— Нет, свет софитов не для меня, — ответил Стивен на его вопрос. — Я простой, скромный парень. Пусть вся шумиха достанется другим.

Когда Стивен повернул к своему дому, Дастин неожиданно схватил его за руку и остановил, с опаской поглядывая на здание. Стивен быстро отметил его беспокойство и оценил силу хватки; их нельзя было сравнить с руками писателя.

— А что в этом было романтичного? — спросил Дастин, все еще сжимая руку Стивена. Стивен некоторое время с любопытством разглядывал его. Дастин вдруг показался совершенно трезвым и более чем неуверенным в сложившейся ситуации. Он то и дело оглядывался на здание, прикусив губу, как ребенок, уверенный, что его ведут в ловушку, но не знающий, как избежать неумолимо надвигающейся опасности. Стивен осторожно опустил ладонь поверх руки Дастина и увидел, как тот отдернул ее, смущенно покраснев. На мгновение он подумал, что, возможно, ему следует просто оставить Дастина на тротуаре и не бороться с его неуверенностью, но... что-то внутри него, да и внутри этого парня, продолжало притягивать.

— Я думаю, все дело в серьезности ситуации, — наконец ответил Стивен. — Ведь все наши романы рождаются из грязи, в которой мы копаемся, а не из показной мишуры, которую мы демонстрируем на публику. — Он говорил медленно, все еще не зная, стоит ли вести парня к себе.

— Ну что, пойдем наверх? — спросил он Дастина после того, как они некоторое время молча смотрели друг на друга.

Дастин медленно кивнул и ничего не ответил.

Когда они добрались до квартиры, Стивен отпер ее и вошел, ожидая, что Дастин последует за ним, но когда он повернулся, чтобы предложить тому выпить, заметил, что был один.

Сначала Стивен подумал, что Дастин, возможно, был пьян гораздо сильнее, чем он подумал, и просто впал в оцепенение, как случалось с другими его пьяными и одинокими знакомыми. То, как тот вышел из такси и как спотыкался по пути к дому, наводило на мысль, что он не был далек от правды. Он так же предположил, что Дастин, как дворняжка, мог помочиться в углу и, полусонным, свернуться калачиком у его двери. К несчастью, такое случалось с ним не один раз. Он вздохнул, мысленно проклиная себя за то, что попал в очередную передрягу, и вернулся к входной двери.

— Ты собираешься войти? — спросил Стивен.

Дастин стоял, прислонившись к наружной стене, и смотрел на плоскую дверь напротив. Он не выглядел ни пьяным, ни злым, ни даже трезвым. Он выглядел потерянным, но потерянным не в пространстве, а как бы в бытии. Словно он был глубоко внутри себя, отыскивая в истертом сердце какую-то тайну, которую ему еще предстояло разгадать. Повернувшись к Стивену, он молча дрожал, и на его неподвижном лице была такая искренняя мольба, что тот лишился дара речи.

Стивен пристально посмотрел в голубые глаза Дастина и почувствовал, как холодок пробежался по его груди… он не знал, откуда тот взялся. Просто почувствовал, как он расплывается там необычайной и моментальной тоской. Стивен хотел этого человека. Внезапно захотел больше всего на свете.

Медленно протянув руку, он дотронулся до руки Дастина, лаская пальцы и вырисовывая на них придуманный узор. Он не спросил, был ли это первый раз Дастина; не спросил, что придало ему смелости наконец выйти из своей скорлупы. Может, это алкоголь сыграл свою роль, а может быть, и нет. В глазах Дастина было нечто большее, чем зов предков, нечто большее, чем влечение плоти. Это были нужда, желание, боль и тоска. Это была самая нежная часть невысказанного объятия; жар утраченного прикосновения; эхо глубокой тоски, которую Стивен никогда не ощущал, даже глубоко внутри себя, несмотря на то, что он думал, что знает об одиночестве почти все.

Не разрывая взгляда, он медленно повлек Дастина за собой в квартиру, стараясь, чтобы его прикосновения были настолько невесомыми, словно прикосновения перышка. Дастин в его руках стал более податливым и нежным, с едва уловимым налетом невинности. Стивен вел его в спальню, прикасаясь к нему своим ртом, руками и членом. Он не отпускал Дастина ни на секунду. Он не просто занимался с ним любовью, он проник в него, дотронулся и приласкал ту потерянную, неприкасаемую часть своего собственного пустого существования, которое он так ясно видел в Дастине, и отдал ее ему как подношение.

Ему показалось, что он узнал боль в глазах Дастина; ему показалось, что он почувствовал ее, когда прикасался к его телу. Но он ошибочно принял то, что чувствовал языком и пальцами, за нечто внешнее и вместо этого почувствовал отражение своего собственного желания. Он не знал такого голода, как у Дастина.

За свои тридцать шесть лет он познал отчаянное одиночество, познал муки разбитого сердца, познал острые укусы одиночества. Но здесь все было иначе, глубже и гораздо сложнее. Если бы он заглянул за пределы пассивного приятия Дастина, за пределы его жадного поглощения, то заметил, что Дастин что-то скрывает, что-то такое, что он не позволяет Стивену увидеть. Это было то самое чувство, которое Стивен ощущал под их кожей, когда они двигались; нечто темное, тайное и пугающее. Нечто ароматное и пряное, что мучило его без передышки.

Дастин ничего не сказал, когда Стивен, прильнув, провел руками по его телу. Он молчал всю ночь и только однажды остановил Стивена, когда тот попытался снять с него футболку. Он впитывал каждую ласку, которой Стивен покрывал его тело; дрожал и двигался вместе со ним, как будто они были любовниками уже десятки лет. Он все еще был пьян, но его страсть горела. Горела, как раскаленное добела солнце, которое манило Стивена в царство страсти, о существовании которого он и не подозревал.

Утром Стивен увидел перед собой протрезвевшее лицо Дастина — лицо, застывшее от страха, лицо, чьи глаза были наэлектризованы гневом, яростью и стыдом.

Стивен слишком хорошо понимал, что страсть — это не любовь; он давно понял, что это просто бумажный цветок среди влажных надгробий. Но Дастин обрушил на него шквал обвинений в том, что он чувствует себя совращенным и растленным; он вытащил нежность Стивена и сплел из нее петлю, подвесив их обоих на своей собственной призрачной вине. Тяжесть этих гнусных обвинений раздавила Стивена и сокрушила его. Она разрывала ему грудь и заставляла падать, оскальзываясь на крови его разбитого сердца.

Это было то самое лицо, которое Стивен высматривал; лицо, о котором он беспокоился каждый раз, когда они встречались.