Живой! Живой!

— Ма-а-а-ам. Что-то не так? Сейчас, подожди, вроде, тупить не должно. Я вижу потолок. Ма-ам. Возьми телефон, если слышишь!

Женщина неконтролируемо захныкала, как младенец.

— Мам? Ты плачешь?

Требовалось больших усилий, чтобы выжать из себя придушенное:

— Серёжа!.. Серёжа!

Она сбросила звонок, уткнулась лицом в стол, рыдая навзрыд и смеясь одновременно. Гул в ушах не позволял услышать мелодию повторного вызова, но каким-то образом позволял различать тикающие часы — размеренные, точные, они несли спокойствие. Мария, всхлипывая, ловила их звук, подстраивалась дыханием. Вдох-выдох. Тик-так. Вдох-выдох. Тик-так. Наконец-то услышала гремящий телефон. Приняла вызов.

— Мам, всё хорошо? Что случилось?

— Всё хорошо, Серёжа, ничего страшного.

Женщина подняла телефон, чтобы фронтальная камера показала её сыну (виртуальному образу). Глаза и нос красные, щёки мокрые от слёз, но выражение лица по-больному счастливое.

— Начнём?

— Да!

Мария снимала весь процесс приготовления, представляя себя кулинарным блогером. Серёжа засыпал её вопросами, касавшимися в основном чувственного восприятия: «Мама, а как на ощупь грибы? На что они похожи?», «Сыр мягкий, да? Попробуй его, я хочу узнать, какой он на вкус», «Зелень пахнет свежестью? В ней нет горчинки?», «Не вижу через камеру, блестит ли масло?» Женщина пробовала всё и всё описывала, наслаждалась готовкой, собирала впечатления и бережно передавала их сыну (виртуальному образу?). Пока лазанья запекалась, они поговорили о различных мелочах, начиная от погоды, заканчивая планированием завтрашнего дня, а за ним — следующих обязательно совместных выходных.

— Мам, а зайди в диалог, я сейчас кое-что интересное скину.

Мария зашла, не выключая видеосвязь, на которой настороженное лицо в самом начале некрасиво искривилось, словно перед рыданием, однако в то же мгновение расцвело широченной улыбкой безумца. Звонкий смех разорвал тишину, заглушил тиканье часов. Сын (настоящий, живой сын) отправил гифку, на которой игриво подмигивал и махал рукой.

— Мама, ты самая лучшая.

— Нет, Серёжа, это ты самый лучший.

***

В воскресенье Мария провела с сыном целый день за уборкой, стиркой, готовкой еды, вечерним просмотром «Шрека 2». В рабочие будни это незатейливое семейное блаженство не прекратилось — женщина регулярно отвлекалась на то, чтобы прослушать голосовые сообщения Серёжи, а дома, перед сном, уделяла час-два на расспросы об ожидании лета с возможностью увидеть бабушку и дедушку, о захватывающих книгах, современных моделях гоночных машин, шутках в Марвел, безобразных тик-токах, неудачных романтических отношениях с Юлей. Обо всём, что предыдущие годы не хотела и узнавать.

К сожалению, в список интересов входил и бывший муж. Серёжа, догадывавшийся о разводе, притворился несведущим глупцом и как будто бы спонтанно задал вопрос: «мам, я по Папе соскучился, он когда с нами по вечерам тусить будет?» Заглавная «П» взбесила Марию, но женщина тут же приняла правила игры: «папа в командировке, Серёж. Не могу сказать, когда вернётся». У хрупкой лжи не было и шанса выстоять: «а разве у фармацевтов есть командировки?»

Не дождавшись ответа, Серёжа прислал голосовое сообщение, решив перейти на новый уровень воздействия:

— Видеозвонок в субботу или воскресенье не канает? Пусть присоединяется к нам.

Мария подстроилась под форму общения:

— Сына, он настолько занят, что даже в выходные нет свободной минуты. Так, а чем мы сегодня займёмся вечером?

«ХЕРНЯ! — написал Серёжа и в следующее мгновение отредактировал сообщение: — а, ладно. не знаю, как-то настроения нет».

После этого они не общались два дня, разве что перебрасывались формальными пожеланиями доброго утра и доброй ночи. Женщина, привыкшая к тёплым беседам, успела сильно пожалеть о том, что наговорила, как неожиданно обида сына сошла на нет. Словно ничего и не было. Переписки на работе, звонки на выходных возобновились, только вот тревога не унималась. Возможно, виною были ошибки приложения, из-за которых на гифках Серёжа часто возникал обезглавленным, а его аудиосообщения заедали — голос повторял одни и те же слоги, с каждым разом растягивая их, занижая тон до адского гула.

Через выходные, с обновлением «Пояса Каина», Серёжа смог полноценно выйти на видеосвязь — показать себя, живого, на пиксельном фоне, активно жестикулирующего в процессе речи, с привычкой жмуриться во время улыбки. Он такой родной и настоящий, с всё той же улыбкой, рассказывал о вспомнившейся ему прогулке в парке. Фон преображался под тему беседы: закружилась спиралью опадающая листва, возникла тёмная мужская фигура. В её формах и движениях женщина увидела знакомого человека, вздрогнула.

— …мы тогда с папой были, да? Где он сейчас?

— Не знаю, сына. И что же дальше?

Фон потускнел и как будто насытился красным, оттенок ржавчины поглотил синеву.

— Мам, где папа?

Мария отвела взгляд от экрана. Счастье продлилось недолго. Разглядывая стену, призналась:

— Твой отец снимает квартиру в другом городе, он сразу переехал после того, что случилось. К слову, мы с ним, — продолжила, решив не погружаться в ложь, — развелись. Это я предложила.

— Зачем?

— Так получилось, Серёжа. Между нами нет чувств, кажется, их и не было никогда. Вот только нам казалось, что только в полноценной семье ты сможешь почувствовать себя по-настоящему счастливым.

Серёжа хмыкнул, чем привлёк взгляд Марии. Непроглядная тьма была фоном.

— Счастливым?

— Мы ошиблись. Я… ошиблась.

Минуту царствовала тишина, тиканье часов в коридоре казалось оглушительным.

— Почему я остался у тебя? Ты отвезёшь меня к папе?!

— Ох. Серёж, не могу обещать.

— Я люблю его больше, чем тебя.

— Знаю, — ответила убийственно спокойно.

Видеозвонок завершился, тут же пришло уведомление о новом сообщении. Мария, ошеломлённая, не шевелилась. Она давно смирилась с тем, что, в отличие от мужа, не в почёте — и ведь без особых на то причин! Это было известно давно, в целом не удивляло, однако признание собственного сына всё же нанесло удар по самолюбию. Выдохнув, заглянула в диалог: «верни Папу!» — и до воскресенья решила больше не подходить к телефону.

Утром, привыкшая, физически ощущая ломку от недостатка общения, попыталась позвонить Серёже. Вызовы сбрасывались. После четвёртой попытки, написала: «Прости меня, я нагрубила. Может, забудем и начнём заново?» Сын переслал собственное сообщение: «верни Папу!» На мгновение женщина, озлобленная, обиженная, потеряла контроль: «Нет! Пойми же: твоему отцу ни до кого нет дела, тем более до тебя. Он спился и сейчас лежит в какой-нибудь канаве». Ответное: «сука!» — прошлось лезвием по сердцу и отрезвило: «не смей так говорить о Папе! не пиши мне пока не вернёшь его! ненавижу тебя! ты виновата во всём, как всегда, ты!». Несмотря на предупреждение, женщина всё же попыталась написать, за что тут же попала в ЧС.

Затишье продлилось два дня. Потом начался террор. Серёжа убирал Марию из чёрного списка для того, чтобы скидывать фотографии, где он счастлив на виртуальном фоне, улыбается, подмигивает, ждёт, после чего сразу же возвращал обратно. Снимал доступные только ей истории, в которых всё так же безмятежно скалился, указывал на наручные часы: тик-так, — позировал с портретом отца (Папы) в руках. Один раз в день, вечером, позволял отправить сообщение. Если оно его не удовлетворяло, тут же блокировал. Не удовлетворяло всегда.

Через неделю прислал фотографию, которая отличалась от предыдущих, — Серёжа лежит на асфальте, припорошённом кашицей из мозгов, череп разбит, внутренности жирно поблёскивают. Лицо при этом живое, радостное, а улыбка искренняя, хоть челюсть искривлена, а зубы в крови. В ту ночь Мария не смогла уснуть: вина снова проросла в её душе. К сожалению, это было лишь началом.

Фотографии чередовались с гифками. Серёжа облизывает поломанные руки с торчащими костями, показывает на ладошках выбитые зубы. Лежит на спине, расслабленным движением ног и рук рисует ангела в крови, как если бы то был снег. Неторопливыми жестами манит, зовёт к себе; изо рта фонтанирует багровая рвота, пропитывает футболку. Гладит себя по лицу, надавливает, из-за чего сукровица лопается, обнажая омерзительные раны.

Мария просто не могла представить, что может быть ещё хуже, пока с изображениями не стала получать безмятежно звучащие голосовые: «Я тебя ненавижу. Ты должна сохнуть. Ты мне никто. Я люблю папу, а ты должна сдохнуть. Это твоя вина. Ты убила меня, ты убила меня. Ты должна сдохнуть. Ужасная мать, дерьмовая мать. Сдохни».

Женщина пыталась звонить мужу — каждый раз наталкивалась на отборный мат и нежелание слушать. С первым смс о том, что им нужно встретиться во имя сына, попала в чс. Писала общим друзьям, и однажды один из них наконец-таки откликнулся, позвонил:

— Ало, Мария.

— Боже! Привет, я и не надеялась, что…

— Мария! Прости, прерываю тебя, но не могу по-другому. И прости ещё за то, что не лично сообщаю. — Мария поняла, что едва различает слова из-за гула. — Ох… В общем, на днях узнал: твой муж повесился… Ты как?! Мария, не молчи! Всё хорошо с тобой? Нужна ли какая-нибудь помощь?

Женщина сбросила вызов. Глаза отказывались видеть что-либо, кроме омерзительных фотографий сына, потусторонний гул всё нарастал и нарастал. Шагнула, не дыша, облокотилась об стену. Сделала ещё шаг и упала в обморок.

***

«Мне плохо».

«Мария, что-то серьёзное случилось, да? Это из-за приложения, которое ты мне скинула? Я изучила отзывы. Они мошенники! Окольными путями выманивают номера банковских карточек! Ты не отправляла его друзьям или мужу?»

Женщина, улыбаясь, прочитала сообщение психолога.