— Я так по тебе скучаю, Дженезис. Я совершил огромную ошибку. Ты моя вечная девочка. Ты — моя вечность. Я знаю, почему тебе пришлось это сделать. Я знаю, это было ради нашей вечности.

— Это было ради нас. Сейчас неподходящее время. Просто не время.

Все в его лице выражает отторжение. Это самый печальный взгляд, который я у него когда-либо видела.

— Я облажался, Дженезис. Прости меня.

— Не надо, Питер.

Потом мы снова целуемся. Теперь его рот не похож на черную дыру. Он мягкий. Более безопасный. Питер отклоняется, выпрямляется и говорит:

— Ты была там с парнем?

— Питер.

— Да?

Я заправляю волосы за уши.

— Да.

— Дженезис, мы еще не расстались.

— О чем ты? Конечно, мы расстались. А если точнее: ты меня бросил. Ты не можешь вот так сбежать, а потом надеяться, что я останусь.

— Я никогда не хотел оставлять тебя.

— Но ты оставил.

— Да, оставил.

— О чем ты сейчас говоришь? Что хочешь быть со мной?

— Я — с тобой.

Как он может говорить все то, что я хотела услышать от него всего три дня назад? Неужели какая-то жидкая мечта, в которой мы висели в доме Розы, разлилась на темное шоссе Нью-Джерси? Неужели мы только что вернулись в безопасное место?

Неужели я проснусь и не пойму, где я?

Мы сидим в тяжелой тишине, позволяя всему утонуть в прошлом, наверное, это называется «несколько световых лет». Утонуть в прошлом вместе.

— Мне нужно выбраться отсюда, — говорю я.

— Куда тебя отвезти?

Я не могу вернуться на вечеринку после того, как я со всеми там поступила. Поэтому просто говорю:

— Домой.

Питер включает зажигание. Я прислоняю голову к холодному стеклу. Мы погружаемся в темноту.

Я смотрю на часы.

Полночь.

Сейчас действительно мой день рождения.

АКТ IV

СЦЕНА 1

(Действие происходит в смотровой в Центре Планирования Семьи. ДЖЕНЕЗИС сидит на краю кушетки, одетая для операции. ДОУЛА сидит рядом с ней в кресле, ДОКТОР на стуле перед ней).

ДОКТОР: У вас есть еще какие-нибудь последние вопросы перед началом операции?

ДЖЕНЕЗИС: Нет. Я готова.

ДОКТОР (Просматривая документы в папке): Ты уверена, что тебе не нужен наркоз?

ДЖЕНЕЗИС (в зал): Я хочу ответить следующее: «Я уверена. Мне нужно это почувствовать. Я должна понимать, что это реально. Мне нужно почувствовать, как он уходит. Мне нужно почувствовать, что я делаю выбор, и это мой выбор». Но я просто киваю.

(ДОУЛА берет руку ДЖЕНЕЗИС. Слышен громкий стук).

ДЖЕНЕЗИС: Что это за шум?

ДОКТОР: Это всего лишь обогреватель, милая. Старое здание.

ДЖЕНЕЗИС: О.

ДОКТОР: Поставь ноги в скобы. И подвинь таз ко мне.

(ДЖЕНЕЗИС выполняет).

ДОКТОР: Мне нужно определить положение твоей матки.

(Стук начинается снова. ДЖЕНЕЗИС сжимает ноги).

ДОКТОР: Милая, это всего лишь обогреватель. Постарайся расслабиться, хорошо? Сейчас я введу два пальца, а потом надавлю на живот.

(Пауза).

ДОКТОР: С тобой все в порядке, милая?

ДЖЕНЕЗИС (Тихим голосом): Может хватит называть меня «милая»?

ДОКТОР: Что?

ДЖЕНЕЗИС: Ничего.

ДОКТОР: Это зеркало. Когда я открою шейку матки, чтобы добраться до ее полости, ты можешь почувствовать спазм.

(ДЖЕНЕЗИС смотрит в потолок).

ДЖЕНЕЗИС (В зал): Вы не можете увидеть картинку у меня перед глазами: тропический пляжный пейзаж. Мне следует быть там, а не здесь.

(ДОКТОР вводит местную анестезию, и ДЖЕНЕЗИС свободной рукой судорожно сжимает смятую бумагу под собой. ДОУЛА крепко держит другую руку девушки).

ДОКТОР: Хорошая работа, милая. Чувство жжения, которое ты ощущаешь, это нормально. Через секунду все закончится. И ты уже ничего не почувствуешь.

(ДОКТОР достает металлический расширитель.): Это для расширения шейки матки.

(Она начинает работу. ДЖЕНЕЗИС двигает руку к животу).

ДОКТОР: С тобой все в порядке, милая?

(ДОКТОР оттягивает маску в сторону. ДЖЕНЕЗИС кивает).

ДОКТОР: Ты уверена? Помни, если ты почувствуешь себя слишком некомфортно, то должна обязательно сказать мне.

ДЖЕНЕЗИС: Я в порядке. Уже почти закончилось?

ДОКТОР: Почти.

(ДОКТОР вставляет пластиковую трубку, и раздается жужжащий звук аппарата. ДЖЕНЕЗИС жужжит).

(Аппарат останавливается).

ДОКТОР: Все в порядке.

(ДОКТОР удаляет зеркало).

ДЖЕНЕЗИС: И это все?

ДОКТОР: Вот и все. Лейла проводит тебя в послеоперационную палату. Ты примешь назначенные антибиотики, и, когда почувствуешь, что готова, мы обсудим рекомендации для восстановительного периода. После чего ты сможешь уйти.

ДЖЕНЕЗИС: Ладно.

ДОКТОР: Ты отлично справилась, Дженезис.

(Пауза).

ДОКТОР: В ближайшие недели, ты, вероятно, много чего почувствуешь. Но никто не имеет права критиковать то, что ты сделала со своим собственным телом. Я просто хочу тебе напомнить, что сегодня ты сделала выбор, который был правильным для тебя, хорошо?

ДЖЕНЕЗИС: Я знаю.

ДОКТОР: Хорошо. Теперь иди отдохни. Не торопись.

ДЖЕНЕЗИС: Спасибо Вам.

ДОКТОР: Не за что. С тобой есть кто-то, чтобы проводить домой, верно?

ДЖЕНЕЗИС: Да. Мой парень. Он в приемной.

(Свет полностью гаснет).

ВОЗДЕРЖИТЕСЬ ОТ ПЛАВАНИЯ

Обратно в город дорога проходит в тишине. Никакой музыки. Никаких голосов. Просто звуки мира за пределами машины. Мы подвешены в размытом движении вокруг нас. Я не знаю, что поддерживает меня. Я не знаю, что удерживает меня от взрыва, но клянусь, если Питер откроет рот, если он хотя бы посмотрит в мою сторону, меня может разорвать. Я держу руку на дверной ручке.

Мне хочется всю вину взвалить на Питера, но понимаю, что не права. Я испытываю чувство стыда за то, что покинула вечеринку в честь своего дня рождения, которую Роза организовала для меня. За то, что оставила парня, который потратил так много денег, чтобы привезти меня на такси, даже не зная никого из тех, кто пришел отмечать этот праздник вместе с нами. Это — все моя вина. Может, мы заслуживаем друг друга.

Питер делает следующий жест губами: он пытается не улыбнуться, а вместо этого его губы как бы выдвигаются. Раньше я думала, что это мило.

Я снова в грузовике Питера. Мое кресло. Мое место.

Когда мы приезжаем к моему дому, свет везде выключен. Мама, должно быть, спит. Интересно, помнит ли она, что у меня сегодня день рождения. Выйдет ли она когда-нибудь из своего бассейна печали. Она меня не ждет. Роза и это тоже устроила.

Никто из нас не выходит из машины.

Это тот момент, когда вся сцена в темноте, и слабый прожектор фокусируется всего на двух людях, которые влюбились друг в друга, которые дали друг другу обещания, которые не знают, в каком направлении повернуть, которые потеряли последние страницы своих сценариев и теперь должны импровизировать.

— Я не хотел уходить. Но я уже говорил, что не смог с этим справиться.

Он начал.

Я продолжаю:

— Ты действительно хотел, чтобы у нас с тобой родился ребенок?

— Нет.

— Но ты понимаешь, что произошло?

— Да.

— Ты рассказал своей маме?

— Да.

Я не могу в это поверить. После всего. После того, как он умолял меня держать все в секрете, он рассказал своей маме?

— Она запретила мне с тобой разговаривать.

— Однажды она уже пробовала это.

— Я знаю. Но на этот раз она говорила серьезно.

— И ты защищал меня?

— Дженезис, ты понимаешь, что мне тоже пришлось принять трудное решение? Ты знаешь, всю мою жизнь мне говорили, что это смертный грех? Что это убийство? Это самое худшее, что только можно сделать.

— И что я должна чувствовать?

— Оставить тебя — разрывало меня на части, но я не мог остаться.

— Куда ты пошел?

— Домой.

— И твоя мама спросила, почему тебя не было в школе? И ты рассказал ей все?

— Да.

— Значит, она победила.

— Ты не представляешь, как тяжело мне это далось.

— Мне очень жаль. Ты знал, во что ввязываешься.

— Ты всегда так говоришь, Дженезис. Ты всегда думаешь, что никто не может справиться с этим, и ты — единственная, кто борется.

— А с чем ты, возможно, мог бы бороться?

— Я люблю свою семью, Джен. Ты можешь не соглашаться со всем, что мы делаем, но они воспитали меня. Они сделали меня. И ты любила меня за меня. Веришь или нет, но это не соревнование между тобой и моей матерью.

— Питер, я действительно люблю тебя.

— Я тоже люблю тебя, Дженезис. Всем своим сердцем. Я просто испугался.

Молчание.

— Мне бы хотелось посмотреть наши отношения на повторе и увидеть, где они на самом деле сломались, — наконец говорю я.

— Я тоже этого желаю.

— Однако мы не можем.

— Я знаю.

— Мне жаль, что я позволила своей семье встать на пути.

— Я сделал то же самое.

Неужели любовь должна быть такой жесткой? Это всегда так?

— Я хотела, чтобы это было всем.

— Это и было всем.

— Я не знаю, как быть без тебя.

Наши лица так близко друг от друга, мы будто собираемся поцеловаться. Мы так прекрасно целовались. Прекрасный, пылкий, душераздирающий поцелуй. Я хочу верить, что чувствовала настоящую любовь. Что моя любовь к Питеру и его любовь ко мне была настолько реальна, что могла прорваться через горы и частично моря и все такое.

И возможно, так и было.

Наши губы встречаются. Потому что они должны. И это какое-то другое прощание. Такое, которое означает «привет» чему-то новому.

Он провожает меня до двери, потому что всегда это делал. Я хочу держать его здесь, держаться за него всю ночь. Но он уже опоздал. Он уже задерживается дольше, чем должен.

Мы входим в мой дом, и внезапно мне становится холодно. Тихо, душно. Будто мы ныряем в глубокий конец, проходя через дверь. Меня пронзает желание проверить маму. Но я борюсь с этим, потому что в данный момент хочу быть с Питером. Я хочу, чтобы он знал, что иногда это может быть о нас, а не о наших семьях. Но здесь слишком тихо. Слишком холодно.

— Мне нужно проверить ее.

Он кивает.

И когда я открываю дверь в ее спальню, вижу маму на полу, а не в постели, с пустой бутылочкой от таблеток, валяющейся рядом с ней, и всю перепачканную в рвоте, я кричу так громко, как может кричать человек, когда ему на голову обрушивается приливная волна.

Остальное сплетается следующим образом:

Я не могу видеть, потому что мои глаза полны слез.