— Очевидно, — соглашается он покровительственно, все еще борясь со своей проклятой улыбкой. Или, — констатирует он, ухмыляясь, — ты вошла не в ту дверь после того, как вышла из ванной. В конце концов, у нас общая ванная, которая соединяет наши комнаты. Это объяснение, конечно, не так вероятно, как твоя теория вихрей, но всегда лучше изучить все возможности.

В любое другое время, я бы посчитала его забавным, возможно, даже милым. Но не в этот момент, когда я прошу кого-то невидимого разверзнуть для меня землю, чтобы поглотить меня.

Иссиня-черные волосы, ледяные голубые глаза, высокий, сексуальный, идеально сложен — он великолепен... но было бы лучше, если бы он был уродом. Намного лучше.

Обернувшись, я направилась обратно в ванную и захлопнула дверь за собой, как какой-нибудь угрюмый подросток. Это единственный козырь в моем рукаве, спасший меня от смерти со стыда.

В ту секунду, как дверь за мной захлопывается, могу расслышать его глубокий, раскатистый смех, едва проникающий через образовавшийся между нами барьер, и ощущаю, как мурашки начинают бегать по моей коже.

Он даже смеется сексуально.

Я ненавижу его.

Я ненавижу эту свадьбу.

Я и правда ненавижу это зеркало, которое демонстрирует мне мое полотенце, едва прикрывающее мою задницу, а этот парень просто видел больше, чем нужно, вот и все.

К черту мой день.

***

— Почему ты так долго? — Хенли спрашивает с едва заметной насмешливой улыбкой, когда я, наконец, нахожу их за столом снаружи. Сажусь с ними, убедившись, что мои скрещенные ноги не приоткрывают завесу тайны над моей новой парой нижнего белья, которое я надела.

Неужели люди действительно играют в крокет в темноте? Я не понимаю богачей. Вот почему я жила со своим отцом. Мы жили нормально. Ну да, это очередная ложь. Мы жили странно, например, строили роботов, которые чистят урны, и машины, которые раздают пищу для домашних животных по таймеру.

Я ведь упоминала, что мой отец — изобретатель, верно?

— Требуется минута, чтобы вымыть десять фунтов грязи с волос, — говорю я с горькой улыбкой, решив опустить эпизод с обнаженкой в чужой комнате.

Лидия и Хенли хихикают, а я закатываю глаза, хватая бокал шампанского с подноса проходящего мимо официанта. По крайней мере, богачам подают алкоголь весь день. Мне плевать, что я еще даже не ела.

— Знаете ли вы, что наша ванная комната совмещена с другой комнатой? —интересуюсь у них, желая тщательно изучить комнату, прежде чем мы уйдем отсюда.

— Да, — отвечают они.

— А что такое? — спрашивает Хенли.

— Так, ничего, — бормочу я.

Глазами пробегаю вокруг, незаметно ища лицо того таинственного незнакомца, которому посчастливилось увидеть меня не в самом лучшем виде. Ну, не худшем, но и определенно не самом лучшем виде. Хммм... здесь совсем немного мужчин.

— Большинство парней, похоже, отсутствует, — замечает Лидия, словно она знает, что я подмечаю отсутствие тестостерона. — Наверное, они изучают владения.

По крайней мере, моя мать тоже отсутствует. К счастью, сегодня что-то происходит.

Девчонки, играющие в крокет, начинают визжать, и я закатываю глаза. Нам даже не нравится невеста, так что немного странно тусоваться с тридцатью другими женщинами, которые собрались здесь, чтобы отпраздновать главное событие в жизни первой разлучницы и моего сводного брата изменника.

Я говорила Лидии не встречаться с ним. Никто меня не слушает…

Розовые украшения развешаны практически везде. Снаружи даже стоят розовые диваны, и я клянусь, что розовые канделябры свисают прямо с деревьев, благо — деревья не розовые.

Розовые свечи горят в центре нашего стола в качестве украшения, и меня удивляет, отчего пламя не розовое. Розовые лепестки цветов повсюду на розовой скатерти, розовые чехлы на стульях украшают сиденья, а розовые ... К черту все розовое. Вы уловили мысль. Похоже, здесь взорвалась бутылка Пепто-Бисмола, пролившись на украшения, создав тем самым чертов розовый Апокалипсис.

 Даже Барби поежилась бы, увидев эту постановку.

— Черт, — стонет Лидия.

— Что такое? — мы с Хенли спрашиваем одновременно.

— Он здесь, — говорит она, будто она не может в это поверить.

Стараюсь проследить за ее взглядом и вижу, как Андерсон поднимается и обнимает свою невесту, окутанный сиянием одной из розовых наружных люстр.

— Ну, это ведь его свадьба, — напоминает ей Хенли. — Ты думала, что не увидишь его?

— Я просто не ожидала увидеть его так скоро, — тихо говорит Лидия.

Она хмурится, глядя в сторону, и я решаю выкинуть что-нибудь глупое.

— Сейчас вернусь, — говорю я им.

— В следующий раз произнеси это голосом Терминатора, — говорит Хенли, покручивая в руке бокал шампанского. — У тебя классно получается.

Таким темпами мы потратим время впустую, прежде чем начнется вечеринка. Вставая, я направляюсь к розовому шведскому столу с вышивкой нарциссов на скатерти, по пути хватая бутылку виски и бутылку водки из бара, засовывая бутылку водки под мышку.

Фуршетный стол находится под большим навесом и стоит бесхозный. Еду еще не подали, но напитки пользуются всеобщим вниманием. До празднества еще далеко, и люди, кажется, не замечают меня. Не говоря уже о том, что здесь немного темнее.

Даже не осмотревшись по сторонам, отвинчиваю крышку и выливаю все содержимое бутылки виски в чашу для пунша. Затем с ангельским видом хватаю кувшин с водой и выливаю его содержимое до того, как наполнить водкой кувшин для лимонада. Улыбаясь, бросаю две пустые бутылки под стол, оглядываюсь вокруг, чтобы убедиться, что никто в этот момент не наблюдает за мной — кроме моих любопытных друзей — и весело направляюсь вприпрыжку обратно в сторону своего столика.

Ну, я стараюсь, честно стараюсь прыгать. В конечном итоге спотыкаюсь передней частью носка туфли о землю и падаю вперед, делая резкий, болезненный вдох за секунды до того, как чье-то тело останавливает мое падение. Моя голова врезается в твердую грудь, и две сильные руки хватают меня за бедра, удерживая меня.

Сегодня не мой день.

— Полегче, барышня, — произносит знакомый, глубокий голос, пробирая меня до костей.

Приподнимаю голову, мои глаза лезут на лоб, когда я пялюсь на парня, ухмыляющегося мне в ответ. Он подмигивает, и я отступаю назад, спотыкаюсь, чуть ли не падая снова. К счастью, он все еще удерживает меня за бедра и буквально пришпиливает обратно к себе. К сожалению, я снова ударяюсь о его твердое, рельефное, невероятное тело.

Как я превратилась в такую размазню?

— Ты всегда такая грациозная? — насмехается он надо мной.

— А ты всегда преследуешь таких как я?

Его глаза сужаются, когда улыбка сползает с его лица.

— Ты ведь помнишь, что сама первая ворвалась в мою комнату нагишом, верно?

— На мне было полотенце, — напоминаю я ему, как будто это что-то меняет.

— Ты натолкнулась на меня, — продолжает он.

— Ты вообще-то вцепился в меня, — указываю я ему.

Злиться, когда тебя унижают... это называется защитным механизмом. Доходчиво.

Он снимает руки с моих бедер и отступает, поджав губы. В сиянии свечей он выглядит еще сексуальнее. Почему я? Почему он тот, перед кем я облажалась?

— Я рад, что ты врезалась в меня, — говорит он, неторопливо осматривая мое тело.

Шквал противоречивых чувств зародился в самом низу моего живота, и я бы солгала, если бы сказала, что внутри не визжала от самодовольства. Очевидно, снаружи остаюсь неотразимой и крутой.

— А? — смотрю на него вопросительно, и даже выпячиваю бедро, ухмыляясь. — Почему это?

Его глаза снова заблестели каким-то злым блеском.

— Мы пробудем здесь неделю, верно? — спрашивает он риторически.

Тепло, волнение и нервозность пытаюсь прорваться наружу, но я стараюсь выглядеть отстранено. Я обычно проверяю парней по реакции на мою руку. Верите или нет, но не все парни упускают из виду тот факт, что у меня только одна рука. У некоторых из них с этим фактом реальные проблемы.

Шокирующе, знаю. По-видимому, они пропустили ту часть, в которой говорится, что одноруких девчонок по статистике меньше, чем обычных с двумя руками. Но, кого удивишь чем-то обычным в наши дни?

— Верно, — говорю протяжно.

— И мы будем делить ванную комнату, — продолжает он, закусывая нижнюю губу, взглядом продолжая блуждать по моему телу.

Мне нравится не тонкость намека, а прямой подкат и его напор.

— Да, — говорю я с придыханием тоном, который не соотносится с моей попыткой выглядеть потрясно.

Когда его взгляд возвращается ко мне, он ухмыляется.

— Учитывая, насколько отвратительно выглядел душ после твоего ухода, смею полагать, что ты редко моешься. Сделай мне одолжение и убери за собой, если ты снова решишь принять душ на этой неделе. Я не чистюля, но знаю, что значит испытывать отвращение.

Он бросает мне насмешливую ухмылку, и новая волна тепла накрывает мое тело. Это уже точно не возбуждение. И что я могу на это сказать?

Независимо от того, что я произнесу, я буду смущаться только сильнее.

— О, — продолжает он, не испытывая затруднений с выражением своих мыслей по сравнению со мной. — Полагаю, это твое.

Он достает из кармана мое суперменское нижнее белье, и я с присвистом выдыхаю, выхватывая его у него из рук. Слегка представляю, как исколю его одной из этих малюсеньких вилочек для креветок у шведского стола. Отец сказал мне, что моя рука может раздавить яйца с той же силой, что и челюсти аллигатора — тело ребенка. В данный момент мне любопытно, насколько точна эта оценка.

Комкаю свое нижнее белье, неловко подтыкая ткань под мышку, учитывая, что в платье у меня нет карманов, а он смеется, как придурок.

— Держись от меня подальше, — ворчу я, пытаясь пройти мимо него, но он пытается преградить мне путь.

— У нас общая ванная комната, забыла? — спрашивает он, все еще ухмыляясь, а в глазах при этом пляшут чертики.

— Тогда не забудь запереть дверь, чтобы я случайно не вошла туда, когда ты будешь принимать душ, и случайно не споткнулась с ножом в руках, ведь я абсолютно случайно могу ударить тебя им пятнадцать раз через занавеску. Мне бы очень не хотелось, чтобы что-то подобное произошло случайно.