— С тобой все хорошо?

Она кивает, но избегает смотреть мне в глаза. Делает несколько тихих глубоких вдохов, будто пытается скрыть от меня собственные попытки успокоиться.

Закрыв глаза, Лейла откидывает голову на подголовник. Вид у нее такой, будто ей хочется забиться под кресло.

— Мне нужны таблетки, — говорит она шепотом.

Так и знал, что ей нехорошо. Я тянусь в ее сумочку за таблетками от тревожного расстройства, но никак их не нахожу. Там лишь кошелек, пачка жвачки и ролик для чистки одежды.

— Ты сдала их в багаж?

— Черт, — бормочет Лейла с закрытыми глазами, крепко вцепившись в подлокотники и морщась, будто от боли. Я не стану делать вид, будто знаю, каково бороться с чувством тревоги. Она пыталась объяснить мне на той неделе, когда я спросил у нее, на что похож приступ тревоги. Она ответила: «Будто дрожь бежит по венам».

До недавнего времени я считал приступ тревоги чем-то вроде повышенного волнения. Но Лейла объяснила, что он ощущается на физическом уровне. Она чувствует, будто по всему ее телу проходят крохотные удары электрического тока. Я лишь обнял ее, когда она рассказала мне об этом. Почувствовал себя беспомощным. Теперь я всегда чувствую себя беспомощным во всем, что касается Лейлы, поэтому изо всех сил стараюсь, чтобы с ней все было хорошо.

А сейчас ей нехорошо.

— Хочешь выйти и переждать в туалете? — предлагаю я.

Лейла согласно кивает, и, взяв за руку, я помогаю ей подняться. Оказавшись в носовой части салона, я наклоняюсь к стюардессе.

— У нее паническая атака. Я побуду с ней, пока она не пройдет.

Стюардесса бросает беглый взгляд на Лейлу, и на ее лице тотчас отражается сочувствие. Она задергивает шторку, разделяющую туалет и салон первого класса, чтобы скрыть нас от посторонних глаз.

Едва я закрываю за нами дверь, в помещении становится негде повернуться. Обняв Лейлу за талию, я прижимаю ее к груди. Свободной рукой я смачиваю кусок бумажного полотенца водой и прижимаю к ее затылку.

На той неделе она сказала, что мои объятья помогают лучше, чем ее тяжелое одеяло. Сам не понимаю, какие чувства во мне вызывает то, что я один способен успокоить ее панику. Хотелось бы, чтобы она нашла способ справляться без моей помощи. Я не смогу всегда быть рядом и беспокоюсь, как она перенесет приступ без меня.

Я обнимаю ее, чувствуя, как дрожит ее тело.

— Хочешь, я расскажу, куда мы летим? — предлагаю я. — Может, неизвестность усиливает твою тревогу.

Она мотает головой.

— Не хочу портить твой сюрприз.

— Я и так собирался рассказать тебе, как только мы поднимемся в небо. — Я слегка отодвигаюсь, чтобы видеть ее лицо. — Мы летим в Corazón del País. Я забронировал ее на две недели.

Сперва она никак не реагирует. Но пару секунд спустя ее лицо приобретает озадаченное выражение.

— Куда?

Я стараюсь скрыть собственное беспокойство, но такое стало происходить часто. Она не сразу вспоминает то, что должно легко всплывать в ее памяти. По словам врача, это нормальное явление после черепно-мозговой травмы, но меня всякий раз потрясает, сколь многого она лишилась.

Мне не сразу удалось принять, что у нее была травма мозга.

Несильная, но заметная. Особенно, когда она подолгу вспоминает моменты, которые имеют огромное значение для меня. Для нас. Я не принимаю это близко к сердцу, но все равно испытываю боль.

— Это гостиница а-ля «постель и завтрак», — отвечаю я.

По ее лицу видно, что она начинает вспоминать.

— Ах да. Свадьба Аспен. Дерьмовая группа Гаррета. — Ее глаза горят волнением. — Завтрак.

— На самом деле, это больше не гостиница. Ее закрыли три месяца назад и выставили на продажу. Я связался с риелтором и спросил, можно ли арендовать ее на пару недель.

— Мы будем там одни?

— Только ты и я, — киваю я.

— А как же повара и горничные?

— Официально они прекратили работу, поэтому готовить будем сами. Я уже заказал доставку продуктов. — Я вижу, что она все еще пытается преодолеть небольшую паническую атаку, и продолжаю отвлекать ее разговорами. — Аспен с Чедом хотят приехать с ночевкой. Им всего пара часов пути из Вичиты. Планируют приехать в пятницу.

Лейла кивает и прижимается щекой к моей груди.

— Было бы здорово.

Я обнимаю ее еще несколько минут, пока не проходит дрожь в ее теле.

— Тебе лучше?

— Да.

— Хорошо. — Я провожу ладонью по ее волосам и целую в макушку. — Надо возвращаться на места. Весь салон начнет обсуждать парочку, вступившую в клуб любителей заниматься сексом в туалете самолета.

Лейла не отпускает меня из объятий. Напротив, она тянется к моим губам и проводит ладонью по груди прямиком к застежке джинсов.

— Так пусть они окажутся правы, — она встает на цыпочки, пока не дотягивается до моих губ в поцелуе.

Наверняка Лейла думает, что это одна из моих фантазий, и не стану лгать, так и есть, но не сейчас. Она едва пришла в себя после панической атаки. Это неправильно.

Я обхватываю ее лицо ладонями.

— Не здесь, ладно?

Она расстраивается.

— Мы быстро.

— Не сейчас, — я целую ее. — Ночью. — Открываю дверь и пропускаю ее вперед.

Лейла отмахивается, качая головой.

— Я схожу в туалет, — говорит она безжизненным голосом.

Закрывая дверь, я ловлю ее хмурый взгляд. Возвращаясь на место, чувствую себя сволочью за то, что отказал ей.

Но я был бы еще большей сволочью, если бы трахнул ее всего минуту спустя после панической атаки.

Не хочу, чтобы она к этому привыкала.

Я не могу приносить лишь временное облегчение ее ранам. Я должен помочь им зажить.

***

— Нам еще далеко? — Лейла впервые нарушила молчание, с тех пор, как мы сели в арендованную машину. Она заснула еще в терминале.

— Минут двадцать.

Она потягивается и издает стон, от которого я неловко ерзаю в кресле. Я жалею, что не нагнул ее над раковиной, с того момента, как оставил одну в туалете самолета. Прежний Лидс принял бы ее предложение. Может, даже дважды.

Порой мне кажется, что я изменился сильнее нее. После операции моя любовь стала выражаться в чрезмерной заботе. Теперь я слишком осторожен с ней. Осторожно подбираю слова, осторожно ее обнимаю и целую, осторожно занимаюсь с ней любовью.

Я включаю поворотник и сворачиваю к обочине дороги.

— Нужно заправиться. Больше остановок делать не будем. Тебе надо в туалет?

— Нет, все нормально, — мотает головой Лейла.

Въехав на заправку, я вставляю пистолет в лючок и открываю пассажирскую дверь. Лейла смотрит на меня, закрывая глаза от полуденного солнца. Я хватаю ее за руку и тяну из машины.

Заключив девушку в объятья, я прислоняю ее спиной к машине и целую в висок.

— Прости меня.

Больше мне нечего сказать. Я даже не знаю, огорчена ли она моим отказом и понимает ли вообще, за что прошу у нее прощения, но Лейла прижимается ко мне чуть ближе.

— Ничего страшного, — отвечает она, — ты же не обязан хотеть меня днями напролет.

Порыв ветра задувает прядь волос ей в лицо, и я смахиваю их ладонью. Но неожиданно нащупываю что-то в ее локонах. Они свалялись и кажутся липкими. Я осматриваю ее голову, не обращая внимания на ее попытки отстраниться. В ее темных волосах не видно крови, но кончики моих пальцев приобрели алый цвет.

— У тебя идет кровь.

— Правда? — она касается пальцами раны на голове.

Раздается щелчок заправочного пистолета, и я отвлекаюсь, чтобы вытащить его из бензобака.

— Давай-ка я отгоню машину и помогу тебе обработать рану.

Разобравшись с машиной, я нахожу на полках магазина маленькую аптечку и отношу ее Лейле в дамский туалет. Запираю за нами дверь одиночной кабинки. Лейла стоит лицом ко мне, облокотившись на раковину, а я смачиваю ватный тампон перекисью водорода и, стерев высохшую кровь с ее волос, обрабатываю рану.

— Ты что, ударилась головой?

— Нет.

— Рана довольно-таки сильная. — А должна была уже зажить. Прошло уже полгода с тех пор, как ей наложили швы, но каждую пару недель шрам начинает снова кровоточить. — Может, стоит обследовать его у врача на неделе.

— Мне не больно, — возражает она. — Заживет. Со мной все хорошо.

Закончив промывать рану, я смазываю ее обеззараживающей мазью. Я больше не спрашиваю Лейлу о причинах кровотечения. Я видел, как она ковыряет шрам, хотя никогда не признается в этом.

Я убираю за собой и собираю аптечку, пока Лейла отлучается в уборную. Прислонившись к двери, я наблюдаю в зеркале, как она подходит к раковине вымыть руки.

А если отчасти дело во мне? Вдруг мое нежелание обращаться с ней как прежде, мешает ей восстанавливаться?

Мы часто занимаемся любовью, но не так, как раньше. В первую пару месяцев мы сочетали в себе все, отчего секс становится хорош. Я был с ней ласков и нежен, но вместе с тем безрассуден и груб, а подчас сочетал все это разом. Я не обращался с ней, будто она хрупкая. Я вел себя так, словно она неуязвима.

Возможно, в этом моя ошибка. Нужно вести себя с ней, как с человеком, которым она вновь пытается стать. Как с Лейлой, которая прежде была полна силы и непредсказуемости.

В отражении зеркала она наблюдает, как я кладу аптечку рядом с раковиной. Мы неотрывно смотрим друг другу в глаза, пока я задираю подол ее платья и неторопливо провожу ладонью между ее бедер. Вижу, как она напряженно сглатывает, когда я цепляю пальцем край ее трусиков и сдергиваю их вниз.

Опустив ладонь на ее шею, я наклоняю ее вперед, свободной рукой расстегивая джинсы.

И впервые за полгода во мне нет ни капли нежности.