Лицо Алекса просветлело.

— О, благодарю, Ашер! Я искренне ценю это. Мне действительно нужно побывать на вечеринке. Я знаю, что могу быть рассеянным, но Челси — словно маяк, ведущий меня сквозь туман, она мой свет в конце туннеля. Мой якорь, константа моей жизни.

Ашер кивнул. Он уже сотни раз видел этот взгляд: вот она, любовь.

— Не волнуйся. Мы попадем туда. Любым способом. Через заднюю дверь, окно или...

Алекс хихикнул:

— Через кроличью нору.

Величайший болван во всей галактике

— Ашер, неужели это ты? Да ты постарел лет на двадцать! Уже меня обскакал, дедуля.

Ашер расплылся в широкой улыбке. Он причислял себя к весьма малочисленному клубу фанатов папиного юмора, хотя и не знал, из-за сыновьей любви это, или из-за того, что был немного сентиментальным. Скорее всего, дело в обеих причинах.

— Ну, иди же ко мне, старик, — воскликнул отец, заключая Ашера в теплые объятия, и тот уткнулся ему в плечо.

— Привет, пап. Спасибо, что встретил.

— Конечно, как я мог позволить тебе идти пешком? Погоди, ты, кажется, забыл свою трость.

Когда отец выпустил его из объятий, Ашер оглядел Уильямса-старшего. Тот ничуть не изменился. Немногим выше Ашера, с такой же непослушной каштановой шевелюрой, россыпью веснушек на щеках и длинными ресницами, которым мама вечно завидовала. В общем, мужчина был более взрослой копией Ашера: чуть больше растительности на лице, проседь на висках, озорные морщинки вокруг глаз.

— Ты все такой же, — отметил Ашер.

— Мы, вампиры, не стареем.

— Значит, и я вампир? Не возражал бы против такой особенности.

— Издеваешься? Конечно, нет. Я продал твою душу, чтобы получить величайший дар бессмертия. Скоро ты станешь как сморщенная черносливина.

Ашер улыбнулся. Дома, вернее, рядом с отцом он чувствовал себя просто замечательно. Уильямс-старший всегда знал, как поднять настроение сыну.

Ашер проделал долгий путь на автобусе из университета домой, в другой штат. Папа предлагал забрать его на День Благодарения, но Ашеру хотелось неспешно прокатиться на автобусе, чтобы всласть поразмышлять и почитать. В нынешнем его состоянии чтение — еще одна вещь из многостраничного списка невозможного. Поразительно, как радость погружения в книжный сказочный мир меркнет, если твое сердце рассыпалось на атомы.

Отец подхватил чемодан Ашера, когда они вышли из дверей автобусной станции, и направился к большой автостоянке. Погода здесь была такая же морозная, как и в кампусе, Ашер прятал руки глубоко в карманах, а пушистый снег мягко ложился ему на макушку.

Они сели в машину, дали ей немного прогреться и вырулили на дорогу. Ашер на своем пассажирском сидении смотрел в окно, наблюдая за уносящимися прочь автомобилями и домишками.

— Ты что-то притих, — нарушил молчание отец.

— Да? Прости. Не заметил.

— Ничего, я предвидел эту фазу. Созерцательности и глубины. На данном этапе ты должен писать стихи о подрезанных крыльях и устраивать голодовки против ограничений и рамок.

Ашер рассмеялся.

— Неа. Если бы я сочинял стихи, то только о любви, романтике и радуге.

Отец сжал его плечо:

— Человек-кремень.

Когда машина прогрелась окончательно, их короткое путешествие тут же завершилось на подъездной дорожке дома. Мама Ашера, выскочив на улицу в любимых штанах для йоги и старой университетской толстовке, бросилась обнимать сына. Это были крепкие объятия, крепче, чем когда-либо, и они пахли ее любимыми духами. Именно этого не хватало Ашеру.

— Я скучал, мам.

— Мы тоже по тебе скучали, дорогой. Дом такой унылый без тебя.

Папа обошел машину и обнял сына с женой.

— Никто не горланит арии из мюзиклов, безбожно фальшивя, не оставляет закладки в диванных подушках и не заставляет меня по три раза на день проходить психологические тесты. Настоящий ад.

В родном доме день сменялся днем, а Ашер жил словно в тумане. Он ужинал с родителями, ходил по магазинам, но сердцем и мыслями был где-то далеко, не в силах перестать думать о том, чем сейчас занимается Морган, где его дом, проводит ли он время с семьей.

В День Благодарения Ашер, как обычно, смотрел с отцом сентиментальные романтические комедии по телевизору. Эту семейную традицию Уильямсов никто не смел нарушать уже много лет. Однажды мама даже присоединилась к ним, но она никогда не испытывала особой симпатии к любовным историям, в отличие от своих мужчин.

Уильямсы, старший и младший, сидели по краям огромного дивана, разделенные толстым стеганным пледом, на который они водрузили объемную миску с желтым попкорном. Телевизор стоял у окна, а за ним чернела ночь и тихо падал снег. Через дорогу перемигивались рождественскими огнями соседские дома, а на лужайках перед ними поблескивали снеговики.

Мег Райан сказала что-то Тому Хэнксу, и Уильямс-старший рассмеялся.

Ашер, наверное, отключился, потому что отец слегка пнул его по ноге.

— В чем дело, Ашер?

— М? О, прости. Просто засмотрелся на огни. В этом году соседи превзошли себя, да?

Отец взял пульт и поставил фильм на паузу. На застывшем кадре Мег Райан повернулась спиной к Тому Хэнксу, неотрывно глядящему ей вслед.

— Нет, парень, я о другом тебя спрашиваю. Ты сам на себя не похож.

Ашер оглядел свой красный свитер, на котором красовалась аппликация в виде черепашки.

— Мне кажется, вполне в моем стиле.

Отец улыбнулся, но мягко, как умеют только родители. Ашеру была знакома такая улыбка. Папа с мамой точно так же улыбались, когда в свои десять он заявил о вечной любви к одному из братьев из бойз-бенда Jonas brothers. Или когда он расстался со своим первым парнем.

— Может, я и не великий специалист в вопросах любви и романтики, как ты или нана Джо, но я знаю, когда мой ребенок не в порядке, — сказал отец. — Считай меня великим специалистом по Ашеру.

Ашер не сдержался и тяжело вздохнул. Он уставился на пухлый молочный плед с серебристыми стежками.

— Просто... Я напортачил и теперь не знаю, как исправить.

— Хм-м. — Отец приложил палец к подбородку. — Насколько сильно?

— Очень.

— Это в рамках закона?

— Что? — Ашер ошарашенно взглянул на отца. — Да! Конечно.

— Я люблю тебя, Ашер. Поэтому помогу спрятать тело. Но нельзя говорить твоей маме.

Ашер хмыкнул и пихнул отца ногой.

— Нет, ничего подобного. Я кое-что испортил. Кое с кем...

— Вот оно что... — Отец откинулся на спинку дивана и скрестил руки на груди. — Знаешь, а я довольно большой и крепкий. У твоего старика еще есть порох в пороховницах. Как зовут этого мерзавца? Я с ним проведу воспитательную беседу.

Ашер представил себе эту картину и улыбнулся. Уильямс-старший и Морган Кинг находились в разных весовых категориях. Морган, вероятно, более сильный. И определенно более пугающий.

— Хм-м, не знаю, папа, — протянул Ашер. — Он довольно крупный. Футболист.

Отец уставился на Ашера.

— Господи, Ашер, ты что, ввязался в драку с футболистом?

— Я, эм...

Ашер вспомнил ночь с бенгальскими огнями. Подумал о небесных струнах, о запахе Моргана и о том, как он смотрел на него той ночью. Тогда отсветы огней плясали в ладонях Ашера. Он поднял голову и увидел их отражение в глазах Моргана.

В этот момент Ашер подумал о поцелуе.

И о... — что ж, об этом отцу определенно не стоит рассказывать.

Ашер прочистил горло.

— Мы целовались, а потом он услышал мой разговор с подругой. Я сказал... кое-что... мерзкое.

Папа потянулся к Ашеру, чуть не опрокинув миску с попкорном, и обнял его.

— О, сынок, мой милый сердцеед.

Ашер рассмеялся и оттолкнул отца.

— Пап, прекрати!

Лицо отца тут же стало серьезным.

— Тебе ведь ничего не грозит, да?

— Пап, ну хватит! Правда.

— Ладно-ладно, прости. Я немного переволновался. Ты не говорил, что встречаешься с кем-то. Я слышал только о парне, в которого ты влюбился. Как там его зовут? Кристофер? Он тот футболист?

Ашер сложил ладони и покрутил большими пальцами.

— Нет. Я про соседа по комнате.

Отец задумался.

— А, вспомнил. Сосед. Морган, верно?

Ашер кивнул.

Опять знакомая улыбка осветила лицо папы.

— И что же случилось? Вы поцеловались, ты сказал что-то гадкое, а он услышал? Со звукоизоляцией у вас там совсем плохо.

— Нет. В смысле, да. Плохо. Все просто ужасно. Он не разговаривает со мной. Не смотрит на меня. Практически сбежал из дома.

— Могу я узнать, что он такое услышал?

— Я сказал своей подруге, что он... не Прекрасный Принц.

— О-о... Что ж. Это еще не катастрофа?

Ашер всплеснул руками.

— Я не знаю. То есть я тоже так думаю. Но с Морганом все сложнее. Он сдержанный, угрюмый и флегматичный. Не делится своими чувствами. Он совсем не романтик. По-моему, он вообще терпеть не может это слово. Ненавидит мелодрамы, книжки о любви, не ходит на свидания.

— Ладно. Почему же ты тогда поцеловал его?

— Потому что это Морган!

— Ага.

— Был мой день рождения. Целый день я сидел дома и хандрил по Кристоферу. Но пришел Морган, который помнил о дате. Он отвез меня на смотровую площадку с видом на город. Достал букет из бенгальских огней, зажег их и спросил, о чем я мечтаю. А затем поцеловал меня и...

— И?

— Я не ожидал. Это было поразительно. И я растерялся, а на следующий день сказал Лисе вот то самое. Морган стоял в дверях и все слышал. В руках у него были розы.

— Ох, — выдохнул отец.

— Угу, — согласился Ашер. — Ох.

Отец повернулся к Ашеру.

— И ты хочешь сказать, что этот парень — не романтичная натура? Терпеть не может всякую любовную чепуху? Но он вел себя как распоследний романтик. Потому что знал, что ты все это обожаешь. Он старался... потому что влюблен в тебя?

К черту Аристотеля, Уильямс-старший — вот кто величайший философ всех времен и народов.

Ашер был слишком глуп, чтобы сделать такие впечатляющие выводы. Он видел лишь фрагменты, а отец так легко и непринужденно соединил их в общую картинку, что Ашер наконец-то осознал нечто фундаментальное:

— Я величайший болван во всей галактике.

Отец усмехнулся и согласно кивнул. В ответ Ашер легонько шлепнул по его руке.