00:45
Жаль, что у меня нет творческого таланта поэта, потому что мне чрезвычайно трудно подобрать слова, которые адекватно передадут, что чувствует мужчина, когда занимается любовью с женщиной, особенно с женщиной невероятной красоты, силы и остроумия, в которую он также безумно влюблен.
Я уже говорил тебе, что когда впервые попробовал твою кровь, то впервые убедился в существовании Бога…Но, когда я вошел в тебя, а ты обхватила меня своими стройными мускулистыми ногами за талию и со стоном удовольствия откинулась назад, мне показалось, что я в тот момент мне и вправду довелось узреть Его светлый лик.
Майко. Моя прекрасная Майко. Елена Троянская была отвратительной старухой по сравнению с тобой.
Ты удивила меня своей глубиной страсти, полным отсутствием стеснения и сдержанности. После кухонного стола мы перешли на обеденный стол, потом на диван и, наконец, на покрытый ковром пол гостиной, где ты толкнула меня на спину и оседлала, как дикого жеребца, норов которого пытаешься переломить. Какой же восхитительной, неистовой и непримиримо жадной с выносливостью опытного боксера ты была, так что к тому времени, когда все закончилось, я задыхался, обессилел и обезвоживался, будучи совершенно истощенным.
— Куда это ты собрался? — спросила ты, когда я приподнялась на локте на полу рядом с тобой, намереваясь принести тебе стакан воды и вылить себе на голову еще один, чтобы остыть. Я посмотрел на тебя, находя огромное удовлетворение в мягкости твоих полуприкрытых глаз, и улыбнулся:
— Принесу тебе стакан воды, а потом мне надо идти…
Ты резко выпрямилась и уставилась на меня широко раскрытыми глазами:
— Иди!
— … есть, — закончил я, глубоко довольный твоей явной неприязнью к мысли о моем уходе.
Твое лицо покраснело, ты прикусила губу, и я думаю, что ты была более чем раздражена на себя за то, что позволила проявиться тому, что должно было впоследствии стать твоей сильной преданностью мне.
Ты была свободна телом, но сердце охраняла, как пиратское сокровище, запертое за тысячью закрытых дверей.
Я сел и притянул тебя к себе на колени. Ты прижалась ко мне, как котенок, с тихим довольным мурлыканьем, и я начал гладить тебя по спине, по рукам, по волосам.
— Мне нужно поесть, dragă2, — прошептал я, прижимаясь поцелуем к твоим губам. — Ты меня измотала. Мне нужно восстановить силы.
Ты со вздохом прижалась ко мне, и я ощутила такую глубокую нежность, что просто закрыл глаза и позволил ей омыть меня.
Через мгновение ты откинулась назад, обняла меня за шею и, глядя мне в глаза, прошептала:
— Поесть. То есть… выпить крови?
Я кивнул.
— Почему ты не можешь просто взять и выпить моей крови?
Дрожь желания пробежала по моему телу. Мой разум начал выкрикивать одно и то же слово снова и снова: «да!» Но этого не могло быть. Ты нуждалась в собственной крови больше, чем я.
— Я не беру кровь напрямую из вены, — честно ответил я. — Я работаю в банке крови при больнице и питаюсь только донорской кровью. Вот как я нашел тебя, как я влюбился в тебя. Я выпил один из пакетов, которыми ты запасалась для своей операции…
Это заставило тебя рассмеяться. Громко. Очень надолго.
Когда твой приступ смеха закончился и ты начала икать и вытирать глаза, тебе удалось пробормотать:
— Так вот что имела в виду гадалка!
Совершенно сбитый с толку и, честно говоря, немного оскорбленный тем, что ты, похоже, презираешь мой образ жизни, я молча уставился на тебя.
— О, не смотри так сердито, ты же знаешь, что не пугаешь меня, граф Дракула, — мягко поддразнила ты меня, крепче обнимая за шею. Но, боюсь, я злился и глупо дулся, поэтому отказался отвечать на поцелуй, которым ты припечатала меня. — Милый, — сказала ты, и я почти уверен, что это не было выражением нежности.
Со вздохом ты пустилась в объяснения.
— Когда мне было пять лет — я точно помню, потому что это был мой день рождения, — бабушка повела меня к гадалке. — Ты сделала паузу, взглянув на меня сквозь ресницы, чтобы убедиться, что привлекла мое внимание, что, естественно, и сделала. — Мы тогда еще жили в Токио, я там родилась, в Штаты мы переехали, когда мне исполнилось десять лет, и мама почему-то была уверена, что я стану знаменитой пианисткой, несмотря на то, что я совершенно не интересовалась музыкой, а мой учитель по классу фортепиано объявил меня глухой.
Да, глухой. Мне тоже было трудно в это поверить. Я не могу себе представить, сколько решимости потребовалось тебе, чтобы подняться до своего положения в балетном мире с таким недостатком. Как ты можешь танцевать в такт музыке? Но ты все еще говорила, поэтому я стал весь внимание.
— Но моя бабушка, которая в молодости была настоящей гейшей, в кимоно, с белой краской на лице и всем прочим, думала, что Судьба уготовила для меня нечто иное, поэтому, когда наступил мой день рождения, она отвела меня к маленькой старушке по имени Сатохару, которая давным-давно предсказала, что моя бабушка будет самой знаменитой и красивой гейшей во всей Японии, каковой она и была.
— Сатохару жила в крошечной деревушке за городом, и нам потребовалось много часов, чтобы добраться туда. К тому времени, когда мы приехали, уже почти стемнело, и я была голодна и напугана. Она жила в лачуге с четырьмя соломенными стенами и просмоленной крышей, у нее не было зубов, и она беспрестанно хихикала. Я думала, что она ведьма, но бабушка относилась к ней с таким уважением, кланяясь так низко, что ее голова почти касалась земли, что я молчала и слушала, пока они разговаривали, мы втроем сидели на корточках, как крестьяне на земляном полу.
Ты посерьезнела. Твой взгляд стал расфокусированным, пока ты бродила по долине своих воспоминаний, повернув голову и уставившись в окно гостиной. Но в этот момент ты была далеко-далеко от Нью-Йорка. Ты была в крошечной деревенской хижине в Японии.
— Гадалка сказала моей бабушке, что я ее дочь сердешная, а матери на меня плевать, хоть я и дочь ей по крови, крови горькой, мелочной и ревнивой. Она сказала, что я стану знаменитой танцовщицей, как и моя бабушка, но я заплачу за свою славу. Для меня существовал счет, который в конце концов должен был быть оплачен, и поскольку я не была дочерью ей по крови, но я была ее любимицей, мой счет мог быть оплачен только кровью.
Ты оглянулась на меня, посмотрела прямо в меня и тихо закончила:
— Ценой за мою славу будет моя жизнь.
Я открыл было рот, но не смог произнести ни слова.
А ты продолжила:
— Моя бабушка, конечно, была в ужасе. Она плакала и умоляла гадалку сказать, что это неправда, но старуха сказала только, что я узнаю о конце, когда встречу человека, который сначала возьмет мою кровь, даже не увидев моего лица. Затем он возьмет ее в страстном поцелуе. И в третий и последний раз он выпьет каждую каплю, не пролив ни единой капли из моего тела. Тогда я потеряла бы свою жизнь, а выставленный счет был бы оплачен.
Мы молча смотрели друг на друга, а с улицы доносился шум оживающего города.
Ты прошептала:
— Вот видишь, я ждал тебя двадцать лет, с того самого дня в хижине с гадалкой. Каждую секунду своей жизни я прожила так, словно она была последней, потому что я никогда не знала наверняка, когда ты придешь, и все это закончится, но я знала, что у меня осталось не так уж много времени. Я прожила полную жизнь — большую жизнь — и, хотя я еще молода, я сделала все, что хотела, и я ни о чем не жалею. Так что действуй. Я готова.
Ты откинулась назад в моих объятиях, приподняла подбородок так, что обнажилась длинная красивая шея.
— Укуси меня.