Сэт ловит мой взгляд и приближается ко мне, покачивая бедрами и виляя коленями. Он похож на пластилиновую фигурку. Мы прижимаемся друг к другу, покачиваясь под музыку. Я чувствую, как все смотрят на нас и удивляются. Но я тоже словно сделана из глины и создаю себе новую форму.

Анджали улыбается мне, а затем перебрасывает волосы под музыку. Роза и Уилл присоединяются к нам на специально отведенном танцполе. Из стерео динамиков раздается праздничный микс Розы. Мы танцуем под старую песню Дэвида Боуи. Когда он поет: «Мода! Повернись налево!», мы все следуем песне. Но тут я чувствую, как все надвигается на меня. Эта комната, люди. В ушах появляется шум, и кажется, будто воздух в комнате истончается. Я отлучаюсь в ванную, извлекая себя из клубка танцующих тел. Сэт хочет идти за мной, но я говорю ему, что скоро вернусь.

— Поскорее верни свою задницу обратно, — говорит Роза. — У нас еще много танцев впереди.

Я показываю ей свой большой палец и поднимаюсь по ступеням.

Как только я оказываюсь в ванной, у меня начинает кружиться голова, и мне приходится держаться за край раковины. Я пытаюсь вдохнуть воздух. Последний раз я была здесь, когда у Розы была вечеринка. В тот раз, когда все пошло не так. Испорченный презерватив, смех и безответственность. Если бы я обратила внимание, то, возможно, заметила бы, что Питеру было не все равно. Что заниматься такими вещами в ванной, на самом деле, не в его стиле. Я настояла. Я подтолкнула его. Я хотела этого. Теперь понимаю, что он нервничал. Именно я пустила все на самотек и втянула его в это. Именно я проигнорировала все реальные проблемы, которые были.

Например, мы практически скрывали наши отношения от матери.

Например, мы боялись быть тем, кем были на самом деле.

Неужели, было так плохо? Настолько плохо, чтобы бросить все это без разговора, без поцелуя на прощание?

Я не могу пойти туда прямо сейчас. Это мой день рождения. Я здесь, чтобы повеселиться. С людьми, которые любят меня и заботятся обо мне.

Я смотрю на себя в зеркало и снимаю дурацкую корону. Затем набираю в ладони воду, пью, вытираю рот и выхожу из ванной.

Сэт ждет меня снаружи.

— Ты все-таки пошел за мной.

Он кивает.

— Спасибо тебе, Сэт.

— Перестань благодарить меня.

Потом он снова меня целует. Я могу вдохнуть этот поцелуй. Ведь это поцелуй, от которого паришь а не падаешь.

— Эй, возвращайтесь к нам! — кричит кто-то снизу.

— Джен, спускайся сюда!

Я запрыгиваю Сэту на спину, и он вприпрыжку начинает спускаться по лестнице, смеясь и несколько раз чуть не уронив меня. Но все же его хватка достаточно крепкая, и обошлось без падений. А потом снова начинает свой глупый танец с виляющими коленями, а я умоляю опустить меня. Все смеются и тоже танцуют. И, наконец, я позволяю себе повеселиться и с легкостью хорошо провести время. Просто танцевать, покачиваясь, целуясь и смеясь. У меня никогда не было такой веселой вечеринки на день рождения.

И тут раздается звонок в дверь.

Стиви идет открыть. Все кричат, смеются.

В дверном проеме показывается, ясный как день, Питер.

НИЧЕГО НЕ ВВОДИТЕ

Это одна из тех сцен в кино, в которой музыка со скрипом прекращается, и все вдруг смотрят на тебя. Лишь с маленькой разницей — музыка продолжает звучать. Я спрыгиваю со спины Сэта и точно понимаю, что узнаю этого человека в дверях. А также, что, несмотря на всего несколько прошедших дней, он для меня словно незнакомец. Его лицо будто свисает над черепом, оно выражает всю печаль, или смятение, или, может быть, он постарел на 100 лет.

Я смотрю на Розу. Может, она перехватит его. Но она тоже в тупике. Мы все застряли.

Перехвата не вышло.

Передо мной стоит тот, кто стоит.

Это вторжение. Это несправедливо. Он не может прийти просто, когда захочет.

Не может.

Никто ничего не говорит, и мне очень хочется, чтобы музыка выключилась сама по себе. Этой сцене не совсем подходит поп-музыка. Может, найдется какой-нибудь идиот, который выключит музыку? Это же так очевидно.

Приходится мне самой сделать это.

И сразу становится тихо.

Сэт касается моей руки. Все искажено. Он не должен быть замешан в этом. Что он здесь делает?

И под «ОН», думаю, я имею в виду их обоих.

Питер входит в гостиную. Он выглядит не просто старым, а скорее, испуганным. Его обычная уверенность словно высосана комнатой, заполненной людьми, которые на моей стороне. Хотя они даже не предполагают, почему должны быть на моей стороне. И почему, кстати, здесь должны быть стороны?

Должна ли я ненавидеть этого человека, стоящего передо мной?

Кажется, у меня не получается разжечь никакую ненависть.

Я знаю, что эта ненависть где-то внутри меня, но она не может найти выход.

Сейчас ненависть сделала бы все намного проще.

Я смотрю на Сэта и губами говорю «Извини».

Не понимаю, за что извиняюсь.

Ненавижу это.

Я ненавижу все это.

Затем Роза прекращает наше коллективное оцепенение:

— Ты издеваешься надо мной?

Роза двигается вперед, Сэт назад. И кажется, будто в том месте на моем теле, где была его рука, может остаться вмятина.

— Сейчас не время, Питер, — говорю я, но в тоже время делаю шаг вперед к нему.

Он протягивает руку, чтобы коснуться моего лица. И у меня откуда-то из самой глубины, из самого закопанного, затонувшего, мертвого места, поднимается дрожь.

— Не надо.

Иногда «не надо» означает все, кроме того, что должно.

— Джен, я действительно облажался.

— Ни хрена ты не облажался, твою мать.

Это говорит Роза. Она не будет это терпеть. А я словно плыву сквозь невидимый мед.

— Что ты здесь делаешь? Ты не можешь так поступать. Ты не можешь просто появиться. Так не делается.

— Роза, я сама справлюсь, — говорю я.

— Так разберись с этим, — она снова поворачивается к Питеру. — Какая часть твоих действий на прошлой неделе заставила тебя думать, что ты все еще приглашен? Серьезно.

— Я знаю. Но сегодня твой день рождения и… Джен.

Я просто качаю головой. Я качаю головой и хочу закрыть глаза. Я хочу заставить его уйти. Вот он реально настоящий, физический Питер Сэйдж. Мой парень? Официально мы еще не расстались. Я имею в виду разговор.

Я снова смотрю на Розу. Потом на Питера. Везде, кроме Сэта.

— Давай выйдем и поговорим.

Он кивает, и я выхожу, ни на кого не глядя. Я знаю, что Роза своим взглядом разрезает меня на куски. Не знаю, что думает Сэт, или делает, или чувствует, или что-то еще. Но знаю, что не вернусь на эту вечеринку, сама не понимая, почему.

Мы подходим к входной двери, и я оборачиваюсь назад, в комнату. Всего один взгляд.

Я чувствую себя разрушенной.

* * *

Я сажусь на пассажирское сиденье грузовика, и Питер трогает машину. Мы ни слова не сказали с тех пор, как покинули вечеринку. С моей стороны совсем неправильно так поступать, но я ничего не могу поделать. Я так скучала по нему. Мне хочется быть сильнее этого. Хочется направить себя по новой траектории, но как, если эта еще не закончена. Занавес не закрыт. Либо мне необходимо сделать это сейчас, либо я должна открыть его заново для второго акта. Или мы уже в третьем акте?

АКТ III

СЦЕНА 1

Питер Возвращается В Мою Жизнь.

Прошлое и Настоящее Воссоединяются.

Хватит Оглядываться Назад.

Интересно, что Роза сейчас говорит Сэту?

Грузовик останавливается. Мы вернулись. Наше место. Наше секретное забытое место. Я знала, что он привезет нас именно сюда. Ниже раскинулся черный бесконечный океан. Небо покрыто густыми темными облаками, скрывающими звезды. Вокруг темно. Все.

Остановившись, мы продолжаем молчать. Но мы целуемся. Целуемся, потому что это значит, что нам не нужно разговаривать. Его губы холодные и темные, а я задыхаюсь в его устах. Но продолжаю целовать его. Целовать и плакать. Целовать так сильно, чтобы почувствовать себя снова рядом с ним.

— Я скучаю по тебе, Дженезис.

— Как это возможно? Как ты можешь говорить, что скучаешь по мне?

Он ничего не отвечает. Мы взываем друг к другу.

— Ведь именно ты ушел. Ты.

Хотя, я тоже ушла. Когда мы оставили друг друга? Определенно, это произошло еще до клиники. Не было никакого конкретного момента. Это была постепенно проникающая печаль, которая так медленно просачивается и съедает половину тебя, прежде чем ты что-либо заметишь. Легче обвинять момент.

Целоваться легче, чем разговаривать.

Игнорировать легче.

Мы можем это исправить? И должны ли?

Если бы было больше света, я бы смогла увидеть его щеки: горят ли они от бурлящей крови или выцвели и совсем белые. Если бы было больше света, я смогла бы прочитать, что написано на его лице, прочитать его смятение или грусть, или облегчение, или то, что он чувствует, но я не могу. И от темноты я задыхаюсь. Нет света. Нет понимания.

— Почему ты ушел?

— Я же говорил, что, если ты сделаешь это, я оставлю тебя, — отвечает он.

И его ответ словно вскрывает меня, выпускает что-то дикое.

— Заткнись. Просто заткнись.

— Я говорил тебе! Я же говорил!

— Но мы вместе приняли такое решение.

— Это ты приняла решение, Джен. А я согласился позволить тебе решить.

— Тогда почему ты появился у меня утром? Почему отвез меня туда? Какая в этом причина?

— Я хотел быть с тобой. Очень хотел. А потом я больше не знал, как это сделать. Это самое худшее из того, что я когда-либо делал.

Я кричу. И мой крик достает до Луны, которой сегодня не существует. Я кричу, чтобы он заткнулся, заткнулся, заткнулся. А потом он обхватывает меня руками и крепко держит, и я снова и снова повторяю нет, пока мои слова не превращаются в шепот. Он так знакомо пахнет. Он знает, как держать меня. Он знает, как успокоить всю мою ярость. Это так же просто, как тихо шептать мне на ухо Ш-Ш-Ш. Сильный, надежный человек, который предлагает мне упасть. Упасть на него и позволить ему быть моей поддержкой. Это самое удобное место. И я почти потеряла его. Я почти потеряла Питера.

— Я не мог этого сделать. Я не думал, что смогу пройти через это.

Я понимаю. Это то, что он сказал мне. Я знаю, что он все мне рассказал. Я знаю, что он остался со мной, даже когда его мать сказала не делать этого. И даже, когда ему было что терять.