Глава восьмая

Сразу, как только утихла пурга, Ирина вернулась в свою палатку. Метель нанесла сугробы, забила дорогу, но на открытом пространстве ветер сдул снег местами начисто, можно было итти даже без лыж. Тимофей Иванович уже откопал вход, расчистил тропу к метеорологической вышке, укрепил сорванную бурей трубу. Высоко, ровной струей тянулся сизый дымок.

Ирина около суток провела на островке. Комендант со своими бойцами разгрузил сбившиеся с пути машины — почти всех эвакуированных удалось спасти. Умерли только двое.

Уже был день, когда она приблизилась к палатке. Ей нетерпелось скорее увидеть мальчика, узнать, всё ли с ним благополучно. После пережитого ему мерещились разные беды и напасти. Но над жильем вился дым, кругом разметен снег, тихо и спокойно. А подойдя совсем близко, она услышала громкий голос Тимофея Ивановича и явственный детский смех, доносившиеся из палатки.

Поспешно откинув полог, Ирина сразу же остановилась. Возле печки, в вывернутом мехом наружу полушубке, мохнатой шапке с опущенными наушниками, на четвереньках стоял Тимофей Иванович и, изображая медведя, сердито рычал и перебирал руками-лапами. Боря прятался за койку и восторженно, захлебываясь, смеялся.

— Идет медведь, идет косач, идет носач… — пыжился старик, надвигаясь на Борю.

Увлеченные игрой, они не заметили Ирины.

Она дальше не стала смотреть, кинулась к мальчику, прижала его к себе и без слов закружилась с ним по палатке. От неожиданности сторож осел, чуть не свалил печку, затем вскочил и начал смущенно стаскивать свою овчину.

— Вернулась, — сказал он притворно строго, но видно было, что он очень рад возвращению «начальницы», сконфужен и не знает, что сказать.

А мальчик так обрадовался, что, забыв застенчивость, обнял Ирину за шею тоненькими своими ручками и уткнул лицо в полушубок.

Когда прошли первые минуты возбуждения, Тимофей Иванович скоренько поставил в печь котелок с водой, искрошил туда долго сберегаемую луковицу, насыпал пшена и сухарных крошек. Затем, вытянувшись и обдернув полы своего ватного одеяния, доложил о состоянии вышки, приборов, направлении ветра за предыдущую ночь.

— Норд-вест, с поправкой на норд-норд-вест, — казал он солидно. — А после восхода солнца чистый норд определился и упал. Вовсе тихо.

Ирина улыбнулась, заставила Борю раздеться и снова лечь в постель, а сама, не снимая полушубка, осмотрела приборы, проверила записи, составила сводку, как делала это всегда. Потом накормила мальчика, съела полкотелка супа и, так ничего не рассказав ожидающему новостей старику, улеглась на койку и заснула впервые за эти двое суток.

— Умучилась, — пробормотал Тимофей Иванович и накрыл девушку полушубком. — Откудова сила берется?

Огорченный, что ничего не узнал, но отчасти успокоенный — значит, всё обстоит благополучно, — сторож добавил в печку дров и направился раскидывать снежный вал, подступивший к самой палатке. В случае новой пурги такой сугроб мог обвалить тонкие стены.

— Где это видано в таком месте всю зиму жить, — ворчал он по привычке. — Как под зонтиком. У чукчей и то теперь домы построены.

После бури снежная равнина выглядела особенно тихой и широкой. Неяркое солнце подчеркивало белизну, сливающуюся на горизонте с небом, очень далекими казались пятно островка и линия берега. На озере не заметно было никакого движения.

Тимофей Иванович подумал, что, пожалуй, понадобится несколько дней, чтобы восстановить трассу, а метели еще только начинаются! Он вздохнул, сердито воткнул лопату в плотный, придавленный ветром снег и начал работать.

Увлеченный делом, он не заметил, как постепенно надвинулись сумерки и он довольно далеко отошел от палатки. Он вытер заиндевелые ресницы и брови и заторопился обратно. Печь, наверное, потухла, и стало холодно. Приблизившись к ледяной стене, он вдруг остановился. С другой стороны жилья, в направлении от островка кто-то быстро и уверенно двигал лыжами.

Тимофей Иванович почему-то подумал худое. Он быстро отступил за стенку и некоторое время наблюдал за приближающимся человеком. Потом охнул, опустился на снег и, стараясь остаться незамеченным, осторожно пополз назад. Он узнал Букалова.

Ирина проснулась от стука дров, которые кто-то колол почти у самого изголовья ее кровати. В палатке было темно и холодно. Очевидно, печка погасла, и теперь Тимофей Иванович пытается наспех развести огонь.

— Уже поздно, Тимофей Иванович? — спросила она, предполагая, что спала долго и что, наверное, теперь ночь.

Но ей никто не ответил. Коловший дрова застучал печной дверцей, затем чиркнул спичку, и вскоре пламя загудело в трубе.

— Который час? — переспросила Ирина, откидывая полушубок и садясь на кровати.

Но и на этот раз ей не ответили. Удивленная, она поглядела в сторону печи и, при свете пробивающегося сквозь неплотно прикрытую дверцу огня, увидела тяжелую фигуру Букалова, занятого растопкой. Большелицый хмуро колол лучину.

Невольный ужас охватил девушку. Сперва мелькнула мысль, что все это ей снится, но потрескивающие дрова в печи, щелканье откалываемых щепок, а главное угрюмый взгляд, когда Букалов поднял глаза, убедили ее в реальности происходившего. Она потянула к себе полушубок и, словно желая загородиться им, положила перед собой на койке.

Букалов заметил ее движение, но, как ни в чем не бывало, продолжал попрежнему работать ножом. Потом распахнул дверцу, просунул лучины, с силой подул, чтобы хорошенько разгорелись.

— Холодно, — сказал он наконец. — Зашел погреться. Старый дурак побежал на остров. Пока добежит — я уйду.

Он усмехнулся, но в его глазах Ирина заметила растерянность и страх. Большелицый напомнил ей хищника, который пока опередил преследователей, но след его уже найден. Однако девушка все еще не могла справиться с дрожью. Ненависть, омерзение, страх — все вместе испытывала она в эти минуты, красный отсвет огня печи на лице и руках Букалова напоминал кровь.

Некоторое время Букалов молчал, прислушивался, затем не выдержал, накинул на плечи лямки мешка, отвернул наушники. Хотел закурить папиросу, но руки не слушались.

— Ухожу, — заявил он, швыряя сломанную папиросу на пол. — Приходится удирать, как зайцу!

Укрепив мешок, большелицый выбрался из палатки.

Только тогда Ирина очнулась от своего столбняка. Лихорадочно шаря в темноте (свет некогда было зажигать, да и нельзя разбудить Борю), она натянула сапоги, взяла винтовку, кое-как застегнула полушубок и, не раздумывая, бросилась за Букаловым. Теперь она его не упустит!

Комаров подоспел на островок в тот самый момент, когда прибежал туда сторож. Пока комендант спрашивал старика и наряжал отряд для поимки большелицего, капитан, не задерживаясь, поспешил к метеостанции. Он надеялся, что удастся захватить Букалова врасплох. Больше всего он беспокоился за Ирину. Он понимал, какая опасность угрожает девушке.

Расстегнув кобуру, чтобы удобнее было выхватить револьвер, и не доходя метров пяти до жилья, он снял лыжи, прислушался, затем спокойной походкой приблизился к двери, открыл ее и быстро вошел.

В палатке никого не было. Комаров осветил электрическим фонарем углы, койку. Никаких следов борьбы, беспорядка или недавнего пребывания посторонних людей. Недоумевая, он погасил фонарик. Следы большелицего вели сюда. В чем же дело? Он еще раз пробежал электрическим лучом по жилью, хотел заглянуть за занавеску, которой раньше здесь не было, и в этот момент услышал винтовочные выстрелы. Один, два, три. Все пять, один за другим. Выстрелы звучали совсем недалеко, в той стороне, куда выходила ледяная стена.

Комаров выбежал из жилья. Глаза его немного привыкли к темноте, он увидел тропу, огибавшую палатку, рядом два глубоких лыжных следа (как видно, шел человек тяжелый) и по ним вдавлины ног, неровные, торопливые. Следы шли в направлении стрельбы.

Спрятав фонарь, капитан отыскал лыжи и быстро двинулся на звук. Мерцание снега позволяло различать дорогу, по которой только что прошли двое. Теперь уже Комаров не сомневался, что впереди Букалов.

Пройдя метров пятнадцать, Комаров остановился. На мутной белизне снега чернело какое-то пятно, издали похожее на человеческую фигуру. Человек, как видно, упал и лежал не двигаясь. «Ирина», мелькнуло в голове Комарова, и он быстро, уже не прячась, кинулся к тому месту, где, как он думал, произошло несчастье.

Это действительно была Ирина. Она лежала ничком на тропе, а рядом валялась винтовка.

Комаров одним движением опустился на колени, хотел приподнять девушку, но та вдруг повернулась и стремительно села на снег.

— Комаров! — вскрикнула она и несколько секунд не могла ничего выговорить. Лицо ее было бледно, шапка и волосы обсыпаны снегом.

— Вы не ранены?

— Нет. Это я… промазала. Он ушел.

Потом лицо ее исказилось, и она заплакала, вытирая кулаком слезы.

Комаров подождал немного, затем, взяв одну из толстых холодных косиц, выбившихся на воротник, легонько провел ею по лицу Ирины.

— Пошли домой, выдумщица, — сказал он грубовато, хотя ему хотелось прижать к себе ее мокрое от растаявшего снега и слез лицо. — Теперь уже он никуда не уйдет. Его ищут по всему озеру. Возьмите винтовку.

Ирина поднялась, отряхнула снег и послушно пошла вперед. Она все еще не могла успокоиться. Лишь у самого входа девушка глубоко вздохнула и, словно очнувшись, озабоченно спросила своего спутника:

— Вы не разбудили его?

— Кого? — не понял Комаров.

Но Ирина уже вошла в палатку, зажгла лампу и, заслоняя свет рукой, приблизилась к Бориному углу.

Недоумевая, Комаров наблюдал за ней.

— Вы разглядели его? — спросила девушка, удивленная и встревоженная непонятным равнодушием Комарова. — Узнали Борю?