Глава 9

Этой ночью Эль сделала что–то плохое. И кто–то был ранен. Серьезно.

Или, по крайней мере... это ей приснилось.

Когда в голове снова запульсировала боль, Эль попыталась перестать давить на это странное белое пятно всякий раз, как пыталась вспомнить подробности ночного кошмара. Видит Бог, это ей не помогло. У нее осталось лишь настойчивое чувство страха и тревоги. И головная боль.

Но то, что ей приснилось, напоминало язвенный струп... рука тянулась его расковырять. С другой стороны, ее всегда мучили угрызения совести. Так было в тот раз, когда она украла пачку сигарет у Дяди Томми и попробовала курить за гаражом. Она так скверно себя чувствовала после и не потому, что едва не выплюнула легкие в кашле.

Взять отцовскую машину прошлым вечером, посадить рядом с собой сестру и выехать в город без полноценных прав – это был поистине глупый поступок. Особенно с учетом того, что ее оставили за старшую.

Логично, что подсознание перекинуло что–то через ее ментальный забор, пока она спала.

Протерев глаза, Эль попыталась сосредоточиться на том, где она была, который час и чего она ждала. С первым, по крайней мере, все ясно: она сидела за обеденным столом в отцовской кухне. Она также знала, что на часах было 6:30 утра. Что до последнего пункта? Она была одета в школьную форму, в рюкзаке было сложено домашнее задание, волосы причесаны, парка лежала на коленях.

Словно полная готовность к посадке в автобус могла как–то загладить вину перед отцом.

Кстати: на самом деле она не ждала автобус.

Эль окинула взглядом кухню: от слабого утреннего света все казалось черным и белым, бледно–зеленые шкафчики и радостные обои с плющом обрели блекло–серый оттенок; коврик под ногами являл собой одну сплошную тень; корешки поваренных книг на полках слились воедино, лишаясь всякого цвета. Свет горел только возле парадного входа, у основания лестницы, но распространялся недалеко, давая лишь отблески поддельного солнечного света.

Взяв телефон, Эль ввела пароль, но потом просто пролистала экран.

Она с четырех утра компульсивно проверяла новостные сайты. Ничего. Никаких новостей о...

Но разве ее покатушки имели какое–то значение? Словно на заводе в БМВ установили трекер, который уведомляет полицию о том, что водитель с ученическими правами без присмотра взрослого сел за руль?

Ей нужно просто переступить через себя. Да, она взяла машину отца без разрешения и без действующих водительских прав. Да, сестра была с ней. Да, это было опасно. Но они вернулись домой целые и невредимые, и они с Терри были в кровати, как маленькие послушные девочки, коими они не являлись на самом деле, прежде чем отец вернулся домой с той шлюхой.

Конец истории.

Верно?

Эль вернулась на местный новостной канал «CBS». Нашли пропавшую собаку. В следующем году ожидается сокращение бюджетных расходов. Ни на кого не напали возле машины, которой управляла несовершеннолетняя девочка без прав...

Когда боль снова вспыхнула за глазницами, Эль посмотрела на свет в коридоре и парадную дверь.

– Хвааааааатит, – простонала она.

Полиция не приезжает из–за снов. Это – глупость.

Положив телефон, Эль устроила голову на руках. Ее мысли напоминали парк аттракционов, скакали вверх–вниз, вверх–вниз.

Она ненавидела парки аттракционов.

На этой ноте она посмотрела на холодильник. На дверце морозилки висел школьный календарь на декабрь. Листок голубой бумаги, расчерченный на квадраты и заполненный, его удерживали на месте два диснеевских магнита с их поездки в парк в прошлые весенние каникулы. Она, Терри и папа. Все улыбаются.

Фотографии были такими же, как и весь дом. Ни намека на маму.

И улыбки были фальшивыми. Папа придумал эту поездку, чтобы поднять всем настроение. Вместо этого Эль в унынии каталась на аттракционах, Терри жаловалась на еду, а папа почти все время пялился в одну точку.

Было сложно не представлять, будто за ночь до этого родители не развелись, но будь оно иначе, сейчас Эль бы все еще спала в своей кровати.

Беспокойная, встревоженная, она сравнила кухню, в которой сидела, с той, в которой выросла... ведь хотя прошлое накрывало ее тоской, лучше так, чем беспрестанно пялиться в телефон. Здесь вся мебель была новой, и комната была другой планировки. Рюкзак Терри лежал на столешнице в углу, возле стационарного телефона, которым никто не пользовался, наверняка он вообще был отключен. Возле двери в гараж стояли кроссовки – мужского размера, рядом с зимними ботинками – на маленькую девочку. Среди коробок с хлопьями были всевозможные варианты от «Cap’n Crunch» до «Frosted Mini–Wheats», а возле тостера лежал цельнозерновой хлеб со специями и авокадо вместе с яблоками – во фруктовой чаше.

Если бы мама жила здесь, то мусор бы давно убрали, телефон – подключили, а хлопья и каши заменили органическими фирмами без добавления сахара взамен разрекламированных брендов.

Эль, ее сестра и отец переехали в этот двухэтажный дом из 90–х примерно полтора года назад, и на этой улице проживало много семей. Как и в ее прошлом доме, в теплые месяцы на передних лужайках, постриженных хозяевами домов, а не каким–то крутым газонным агентством, в солнечных лучах купались велосипеды. Сейчас было холодно, близилось Рождество, поэтому кусты украшали красно–зеленые огни, а с водостоков свисали сосульки.

Почти то же самое.

И при этом совсем другое.

Забавно, она всегда думала, что семьи на их прошлой улице жили идеальной жизнью. Сейчас казалось, что жизнь идеальна у всех, кроме нее.

Особенно после ее косяка прошлой ночью.

По крайней мере, Терри все еще спала в своей комнате наверху. Если бы Эль пришлось созерцать болтушку этим утром? Не поздоровилось бы никому.

Эль посмотрела время на мобильном, гадая, сколько еще отец будет тренироваться в подвале. Ей нужно поговорить с ним до того, как проснется Терри. Он занимался на велотренажере «Пелотон»[12] четыре раза в неделю... и на ее удачу, сегодня выпал день тренировки.

Тук, тук.

Стук ее коротких ногтей по столу навел на мысли о семейном ужине. Одна из причин, почему отец крутил педали в подвале, упражняя сердце каждое утро – потому что он хотел каждый день в шесть вечера быть дома к семейному ужину. Они всегда ели за столом на четыре персоны, один стул всегда оставался пустым… и Эль почти перестала обращать на него внимание. Папа лишь раз пропустил трапезу – когда был вынужден присутствовать на деловом мероприятии.

Ну и вчера, добавила она, из–за свидания.

По крайней мере, вчера папа вернулся поздно. Он заглянул в ее комнату после одиннадцати, она притворилась спящей. Она еще не была готова к разговору, нужные слова еще формировались в ее голове, солдаты отказывались становиться в строй. Очевидно, он не догадывался, что она натворила, «БМВ» вернулся в гараж, а Терри спала, закрыв свой заботливый рот на замок.

И хорошие новости в том, что та женщина в маленьком–черном–платье уехала домой. Когда отец вышел из ее машины, Эль из спальни наблюдала, как фары осветили фасад дома, и авто какой–то там марки задним ходом сдал по подъездной дорожке и выехал на улицу.

Скрип подвальной лестницы был тихим, значит, папа поднимался на носочках. Он всегда переживал за то, сколько они спали, поэтому по утрам передвигался по дому тихо.

Эль покраснела, ладони вспотели, сердце гулко забилось в груди.

Он открыл дверь подвала, вышел, вытирая лоб белым полотенцем, и застыл на месте.

– О, привет. Ты сегодня рано.

Бэзил Аллен был шести футов ростом, с густыми темными волосами, на лице всегда темнела трехдневная щетина, как бы часто он ни брился, и сейчас он был намного стройнее, чем до покупки «Пелотона».

Эль выдавила улыбку.

– Просто хочу сыграть на опережение.

– Мне нравится дисциплина. – Он перекинул полотенце на шею. – Если хочешь, можем поднять твою сестру, и я вас отвезу? Тогда не придется ехать на автобусе.

– Сойдет и автобус. Не хочу, чтобы ты опаздывал.

Ее отец нахмурился.

– Мушка, у тебя все хорошо?

Он звал ее Мушкой так долго, что она даже не знала, откуда взялась эта кличка. И в последнее время она раздражала ее. Ей уже шестнадцать, да и кому понравится, когда тебя зовут насекомым? Но сейчас она надеялась, что из–за этого отец смягчится.

Снисходительное отношение к маленькой девочке, неспособной на автолихачество.

– Что случилось? – Папа подошел к ней и выдвинул стул из–за стола. – Поделись со мной.

Эль какое–то время разглядывала свои ногти. На прошлой неделе она нанесла черный лак, и края уже были в сколах.

– Что бы там ни было, мы со всем справимся, – пробормотал он.

Он всегда так говорил.

Она подняла взгляд. Ее отец почти избавился от акцента, но многие ей говорили, что он выглядит как француз, кем он и являлся. И, хэй, он каким–то образом умудряется хорошо пахнуть и выглядел отлично в черном нейлоновом костюме после целого часа кручения педалей в подвале. Это так по–французски, наверное.

Ему было сорок шесть, если она правильно помнила. Это значит старый? На слух – да.

– Нам нужно поговорить о вчерашнем вечере, – сказала она.

Он дернул плечами, а потом откинулся на спинку стула. Когда отец опустил глаза на стол, Эль захотелось плакать. Он каким–то образом догадался о ее поступке. Может, по следам шин на подъездной дорожке или...

«Солнышко, когда ты взяла эту тачку, ты была взрослой и сейчас попала во взрослую передрягу».

Когда в голове прозвучал голос незнакомого мужчины, Эль зашипела и сдавила пальцами виски.

– Ты в порядке? Эль!

Она отмахнулась от папиных рук, когда он потянулся к ней.

– Я в норме. Просто не выспалась.

Когда боль отступила, она тоже откинулась на спинку стула.

– О прошлом вечере. Пап, я знаю, что ты...

– Давно следовало вам рассказать.

В своих мыслях она закончила фразу так: «... не разрешаешь мне брать твою машину без разрешения и надзора».