыпью веснушек на милом курносом лице девчонкой. Тогда она была прелестна в своих простеньких платьицах, с бантиками в волосах. От нее веяло такой трогательной скромностью и невинностью, что у него всякий раз при взгляде не нее, трепетало сердце. А как стыдливо она краснела, когда он ее целовал… Теперь же она не стыдилась ничего и никого. Да и от нее прежней мало что осталось - теперь она была похожа на куклу Барби, эффектная, красивая блондинка, натренированное в фитнес-центре тело, веснушки исчезли - выведены новинками косметических компаний. Но какая-то вся насквозь фальшивая. А он все еще любил ее просто по инерции, просто потому, что он еще помнил ее прежней смешной курносой девчонкой с косичками и грустными серыми глазами.
Девочка выросла. Девочка хотела шикарную жизнь, шикарную машину и квартиру. Да не где-нибудь, а в столице. Он же любил свой тихий провинциальный городок с его парками, тополями вдоль дорог, старыми домами, уютными двориками. Он любил свою работу, хоть порой и нелегко было пропускать через себя боль и страх людей, страдающих неизлечимыми заболеваниями (в основном его пациенты страдали от различных видов и стадий рака), порой даже ему - уже опытному психологу - было непросто найти слова, чтобы отвечать на вопросы, вроде: почему это случилось именно со мной? что я сделал не так? Еще труднее было найти слова, чтобы успокоить, помочь принять неизбежное и смириться. Да, бесспорно, работа в столице принесла бы ему больший доход, и клиентов стало бы гораздо больше. Но как же все эти несчастные люди? Какой еще психолог согласится ехать в провинцию, ведь все рвутся как раз в столицу. Все. Даже Аля.
- Если ты не способен дать мне то, чего я достойна, то я найду того, кто сможет! - кричала Алина. - Я молода, я красива! Я хочу жить, понимаешь?!
"А кто не хочет? - мрачно думал он. - Скажи это человеку, которому жить осталось всего несколько месяцев или недель…"
- Я хочу жить! - она была уже на грани истерики, красивое лицо искаженное бессильной злобой, стало таким незнакомым и отталкивающим, что он невольно вздрогнул. Только теперь до него окончательно дошло, что той, которую он любил до безумия, до мурашек, ее больше нет. Вместо нее теперь было странное существо, не знающее таких чувств, как любовь, привязанность, сострадание. Существо эгоистичное, жаждущее внимания, денег, славы и власти. Чудовище… И самое страшное, что это чудовище создал он сам. Не мог ни в чем отказать, баловал и потакал во всем, пытаясь компенсировать ей несчастливое детство в неполной и неблагополучной семье. Но все сделал неправильно. Ошибся.
- Я жить хочу! - ее голос сорвался на противный, заставивший его поморщиться, визг. - Жить! А не прозябать в этой дыре! Хочу на море, на Бали, в Майами, а не сидеть тут и ждать, пока ты разберешься со своими умирающими и не уделишь мне жалкие крохи твоего драгоценного времени!
- Жалкие крохи? Аля! Аля, побойся Бога. Я же все для тебя делаю. Разве хоть раз в чем-то тебе отказал? А насчет времени… Эти люди больны, понимаешь? Им нужна поддержка…
- Да?! А мне не нужна? А как же я? На меня тебе наплевать!
Он устало опустился на табурет посреди кухни и немного помолчав, проговорил севшим внезапно охрипшим голосом:
- Чего ты хочешь, Аль?
Она снова пронзительно завизжала:
- Я хочу уехать отсюда! Хочу жить в хорошей квартире, хочу ездить по миру, снимать красивые репортажи - красивые, понимаешь? - а не из этой провинциальной помойки! Хочу красиво одеваться! Хочу ухаживать за собой! Хочу нормальную машину, а не эту развалюху, что ты мне купил.
- Я вообще пешком хожу. - пожал он плечами.
- Так что, и я должна ходить пешком? Да меня засмеют просто! Я блогер, понимаешь? Я медийная личность! На меня обращают внимание! Да мне стоит только пальцами щелкнуть и любой мужик моим будет и будет рад, что я с ним, будет рад сделать меня королевой! А я тут с тобой…
- А ты? - вдруг спросил он, усмехнувшись одним уголком губ.
- Что - я?!
- Что ты можешь дать такому мужчине?! Что у тебя есть такого, чего нет у других? Красота? Молодость? Это многих есть, если не у всех. Да только не вечны ни молодость, ни красота. Так что ты способна дать мужчине, который по твоим словам будет готов ради тебя на все?
Она задохнулась от гнева, лицо ее пошло красными пятнами:
- Ты… Ты…
- Ты же неспособна быть хранительницей очага, обеспечивать надежный и уютный тыл мужчине. Так на что же ты годишься? Дарить сиюминутную радость и услаждать мимолетную похоть мужчин? Ты правда хочешь такой жизни? Жизни эскортницы, содержанки?
- Подонок, мерзавец! - заорала она, бросаясь на него с кулаками. - Как ты смеешь меня унижать? Да любой мужик будет счастлив уже тем, что я просто рядом с ним! Вот посмотришь, я уже через месяц найду себе мужика! А ты навсегда один останешься, еще в ногах у меня валяться будешь!..
Она сжал ее запястья так, что она вскрикнула и так же резко отпустил, слегка оттолкнув от себя. Поднялся с табурета и устало сказал:
- А знаешь что? Давай! Щелкай пальцами, выбирай. Отрывайся, бери от жизни все, что сможешь. Но я тебе дам последний совет: обращай в первую очередь внимание не то, чем владеет мужчина, а на то, чем он готов с тобой поделиться. Я делил с тобой все что у меня было. Но тебе было этого мало… Ключи у бабули-соседки оставь.
И он вышел из квартиры в дождь.
Он пытался почувствовать тоску, разочарование, боль, или же хотя бы облегчение…
Но чувствовал лишь пустоту. В голове, в душе, в сердце было пусто. Ни мыслей, ни чувств, ни ощущений. Ничего. Только пустота.
Ноги сами несли его куда-то, прочь от дома. Надо дать ей время собрать вещи и уйти. В том, что она уйдет, он не сомневался. Он уже давно замечал, что она бы не прочь упорхнуть от него легкомысленной игривой бабочкой и расставание уже неизбежно, это всего лишь вопрос времени, но ее пока еще держит ниточка всего того хорошего, нежного и чистого, что было между ними, что все еще связывало их. Но ниточка становилась все тоньше и тоньше. И вот сегодня порвалась окончательно.
Он шел и шел, неважно куда. Дождь то стихал, то усиливался снова. Кожаная куртка защищала от влаги, но вот в туфлях уже хлюпало от набравшейся через верх воды. "Ладно, - подумал он. - для конца сентября еще довольно тепло, в худшем случае подцеплю простуду." А что такое простуда по сравнению с горечью от десяти с лишним лет прожитых неправильно, напрасно? У кого-то времени всего десять часов, десять дней… А он десять лет был слеп. Что такое простуда, когда ты более десяти лет жил в слепоте и - внезапно, прозреваешь? И видишь реальность в ее неприкрытой наготе, такой, какая она поистине, во всей ее пошлости и алчности, а не такой, какой ты ее представлял и рисовал себе радужными красками, пока был слеп… Простуда пройдет за неделю. А вот в прозрением… Здесь сложнее.
Он остановился, закрыл глаза и подставил лицо под струи дождя. Ему хотелось смыть ее последнее прикосновение, смыть ее саму и эти десять с лишним лет из своей жизни.
Друг какая-то неведомая сила, какое-то тревожное предчувствие заставило его открыть глаза. Он оглянулся вокруг, пытаясь понять, в чем причина его тревожности. Интуиция его не подводила никогда. Он обладал удивительным даром чувствовать людей и их боль. Даже на расстоянии. Это было похоже на внезапный спазм в груди, сопровождаемый необъяснимой тревогой, когда будто бы все нормально, но что-то подсказывает тебе, что это не так. Именно это чутье подбрасывало ему ключики к человеческим душам, подсказывало ему какую линию терапии и какой стиль общения избрать с каждым конкретным пациентом. Но на этот раз все вокруг было спокойно, пустые улицы, одно за другим зажигающиеся в сгущающихся сумерках окна, и шум дождя, заглушающий все остальные звуки небольшого городка и неспешно наступающей осени.
"Померещилось. - подумал он. - Устал, наверное, просто. Да еще эта ссора с Алиной, окончательный разрыв с ней… Нервы расшатались."
Он хотел было уже пойти дальше, но почему-то инстинктивно еще раз оглянулся вокруг. Тревога не проходила…
И вдруг он застыл на месте.
На краю крыши одного из домой покачивалась маленькая хрупкая фигурка. Он чертыхнулся про себя.
- Только этого мне еще сегодня не хватало…
Наверняка опять эти подростки со своими "синими китами" и прочими молодежными субкультурами и юношеским максимализмом.
А сам уже со всех ног мчался в направлении к нужному дому.