Он убрал ее туда же, куда положил свою вину за все, что сделал.

Вошак корчился на земле.

— Я ненавижу тебя. Я чертовски тебя ненавижу. Я бы сделал это снова. Надо было убить и ту тощую сучку.

Щупальце темной магии вырвалось из нее, ужалив капитана работорговцев. Он содрогнулся, булькая.

— Элеонора была мне как мать. Ты проделал дыру в моей жизни. Ты убил девушку. У нее вся жизнь была впереди. Ты убил ее, и теперь ее сестре придется жить с ее смертью, — сказала женщина, ее лицо застыло. — Я хочу, чтобы ты понял, сколько страданий ты причинил. Я хочу, чтобы тебе было больно, прежде чем ты умрешь.

Вошак замахал руками, словно она его ударила.

Она смотрела, и боль ясно читалась на ее лице. Ричард удивился, почему она не продлила пытку для остальных работорговцев. Учитывая обстоятельства, мгновенная смерть была милосердием.

Вошак в последний раз судорожно вздохнул и затих. Запах гниения заполнил поляну. Ричарда душила тошнота. Тело Вошака начало разлагаться.

Темные потоки магии уменьшились, когда-то могучие драконы, а теперь просто домашние змеи скользили по коже женщины.

Она шагнула вперед. Цепь от кандалов на ее лодыжке натянулась от ноги Вошака. Кости работорговца развалились, гниющая плоть скатилась с них, и внезапно она перестала быть прикованной к кому-либо. Она шла к нему, пробираясь между телами, прекрасная и страшная, как ангел смерти.

Она подошла к его клетке.

Они посмотрели друг на друга сквозь решетку.

Ее глаза были такими же, какими он их помнил: сияющими силой и душераздирающе прекрасными, но на этот раз он не увидел в их глубине беспокойства. Его клетка сменила владельца. Было ли это к лучшему, еще предстояло выяснить.

Ричард взвесил все варианты. Произойдет одно из трех: она может убить его; она может уйти, позволив ему медленно умирать; или она может выпустить его. Если у него есть хоть какая-то надежда выбраться из этой передряги живым, он должен уговорить ее. Ему надо было выжить и закончить то, что начал.

Темные потоки ее магии лизали прутья клетки, искрясь красным на металле. Ричард взял себя в руки. По ее глазам он понял, что от того, что он скажет дальше, зависит, выйдет ли он из этой клетки свободным человеком или умрет от голода и жажды.

ОНИ были мертвы. Все они. Это было так невероятно хорошо — пережить их смерть. Тьма пела внутри нее торжествуя, в то время как остальная ее часть дрожала, отталкиваясь и ужасаясь. Она с болью осознала, что на поляне позади нее валяются трупы.

Ей потребовалась вся ее воля, чтобы спокойно сидеть и высасывать из них жизненную силу, ослабляя их тела и наращивая собственные резервы. Она думала, что это единственный способ убить их всех сразу и быстро. Наконец, она заразила их и использовала их собственную магию, чтобы подпитывать болезнь внутри них. Они ничего не чувствовали, пока магически ускоренная болезнь, наконец, не расцвела и не разорвала их жизни в несколько болезненных мгновений. Они не заслуживали пощады, но она хотела не столько их страданий, сколько их жизней. Им нельзя было позволить продолжать, и поэтому она быстро покончила с ними.

Со всеми, кроме их лидера. Что-то заставило ее убивать его медленно. Она наблюдала за его телом, когда оно сдавалось болезни, и чувство сильного насыщения, которое охватило ее, когда он лежал там, умирая, напугало Шарлотту до глубины души. Она должна была прервать это и убить, прежде чем начнет упиваться его болью.

Магия притягивала ее даже сейчас, шепча в ее разум, умоляя продолжать. Она заперла магию в клетке своей воли, заставляя ее утихнуть. Она нарушила клятву целительницы, но не была безмозглой мерзостью. Ещё нет. Она все еще могла держать ее в узде.

Ричард наклонился ближе к прутьям клетки, его длинные темные волосы упали на лицо. Она чуть не сделала шаг назад.

Шарлотта отметила, что у него хороший цвет лица. Стабильные показатели жизнедеятельности. Его тело было сильным и подтянутым, но все же он восстанавливался с удивительной скоростью. Его лицо было в грязи и синяках, а от одежды исходил запах застарелой мочи. Головорезы пытались избить и унизить его, но это не имело никакого значения. Он отказывался замечать это, как большинство людей сознательно принимают решение не обращать внимания на легкий дождь, когда спешат. Он не был унижен. Его не запугали и не избили. Расчетливый ум смотрел на нее его глазами. Он был похож на старого волка на цепи, смертельно опасного, хитрого, сдержанного на время, но выжидающего своего часа. От него исходила опасность. За годы своей врачебной практики Шарлотта лечила многих опасных людей: солдат, агентов, шпионов. Инстинкты подсказывали ей держаться от него подальше.

Ричард открыл рот.

Ее пульс тревожно забился.

— Ты настоящая, — сказал он.

Что?

— Ну да.

— Когда я очнулся в клетке, мне показалось, что ты мне приснилась.

Она не была уверена, что с этим делать.

— Ты был в бреду, когда мы встретились.

— Ты исцелила меня?

Она кивнула.

— Спасибо.

Она заставила себя сесть на груду сумок на земле. Собака работорговцев подбежала и легла у ее ног между ней и клеткой. Ричард поднял брови.

— Элеонора умерла, — сказала она. — Они убили ее, и они убили девушку, Дейзи. Потом они подожгли мой дом.

— Я сожалею.

В его голосе прозвучала неожиданная искренность.

— Ты навлек на меня этот кошмар, — сказала она.

Он кивнул.

— Да. Это не входило в мои намерения, но ответственность лежит на мне.

— Я хочу знать почему. Почему они так поступили с нами?

Ричард заерзал в клетке. Руки у него были связаны за спиной. Должно быть, это больно, поняла Шарлотта.

— Эти люди — работорговцы. Они совершают набеги на изолированные поселения в Зачарованном и Грани, а иногда даже в Сломанном. Они похищают мужчин и женщин и доставляют их на побережье к тайным местам встреч, где их забирают корабли. Оттуда пленников везут на Рынок, в тайный аукционный дом, где их продают тому, кто больше заплатит. Рабство было объявлено вне закона в течение трехсот лет, но они процветают.

— Как? Если рабство является незаконным…

Пограничным баронам всегда нужен корм для строительства и армии. Владельцы шахт используют рабский труд. Пользователи магии, которые связываются с запрещенными теориями магии, покупают объекты для своих экспериментов. А другие… ну, когда ты видишь богатого мужчину с молодой красивой женщиной под руку, тебе не приходит в голову спросить, свободна ли она?

— Это варварство.

Взгляд Ричарда стал жестким.

— Ты бы удивилась, узнав, сколько «слуг» приходит с Рынка.

Он был прав. Ей никогда бы не приходило в голову спросить кого-нибудь, не рабы ли их слуги. Она просто предполагала, что это не так.

— Работорговцев кормят свои собственные легенды, — сказал он. — Они одеваются в черное, вооружаются волкодавами, ездят на темных лошадях. Они появляются из ниоткуда посреди ночи, пожинают свой человеческий урожай, сжигают поселения дотла и исчезают, как призраки.

— Как ночной кошмар, — сказала она. Сволочи.

Ричард кивнул.

— Они хотят, чтобы людям снились кошмары, потому что бороться со своим страхом всегда труднее, чем с чем-то другим. Они видят себя вне закона, как волки, которые охотятся на овец. Большинство из них не добились многого, и они цепляются за свои иллюзии величия потому, что у них нет ничего другого, и потому, что они находят жестокость вдохновляющей. Так что, если ты хочешь получить честный ответ, вот он. Они убили Элеонору и Дейзи и сожгли твой дом, потому что это то, что они делают. Это не было личным или запланированным. Они даже не задумывались об этом. Они просто сделали это, потому что так они зарабатывают себе на жизнь. Жизнь же других людей не имеет для них никакого значения. Они работорговцы.

Его слова только подогрели ее ярость.

— А ты?

— Я охочусь на работорговцев. За последние месяцы я убил десятки. Они считают себя волками, поэтому называют меня Охотником. Они меня не любят.

— Я заметила.

— Я совершил ошибку, и они наконец поймали меня. Они везли меня на Рынок для публичной казни.

Это все объясняло. Работорговцы избили его не для того, чтобы причинить боль, он итак был без сознания, а чтобы сделать его менее пугающим. Они боялись его. Если они были ночными кошмарами, то он был их легендарным убийцей, а когда вы убиваете легенду, вы должны сделать это как можно более публичным, иначе это может не сработать.

— Их еще больше? — спросила она.

— Гораздо больше, — поморщился Ричард. — Сколько бы я ни убил, всегда найдется еще.

Гораздо больше. Это означало еще больше мертвых Дейзи и Элеонор, еще больше Тюли, плачущих над телами. Многие люди, как она, остались с зияющей дырой в своей жизни, не зная, как собрать осколки и двигаться дальше. Ее магия кипела внутри нее. Ее тело было на грани истощения, но ей хотелось кричать от ярости. Почему это продолжалось? Кто позволил этому продолжаться? Неужели они думают, что их никто не остановит? Потому что она могла, и она сделала, и она сделает это снова. Это не закончилось. Она еще не закончила.

— Расскажи мне еще, — попросила Шарлотта.

Он покачал головой.

— Только не через прутья клетки.

Она откинулась назад.

— Я не уверена, что это хорошая идея выпустить тебя. Я не знаю, что ты можешь сделать.

Его глаза встретились с ее.

— Миледи, уверяю вас, я не представляю для вас опасности.

— Говорит Охотник на волков.

— Ты считаешь меня опасным, но позволяешь собаке работорговцев с окровавленными зубами лежать у твоих ног.

— Я знаю собаку дольше, чем тебя.

Он улыбнулся ей.

— Могут ли два человека по-настоящему узнать друг друга через прутья человеческой клетки?

Шарлотта моргнула. Он процитировал «Балладу пленника», произведение, которое считалось одной из вершин Адрианглийской литературы. Она сидела на грязных сумках посреди поляны, заполненной трупами, и человек, который, по его собственному признанию, был серийным убийцей, только что процитировал ей философский трактат. Это, должно быть, какой-то сюрреалистический абсурдный сон.