Глава 6

Грэм ждал снаружи главного зала по окончании обеденной трапезы. Он ел за одним из нижних столов, надеясь избежать матери. Она его приметила, в этом сомнений не было, однако никак не показала этого, аккуратно трапезничая за высоким столом. Она не окликала его, и не пыталась как-то ещё заставить его занять привычное место. Нет, это бы создало суету, чего она никогда не желала. Она будет ждать подобно пауку, выбирая верный момент. В конце концов ему придётся предстать перед ней, и она это знала.

От этой мысли по его загривку стекла струйка холодного пота. Мать он любил. В общем и целом она была тёплой и доброй, невероятно милой и интуитивной, несмотря на её жестокий ум. Но когда она сходилась с врагом, Роуз была неумолимой, холодной и расчётливой. Грэм уже видел её такой, в основном — во время политических встреч, но теперь он ощутил отголосок того страха, который, наверное, испытывали её противники.

Он никогда раньше не говорил с ней так, никогда не бунтовал настолько открыто. В прошлом у неё почти не было поводов наказывать его с тех пор, как он перестал быть малышом, но то было другое дело. Сейчас же он был почти мужчиной, и Грэм боялся, что разрушил что-то в их отношениях, и это уже никогда не исправить.

Сайхан прошёл через дверной проём, даже не взглянув на Грэма, когда проходил мимо. Он свернул в коридор, и направился к переднему залу, который вёл наружу. Грэм молча пошёл следом.

Оказавшись снаружи, они направились к главным воротам, которые вели в окружённый стеной город Уошбрук. Грэм выдвинулся вперёд, и пошёл рядом со старшим воином, как только они покинули окрестности замка. Сайхан ничего не сказал, почти они не прошли сотню ярдов, или больше — но затем повернулся, и остановился:

— Показывай, — без предисловий сказал он.

Грэм закатал рукав, чтобы продемонстрировать своё предплечье. Отёк значительно уменьшился, и цвет был гораздо лучше. Чёрные и пурпурные пятна по большей части исчезли, сменившись жёлтыми и слегка коричневыми. Маленькая, блеклая серебряная полоса отмечала внутреннюю сторону руки, где Мойра зачем-то вскрыла кожу, которую потом зарастила обратно.

Рука ныла, когда он сжал кулак, но боль была гораздо менее ярко выраженной, чем утром. Раньше она постоянно пульсировала и жгла, даже если он не двигал рукой, а теперь он почти ничего не ощущал, когда рука находилась в покое.

— Выглядит гораздо лучше, — заметил Сайхан. — Граф?

— Мойра, — ответил Грэм. Звучание её имени напомнило ему о его замешательстве и волнении, когда он только очнулся от её лечения. Он всё ещё не был доволен её врачебным тактом, но не мог придираться к результатам. Однако Грэм надеялся, что ему никогда больше не придётся просить её о лечении. Паралич был ужасающим испытанием.

Рыцарь хмыкнул, а затем сказал:

— Неплохо… девчонка хорошо продвинулась. По крайней мере, справилась гораздо лучше своего брата.

— Это не его вина, — возразил Грэм, внезапно разозлившись. Ему не нравилось, когда люди судили о его ближайших друзьях.

— Но это же он дал тебе узы, так ведь? — парировал Сайхан.

— У меня нет уз, — сказал Грэм.

— Сегодня ты справляешься лучше, но все признаки по-прежнему налицо, — сказал рыцарь-ветеран.

Грэм покачал головой:

— Нет, правда, он только меня проверял, и Мойра считает, что я просто перегрузился магией… или что-то такое. — Он знал, что Мойра использовала слово «эйсар», но не был уверен, означало ли это энергию, или магию, или и то и другое — поэтому просто сказал «магия».

Сайхан одарил его взглядом, который будто пронзал насквозь. В некоторых отношениях он напоминал Грэму взгляд матери, поскольку он видел, что этот воин знал о нём гораздо больше, чем обычно можно было узнать с помощью короткого взгляда, однако ощущение было иным. Взгляд его матери препарировал мир, и хотя он знал, что она его любила, в собираемых ею знаниях всегда было что-то, от чего ему было не по себе. Взгляд Сайхана содержал нечто другое — тихую неподвижность, глубокую мудрость, сосуществующие с подавляющим ощущением уверенной мужественности.

Один взгляд — и Грэм знал, что Сайхан понял его, и отнюдь не благодаря хитрым логическим выводам, а потому, что старый воин знал мужчин, знал солдат, и обучал бессчётное число молодых мужчин воинскому делу. Сайхан когда-то был мальчиком на пороге возмужания, и, что важнее, он был очень похожим на Грэма.

— Я мало что знаю о магии, — сказал Сайхан, — но я могу тебе помочь.

— Они сказали, что это только на время, — объяснил Грэм. — Наверное, продлится не больше одного или двух дней.

Здоровяк почти неслышно хмыкнул.

— Поэтому ты, наверное, только зря потратил бы время. — продолжил подросток.

Сайхан поднял бровь, молча оспаривая утверждение Грэма.

Тут он понял… Сайхан предлагал нечто большее, чем просто совет. Осознание этого окатило его подобно прохладной волне, успокаивая его душу. Фрустрация, так долго горевшая внутри него, на миг вскипела, грозя завладеть им, и заставив его глаза повлажнеть — а потом прошла.

— Ты предлагаешь учить меня? — Вопрос почему-то казался ему глупым, но он должен был узнать наверняка.

— Да… полагаю, что это так, — сказал мужчина без какого-либо намёка на улыбку.

— А что моя мать?

— Я не предлагаю обучать её, — без всякого выражения сказал Сайхан.

— Она дала всем ясно понять, что не хочет, чтобы меня обучали на рыцаря, — пояснил Грэм.

Сайхан хмыкнул:

— Я не приносил клятву твоей матери.

— А что Граф?

— Он позволил мне принимать собственные решения, и никогда ничего не приказывал на твой счёт. Тебе следует больше волноваться о том, каково будет само обучение, — сказал мужчина.

Грэм помедлил секунду, но лишь для того, чтобы сформулировать ответ, поскольку уже всё решил:

— Мы можем начать сегодня же?

«Слишком молодой, чтобы знать страх», — подумал Сайхан.

— Следуй за мной. С этого момента, пока идёт обучение, ты будешь говорить лишь тогда, когда я разрешу, или в ответ на прямой вопрос. Ты будешь называть меня «Зайхар» или «Сэр». Понял?

— Да, сэр, — мгновенно отозвался Грэм.

Они прошли ещё немного, направляясь к внешней стене Уошбрука. Грэм предположил, что это было потому, что Сайхан собирался отвести его в леса, окружавшие городок. Через некоторое время он задал своему новому учителю вопрос:

— А что это слово «Зайхар» озна…

Вопрос он так и не закончил. Сайхан предупреждающе сверкнул глазами, заставив Грэма замолкнуть:

— Я тебе больше не друг, мальчик, — с предупреждающим рыком сказал здоровяк. — Будешь говорить только когда разрешу — ещё раз забудешь, и я подкреплю урок болью. — Тут он остановился, наблюдая за молодым человеком.

Грэм почти ответил, инстинктивно ощутив нужду сказать «да, сэр», однако сдержался, почуяв предупреждение во взгляде Сайхана.

Тот подождал, а потом слегка улыбнулся:

— Хорошо. Ты не настолько глуп, чтобы спутать паузу с вопросом. Понял?

— Да, сэр.

Они шагали, пока не оставили город далеко позади. Остановились они слегка не доходя до леса, когда Сайхан указал на ровное травянистое место посреди расчищенного участка, служившего границей между фермерским полем и началом лесов.

— Садись, — приказал он.

Грэм сел, а Сайхан начал ходить вокруг него, останавливаясь, когда находился позади молодого человека, как раз за пределами его бокового зрения.

Время шло, Сайхан молчал. Грэму захотелось почесаться. Под горячим послеполуденным солнцем на его коже медленно проступали бисеринки пота, и вокруг него кружились мошки. Они не были кусачими, но время от времени садились на него, и ползли по коже, прежде чем снова взлететь. Он отмахнулся от них.

— Не двигайся, — приказал стоявший позади него мужчина.

Слова несли в себе предостережение, и Грэм перестал двигаться. Ему хотелось чесаться всё сильнее, и знание того, что ему нельзя было двигаться, лишь делало желание более невыносимым. Скрипя зубами, он продолжал сидеть, не двигаясь. «Это проверка», — сказал он себе. «Я справлюсь».

Прошёл час, а потом, возможно, ещё один. Трудно было сказать точно — лишь движение солнца указывало ему на то, сколько он так сидел. У него болели ноги, а задница онемела. Грэм уже начал жалеть о сидячей позе, которую занял, но продолжал сидеть, замерев. Он весь чесался, а глаза его осматривали траву впереди, отчаянно ища что-то, что могло как-то его отвлечь.

Даже волосы начали ему докучать. Лёгкий ветерок время от времени трепал их, и хотя обычно это было приятным ощущением, сейчас его это бесило. Волосы щекотали его уши и шею, и он знал, что чесаться ему нельзя. Со временем зуд будто двигался, усиливаясь в одном месте, а потом сдвигаясь в другое, но никогда не исчезал и не отступал.

Это был самый длинный послеполуденный период в его короткой жизни, тянувшийся впереди и позади подобно дороге к вечности. Грэм начал бояться, что день никогда не кончится. «Время остановилось. Сейчас уже должна была опуститься ночь», — подумал он. «Может, он собирается меня и ночью здесь держать».

И тут он услышал голос:

— Вставай. Пора возвращаться.

Его тело дёрнулось в нетерпении сделать именно это, но разум его медлил. «Может, мне показалось?». У него ушло немного времени, чтобы решить, что приказ был настоящим. Он поднялся, и почти упал, когда попытался встать на ноги. Нижнюю часть его тела охватила боль, за которой последовали покалывание и онемение. С его губ сорвался тихий стон, но Сайхан проигнорировал этот звук.

Его учитель понаблюдал за ним с минуту, прежде чем пошёл прочь. Грэм шёл следом, спотыкаясь. Когда они проходили через ворота во двор замка, Сайхан снова заговорил:

— «Зайхар» — это слово на моём родном языке. Проще всего перевести его как «учитель» или «мастер», но более точное значение — «держатель жизни».

Грэм не ответил.

— Когда мы пройдём через дверь, твоё обучение окончится на сегодняшний день, и ты сможешь вести себя как обычно, но спрашивать меня о сегодняшнем ты не будешь. Завтра ты снова встретишься со мной после обеда, и твоё обучение возобновиться.