Создатель наделил все живое, исключительно сложным устройством лишь потому, что для него это было несложным.
Сообщество потребителей после себя иных следов кроме мусорных свалок не оставляет.
Социальные кризисы — это не грянувшее с неба зло, на которое удобно списывать свои просчеты, а этап жизни любой системы, позволяющий задуматься о дальнейшем пути, осмотреться, оценить текущее состояние, отбросить старое плохое, и приобрести новое хорошее. Вместе с тем с кризисами не стоит горячиться, развязывая их без особой необходимости. Это «коварные» и слабо предсказуемые поведенческие ядра. Они активизируют не только положительное, но и выпускают джина из бутылки, способного на всякие гадости. Очутившись на дне кризиса, можно услышать душераздирающие крики снизу, и это будет самым лучшим утешением.
Социал-дарвинизм — это не о происхождении видов и не про эволюцию, а о том, что человек — животное и очень даже не хорошее животное.
Способность к абстрактному мышлению — примета ученых. Они с упоением окунаются в абстракции и там творят умозаключения. Затем, погружают эти умозаключения в реалии, приходят к абсурду и недоумевают, как такое могло случиться.
Сталин управлял по принципу: «Когда в борделе дела идут плохо, надо ни кровати переставлять, а блядей менять». В наше время принцип иной: «Чтобы в борделе дела шли хорошо, надо и блядей менять и кровати переставлять». А дальше так: «Сколько блядей ни меняй и кровати ни переставляй, лучше не будет — нужно бордель закрывать».
Старая еврейская мудрость гласит: четверг хорош тем, что после пятницы идет суббота; помни об этом в среду.
Старость — это когда еще кое-чего хочется, но уже почти ничего не можется, а то, что можется — не делается, а начинается она с дряхления духа. Затем ветшает психика. Завершается все телесными недугами и смертью. А многие полагают, что старость — это дряхление тела.
Степень свободы — это возможность независимого выбора параметров поведения: сколько параметров выбора, столько и степеней свободы.
Стереть прошлое нельзя, но его можно запачкать или отчистить.
Стих Николая Гумилева «Сонет», наверное, лучшее, что может написать смертный:
Я, верно, болен: на сердце туман,
Мне скучно всё — и люди, и рассказы,
Мне снятся королевские алмазы
И весь в крови широкий ятаган.
Мне чудится (и это не обман),
Мой предок был татарин косоглазый,
Свирепый гунн... Я веяньем заразы,
Через века дошедшей, обуян.
Молчу, томлюсь, и отступают стены:
Вот океан, весь в клочьях белой пены.
Закатным солнцем залитый гранит
И город с голубыми куполами.
С цветущими жасминными садами,
Мы дрались там... Ах, да! Я был убит.
Страна, где клоуны, певички и комедианты ценятся выше учителей, рабочих и инженеров, имеет историческую перспективу стать неплохим публичным домом.
Стратегия созидательной деятельности заключается в том, чтобы из ненадежного и неустойчивого сделать устойчивое и надежное. Пока известны семь способов реализации такой стратегии: дублирование; резервирование; внедрение адаптивных механизмов с отрицательной обратной связью; исключение положительной обратной связи; защита от внешних деструктивных воздействий; нейтрализация вредного окружения; конвертация разрушителей в созидатели.
Страх пред сильными мира сего и конформизм — норма нашего социального поведения. Против генов не попрешь!
Стремление во всем и всегда быть первым порождает не гениев, а самодовольных «индюков».
Судьба не преподносит нам «сюрпризов» — мы сами себе их преподносим, но обижаемся почему-то на судьбу.
Сути творящегося не поймешь, если не узнаешь: кто, как, кого и зачем движет, а также кто или что этому содействует или мешает.
Суть дела не меняется, назовем ли мы нечто материей или идеей, но все превращается в абсурд и графоманию, если исходить из того, что то, чего нельзя «пощупать» — это не материя.
«Существует бессчетное, потенциально бесконечное число возможных объяснений наших научных наблюдений — потенциально неисчислимое разнообразие. Мы не можем добиться однозначной, определенной истины. Именно по этой причине аксиоматическая наука имеет только прагматическую ценность. Она некоторое время помогает, но рано или поздно становится неверной». — Франклин Меррелл-Вольф.
Сущность Бытия мы отражаем языками чисел и понятий. Язык чисел точен, но ограничен. Языком понятий можно описать все, что угодно, но не точно. Между ними располагается языки мягкой математики, за которыми будущее, а так же «языки» музыки и искусства, за которыми все.
Сфера деятельности, которая по душе подавляющему большинству наших граждан — это там, где воруют, или там, где борются с воровством, или то и другое вкупе.
Т
Т
Также как Союз композиторов не может написать оперы, так и научный институт не способен сделать научное открытие. Науку делают не коллективы, а индивиды, которым институт создает лишь условия для работы.
Талант, при всех его достоинствах, самая поганая и мучительная вещь на свете. Выручает то, что выпадает он лишь избранным.
Талантливый — это человек, достигший недостижимого. Гениальный — это талантливый, достигший непостижимого. Остальные — это те, что стремятся к чему зря, постигают чего зря и достигают чего ни попадя. Однако никто не мешает им стать гениальными и талантливыми.
Там, где доминирует большинство, нет ни виновных, ни раскаявшихся.
Там, где из «А» следует «Б», а из «Б» — «А», зарождается самоорганизация, которая, наряду с эволюцией, составляет основу нашего бытия.
Там, где все идиоты или гении, нормальный становятся изгоем.
Там, где заканчивается бинарность, начинается мир, в котором нет ни пространства, ни времени, ни вещества, ни энергии, ни информации. Там нет ничего, но туда, рано или поздно, мы все попадаем. Называется этот мир — загробным.
Там, где логика — это точно от человека, где нет логики — может быть от Бога.
Там, где нет конфликтов, всё скоро кончится, а там, где конфликты, есть надежда.
Там, где появляется информация, для физиков наука заканчивается, а для IT-специалистов она только начинается.
Творец сделал так, что мы можем сказать, что из «А» следует «Б», но не способны объяснить, почему из «А» следует «Б». Поэтому путь, по которому со времен Ньютона идет наука, состоит в том, чтобы небольшими шагами приближаться к выяснению механизмов причинности, но никогда не уповать на то, что будет сделан последний шаг, найден «кирпич мироздания».
Творец создал нас по образу и подобию своему, но не буквально, а сообразуясь с системными принципами, положенным им в основу мироздания. Человек — микрокосм.
Теория хаоса необходима для адекватного понимания современного мира, как неустойчивой системы, в которой присутствует множество факторов разного размера и уровня влиятельности. И действие любого, даже самого малого, фактора в мире XXI столетия может иметь катастрофическое воздействие на всю систему мироустройства, которая, в силу своей природы, всегда движется в сторону временной стабильности после катастрофического переустройства. Теория хаоса изучает динамику хаотических систем, строит модели таких систем, не ставя задачу точного предсказания их поведения в будущем. Начала теории хаоса появились еще в XIX веке, однако подлинное научное развитие эта теория получила во второй половине XX века, вместе с работами Эдварда Лоренца, Бенуа Мандельброта и Ильи Пригожина. Эти ученые доказали, что свойства хаотических систем несовместимы с классической научной парадигмой: «практика — критерий истины». При изучении таких систем не только нельзя дать точный или вероятный прогноз их развития на приемлемый период времени, но и проверить его инструментальными или какими-либо другими экспериментальными способами. Иными словами, никакие научные методы в данном случае не позволят ответить на вопросы «что будет» и «что вероятно будет», но дают возможность выяснить хотя бы то, что «что может быть» и «чего не может быть».
Телесное и духовное — конфликтные сущности, готовые уничтожить друг друга. Выручает психическая прослойка между ними.
Территория, где искривляется мера социальной ценности личности, где певички, проститутки и комедианты превозносятся выше учителей, профессоров и инженеров, называется Москва.
Типизация — вынужденный прием компенсации пробелов в знаниях, а стандартизация — способ оградить дурака от ошибок.
То, что было — это не более того, что мы желаем и можем увидеть в прошлом.
То, что было прежде нас, того уже не будет. Под Солнцем каждый миг неповторим, а тот, кто говорит, что такое уже было, или не хочет или не может вникнуть в суть дела.
То, что мы называем пространством и временем, мы и придумали. Нет человека — нет ни времени, ни пространства, а есть недоступная реальность и ее модели, которые изобрели мы или те, кто были до нас.
То, что наша жизнь — игра, знает каждый, а вот, что за этим стоит и что из этого вытекает, понимают далеко не все:
Играй, но знай, что в играх лгут.
И чтобы в море лжи не утонуть,
Верь лишь тому, кто к истине идет.
Кто истину нашел, того забудь.
Играй — молчи.
И в спорах истину не обретай:
Ее там нет —
Она в тиши.
Играй — стреляй,
Врага до дому не пускай.
Друзей в бою не предавай
И, если нужно, жизнь свою за Родину отдай.
Играй — гуляй, но двигайся туда,
Где милая твоя живет.
С мальцом сидит, песнь грустную поет,
Но все ж тебя с гулянки ждет.
Греши — играй,
Но дьявола в себя не запускай.
Людских пороков, если сможешь, избегай
И низких истин тьму не возвышай.
Играй — страдай,
И никогда в унынье не впадай:
Нам сверху велено страдать,
Дабы удачу следом распознать.
Играй — играй,
Но про Всевышнего не забывай.