Без названия

<p>

УБИЙСТВО В УАЙТ ПРАЙОР</p>

<p>

Джон Диксон Карр</p>

<p>

(опубликовано под псевдонимом Картер Диксон)</p>

<p>

ГЛАВА ПЕРВАЯ</p>

<p>

Некоторые отражения в зеркале</p>

   - Уф, - произнес Г.М., - Значит, вы - мой племянник, так?

   Он продолжал мрачно взирать поверх очков, в то время как его рот кривился, выказывая признаки раздражения, а большие руки были сложены на его объемистом животе. Вертящееся кресло, в котором он восседал, поскрипывало позади стола. Он фыркнул.

   - Хорошо, в таком случае, могу предложить вам сигару. И немного виски. - Проклятие, что в моих словах смешного? Должен признать, вы изрядный нахал. Над чем вы скалите зубы, черт бы вас побрал?

   Племянник сэра Генри Мерривейла был близок к тому, чтобы рассмеяться в лицо сэру Генри Мерривейлу. К несчастью, такое состояние было свойственно большинству из тех, кто общался с Г.М., включая всех его подчиненных в Военном ведомстве, и являлось наиболее неприятным моментом в общении с ним. Мистеру Джеймсу Бойнтону Беннетту это знание ничем помочь не могло. Если вы - молодой человек, только что совершивший плавание, и впервые находитесь в офисе выдающегося дяди, который некогда руководил "мастерами на все руки", известными как Британская военная разведывательная служба, требуется известная степень тактичности. Г.М., чья должность в мирные дни была скорее декоративной, трудился над несколькими прослушивающими устройствами. Это было развлечение, хотя и довольно опасное, пришедшее из послевоенной Европы. Отец Беннетта, приходившийся Г.М. зятем и бывший довольно известным человеком в Вашингтоне, дал ему перед отплытием несколько "семейных" советов.

   - Никогда, - сказал Беннетт-старший, - никогда и ни при каких обстоятельствах не будь с ним слишком церемонным. Он этого не понимает. Он достаточно часто ставил себя в затруднительное положение, когда на встречах с политиками в своих речах по рассеянности называл министра внутренних дел просто Боко, а премьер-министра Конской мордой. Вероятно, ты застанешь его спящим, хотя он притворится, будто страшно занят. Он вбил себе в голову, что его затирают, и никто его не ценит по достоинству. Его баронетству две или три сотни лет, однако же он, вместе с тем, сторонник социалистов. Он - квалифицированный адвокат и врач, но его речь - самая неряшливая, с точки зрения правильности, в мире. Он зачастую груб и приводит в шоковое состояние своих машинисток, носит белые носки и появляется в публичных местах без галстука. Не обманывайся его манерами; ему приятно сознавать себя невозмутимым словно Будда, с кислым, как у Скруджа, лицом. Могу еще добавить, - произнес Беннетт-старший, - что в искусстве расследования преступлений ему нет равных.

   Каково же было удивление племянника сэра Генри Мерривейла, когда он обнаружил, насколько описание это соответствовало действительности. Две сотни фунтов возвышались в кресле позади большого захламленного стола, издавая хрипы и ворчание. Большая лысая голова располагалась напротив окна, через которое тусклый свет проникал в комнату, спокойствия которой не нарушала суета, царившая в нижних этажах военного министерства. Комната Г.М., чем-то даже величественная в своем упадке, находилась в самой древней части старой и унылой кроличьей клетки, гордо именуемой Уайтхоллом: отсюда были видны мрачные аллеи сада, набережная Виктории и река. За окном сгущались сумерки - морозные сумерки Рождественской недели. Беннетт мог видеть отблески фонарей на парапете набережной; мог слышать гудки и дребезжание стекол спешащих автобусов, видеть игру языков пламени под треснутой, белого мрамора каминной доской. Иного источника света в комнате не было. Г.М. сидел мрачный, стекла очков, водруженных на его массивном носу, поблескивали. Прямо над его головой висел фонарик в виде большого рождественского колокола, сделанный из красной бумаги.

   - Гррм! - прорычал Г.М., взглянув на него с внезапно возникшим подозрением. - Думаете, я не вижу, что вы тайком его рассматриваете? Думаете, что я способен повесить такое в моей комнате? Я бы никогда не сделал ничего подобного. Это вам пример того, как со мной здесь обходятся. И это наверняка дело рук Лоллипоуп.

   - Лоллипоуп? - переспросил Беннетт.

   - Мой секретарь, - прорычал Г.М. - Хорошая девочка, но язва. Она всегда подзывает меня к телефону, несмотря на мои строжайшие указания, что я занят. А занят я всегда. М-да. А она ставит цветы на мой стол и увешала все вокруг фонариками.

   - Извините, сэр, - осторожно произнес Беннетт, - но если вам это не нравится, то почему бы это не прекратить?

   Тяжелые веки Г.М. поползли вверх. Казалось, издав могучий рык, он сейчас начнет метать громы и молнии. Однако он всего лишь сменил тему разговора.

   - Прекрасный способ для племянника вести беседу, - сказал он. - Грррм. Вы не лучше остальных. Давайте-ка посмотрим - вы ведь сынок Китти, не так ли? Той самой, которая вышла замуж за янки? Ну да. Чем зарабатываете на жизнь? Насколько я знаю, все янки одержимы работой.

   - Я служу, - ответил Беннетт, - но не уверен, что это ваше слово ко мне подходит. Я служу у моего отца в некотором роде международным рассыльным. Кстати, именно его поручение и заставило меня пересечь океан в декабре.

   - Вот как? - прохрипел Г.М. и бросил взгляд поверх очков. - Не хотите ли вы сказать, что они и вас втянули в это дело? Плохо. Бросьте это! Игры простачков. Глупости. Они до смерти вам наскучат. Министерство внутренних дел всегда беспокоится о защите военных кораблей, которых у нас нет. Вы об этом?

   Беннетт взял сигару из коробки, стоявшей на столе.

   - Нет, сэр. Мне очень жаль, но это не так. Все мои обязанности заключаются в том, чтобы сбивать коктейли для высокопоставленных особ, посещающих офис моего отца; или же доставлять сообщения, полные банальностей, от моего старика в Министерства иностранных дел или правительствам вторых стран. В общем, вы понимаете, о чем я. "Господин секретарь имеет честь приветствовать Вас и ручается Вашему Превосходительству, что поставленный им вопрос будет надлежащим образом рассмотрен" и так далее. И мой визит в Лондон после всего этого - просто улыбка Фортуны. - Он замолчал, задаваясь вопросом, имел ли он право высказывать свое мнение по данному вопросу. - Это все из-за Канифеста. Некого лорда Канифеста, может быть, вы слышали о нем? Он владелец нескольких газет.

   Г.М. знал всех. Его несуразная фигура проникала везде, сметая все на своем пути, и даже горничные отеля "Мэйфэйр" давно к этому привыкли.

   - Канифест, вот как? - произнес он с таким выражением лица, словно дым сигары вызвал у него неприятные ощущения. - Уверен, что знаю его. Это тот, который всюду кричит об англо-американском союзе и проклинает узкоглазых японцев? Ну да. Здоровенный парень, с внешностью премьер-министра и манерами этакого дедушки, обнимающего своей любовью весь мир, с бархатным голосом - и не упускает возможности сказать речь по любому поводу, так? Ну да. И вдобавок весельчак.

   Беннетт был поражен.

   - Хорошо, - сказал он с чувством, - должен признаться, это новость для меня. Надеюсь, он таков и есть; по крайней мере, так было бы проще. Видите ли, я полагаю, что он прибыл в Штаты с наполовину политической миссией. Визит доброй воли, что-то вроде того. Насчет англо-американского союза? Конечно, никто ничего особого не сделал, но выглядело все довольно привлекательно. В честь него давались обеды, - произнес Беннетт, вспоминая наводящие скуку банальности, изрекаемые Канифестом его мягким выразительным голосом, его седую голову, возвышающуюся над микрофоном и букетами роз. - А он выступал по радио, и твердил каждому о том, какая это замечательная штука - братская любовь. Часть моей работы как рассыльного состояла в том, чтобы всемерно помогать в Нью-Йорке ему и сопровождающим его лицам. Но вот относительно весельчака...

   Он сделал паузу, словно припоминая, что именно заставило его усомниться в данной характеристике, а затем продолжил, заметив, что Г.М. взирает на него с любопытством:

   - Полагаю, вы никогда не окажетесь в подобных обстоятельствах, поэтому скажу то, что вам необходимо знать об этом человеке. Итак, видный иностранец говорит, что хочет получше узнать американский образ жизни. Прекрасно. Вы устраиваете ему некоторое количество встреч в неформальной обстановке, а затем оказывается, что он всего лишь желал увидеть могилу Гранта и Статую Свободы. Все, что Канифест собирался сделать, так это задать миллион вопросов о состоянии Америки, на которые никто и никогда не смог бы дать вразумительных ответов. Тем не менее, правда, что когда прибыла Марсия Тейт...

   Г.М. вынул сигару изо рта. Внешне он оставался безразличным, но во взгляде его обозначилось некое любопытное замешательство.

   - Что такое? Марсия Тейт? - поинтересовался он.

   - Ничего, сэр.

   - Вы испытываете мое терпение, - заявил Г.М., ткнув сигарой в его сторону, - вы испытываете мое терпение, стараясь меня заинтриговать, вот что вы делаете. У вас есть что-то на уме. Я мог бы об этом догадаться. Я мог бы догадаться, поскольку еще никто не обращался ко мне из родственных чувств или чего-либо подобного. Ха!

   Смутные видения двух последних дней разом нахлынули на Беннетта. Он видел комнату над мрачным парком, напоминающую коричневую бумажную коробку, Марсию Тейт, с улыбкой выглядывающую из окутывающих ее мехов, сфотографированную в блестящем, напоминающим формой торпеду, двухместном автомобиле - и, наконец, огненно-рыжего мужчину, внезапно согнувшегося и падающего со стула в баре. Никто не заметил, как произошло убийство. Но убийство произошло. Он пошевелился, ощущая беспокойство.