Один за другим пали пограничные миры, и он бранил недальновидность Окраины, Токсикона, Земли, которые чувствовали себя в безопасности из-за большого расстояния и боялись навлечь на себя гнев орды врагов. Союзники относились друг к другу с завистью и недоверием, гораздо более глубоким, чем ненависть к завоевателям. А когда удача покинула его у Гранд Салинаса, где он потерял бо́льшую часть своей эскадры и боевой крейсер с командой добровольцев с Токсикона, Сим сказал: «Мы теряем лучших и самых храбрых. А во имя чего?» За этим высказыванием последовало долгое молчание. Потом он произнёс немыслимую фразу: «Если они не придут, тогда нам пора заключать свой собственный мир!»

Его настроение становилось всё более мрачным. И когда ещё два корабля его эскадры погибли у Кома Дес, в нём вспыхнул гнев: «Тариен, когда-нибудь Конфедерация будет создана, — устало сообщил Сим брату, — но я не позволю создать её на костях моих людей!»

Тот же голос, который вынес обвинение спартанцам.

«Тенандром» полнился слухами. Некоторые предполагали, что Сим и его команда были похищены «немыми», а «Корсариус» оставлен как проявление нечеловеческого чувства юмора. Другие гадали, не было ли это судно с самого начала двумя кораблями, хитроумной уловкой, чтобы запутать захватчиков и усилить образ сверхъестественного защитника.

Если у Макирас и были какие-то теории, то она держала их при себе.

Я никак не мог прогнать от себя образ отчаявшегося Кристофера Сима. Раньше мне не приходило в голову, что именно он, первый из всех людей мог подвергнуть сомнению конечный результат. Дурацкая идея, но тем не менее, так всё и оказалось. Сим был таким же человеком, как и все мы. В его отчаянии, в его беспокойстве о жизни товарищей и людей, которых он пытался защитить, я чувствовал разгадку тайны покинутого корабля. Но такого ответа я принять не мог.

Я начал читать всё, что мог найти о «немых», о войне, о «Корсариусе» и, в частности, о битве у Ригеля. В этом последнем сражении Сим действовал совместно с «Кудасаем», боевым крейсером, на борту которого находился его брат. «Корсариус» вступил в бой, чтобы добить сильно повреждённый транспортник, подошёл слишком близко и был настигнут, когда тот взорвался. Странным было то, каким образом всё закончилось. Сим всегда лично вёл деллакондцев в бой. Однако у Ригеля он сопровождал «Кудасай» во время главной атаки, в то время как его фрегаты вонзались ножом во вражеский фланг.

По иронии судьбы «Кудасай» понёс уцелевшего брата навстречу смерти, которая ждала его всего через несколько недель у Нимрода. Но Тариен всё же дожил до успеха своих дипломатических усилий: наконец-то Земля и Окраина взялись за руки и пообещали помощь, а Токсион вот-вот объявит, что поможет своим давним врагам.

Интересно, что случилось с семью членами экипажа, покинувшими «Корсариус» накануне битвы у Ригеля? Но, за исключением штурмана Людика Талино, никто больше не появлялся на страницах истории. Никто не знал, были ли они наказаны или даже обвинены в их преступлении. Они практически сразу же стали популярной мишенью для поношения. Талино, штурман, ненадолго всплыл на Окраине почти через полвека после войны, достаточно долго, чтобы умереть и заслужить упоминания в новостях. Любопытно, но он утверждал, что сражался у Ригеля, хотя и на крейсере, а не на «Корсариусе». Никаких подробностей дано не было, и это высказывание было приписано бреду, вызванному чувством вины.

Особенно меня заинтересовала история о Семёрке, безымянных героях, набранных в притонах Эбоная в роковую ночь перед нападением «немых». Как вышло, что никто не знал, кто они? Почему единственный и самый верный источник, бортовой журнал «Корсариуса», тоже хранил молчание на этот счёт и фактически умалчивал о самой битве? Я не мог выбросить из головы замечание Сейдж Макирас: Этого быть не могло!

Да, не могло.

Утром я спросил Макирас, как она собирается поступить.

— Я засекретила отчёт. Мы оставим «Корсариус» там, где он есть, и если власти захотят взглянуть на него, то смогут это сделать. Вот и всё. — Она потёрла виски. — Это плохие новости для всех.

— Это древняя история, — заметил я.

— Каким бы образом он ни погиб, Кристофер Сим — это Конфедерация. Это место, этот мир — кладбище. Кладбище со своей тайной, даже близко не хочу к ней приближаться. — Её глаза сузились. — Чем скорее мы уберёмся отсюда, тем лучше.

Долгое время я смотрел на неё.

— Кладбище чего? — спросил я.

Мы вернулись к выполнению нашей основной задачи, но тень «Корсариуса» всё ещё нависала над нами. В последующие дни разговор с Макирас вновь и вновь прокручивался передо мной. Адово кладбище. Тела отсутствуют, имена отсутствуют, записи в журнале отсутствуют. А «Корсариус», который должен отсутствовать, вращается, как часовой механизм, с периодом обращения шесть часов одиннадцать минут.

— Они собирались вернуться, — сказал я Макирас.

— Но не вернулись, — возразила она. — Почему?

За всю историю эллинской цивилизации я не знаю более мрачного, более бессмысленного преступления, чем ненужная жертва Леонида с его героическим отрядом при Фермопилах. Лучше бы пала Спарта, чем бесполезно погубить таких людей.

— Да, где же тела? — спросил я.

Сквозь просвет в облаках, далеко внизу, сверкало море.

Я спустился вместе с группой Хольтмейера, якобы для того, чтобы помочь сделать кое-какие выводы об окаменелостях; но как только мы оказались на поверхности, я реквизировал флаер и загрузил его продовольствием и водой. Наверное, мне следовало воспользоваться советом Макирас и сосредоточится на собственных задачах. Те люди были давно мертвы, и в этом больше не было смысла. Но ведь правда тоже должна хоть чего-то стоить.

И ещё был Талино, штурман, чьё имя теперь стало синонимом трусости, который когда-то хорошо служил своему миру и капитану, но умер несчастным и, видимо, сумасшедшим на Окраине. Конечно, я был в долгу перед ним и остальными.

Люди Хольтмейера всё ещё устанавливали укрытия, когда я медленно поднялся над деревьями и повернул на запад, в омытое солнцем небо. По океану были разбросаны тысячи островов. Конечно, обыскать их все было бы невозможно. Но ведь кто-то оставил «Корсариус». То ли этот кто-то хотел помучить Кристофера Сима своим присутствием, то ли оставить его в знак того, что не забудут о нём. Но всё-таки они оставили его, и я задался вопросом, не разместили ли они Сима вдоль траектории, прямо под орбитой «Корсариуса».

Я ввёл данные курса в компьютер флаера, задал скорость чуть ниже звуковой и выровнялся на высоте трёх тысяч метров. Затем проинформировал «Тенандром», где нахожусь, и уселся поудобнее, прислушиваясь к ветру. Море внизу было спокойным, чистым и невероятно синим. Сквозь утреннюю дымку плыли белые облака. Такой пейзаж вполне мог быть и на Окраине, и на Земле, и на Аквариуме.

В сущности, это был чудесный мир.

Едва взглянув, я миновал группу лишённых растительности песчаных островов. Их берега, как и все берега на этой планете, были лишены чаек, неизбежно встречающихся вблизи океанов на обитаемых мирах. (Птицы здесь не появились и, по мнению Джесперсона, никогда не появятся.)

Я сбросил скорость, чтобы обследовать серебристый архипелаг в северной умеренной полосе: скалистые клочки леса, выступающие из зеркальной глади, постепенно уменьшающиеся острова, уходящие на северо-запад. Но там были только гранит и деревья, и вскоре я уже летел дальше.

Ближе к вечеру перед самым закатом я пересёк южное полушарие и приблизился к Y-образному вулканическому острову. Весь он был покрыт пышной тропической растительностью, состоящей из пурпурно-зелёных папоротников и громадных белых цветущих растений. Спокойные озёра отражали небо, а с одинокой горы стекали ручьи. Я обосновался на берегу, выбрался из флаера, поужинал и смотрел как «Корсариус» перемещается над моей головой — тусклая белая звезда в потемневшем небе.

Связавшись с Сейдж, я сообщил ей, что ищу Кристофера Сима, выслушал её мнение, что я спятил, и сказал, что ей понравится вид на пляж в том месте, где я сейчас нахожусь. Макирас усомнилась в этом и добавила, что Джесперсон сделал открытие, связанное с амфибиями, причём его люди пришли в восторг. «Учитывая, что у нас тут летает «Корсариус», — пояснила капитан, — они довольно легко поддаются возбуждению».

Воздух был прохладным и свежим, а шум прибоя почти завораживал. Я заснул в кабине с открытым фонарём. Это являлось нарушением правил техники безопасности, которое вызвало бы гнев капитана.

Утром я отправился в путь над бескрайним океаном. Небольшие ливневые шквалы проносились над его поверхностью, и где-то в южных морях сильный шторм заставил меня подняться на большую высоту. В середине дня чёрное небо посветлело, и я спустился сквозь морось, полную луковицеобразных воздушных растений этой планеты, к океану, внезапно затихшему. Пообедал я на длинной узкой косе, которая, вероятно, полностью уходила под воду во время прилива. (У планеты имелись две луны солидных размеров, и когда они выстраивались в одну линию и двигались в одном направлении, приливы были яростными.)

После долгих часов, проведённых во флаере, мне было тесно, и я беззаботно прогуливался по пляжу, наслаждаясь морем и уединением. Крошечных членистоногих существ с мягким панцирем выбрасывало на берег с каждой волной. Многие зарывались в песок, другие торопливо перебирались через косу и возвращались в океан с другой стороны. Заворожённо наблюдая, я заметил, что всё движение было в одном направлении. Это выглядело странным. К тому же явление, казалось, ускорилось. Ракообразные и другие существа, которых было трудно опознать, всё чаще выбирались из прибоя, пересекали полосу и исчезали в волнах.