Глава 4

Мои сны блаженны. Они повторяют последнюю часть вчерашнего дня. Мои сонные веки открываются, мой бодрствующий разум замечает, что он рядом со мной. Очень близко. Я свернулась в его бок, полностью заперта в его объятиях.

Осторожно и тихо я поднимаю левую руку и ищу свое кольцо, вздыхая и наслаждаясь настойчивостью своего разума напоминать мне каждое сказанное слово и разыгрываемое действие.

Блаженные сны случаются не только во сне.

Воспользовавшись возможностью глубокого сна Миллера, я провожу некоторое время, отслеживая плоскости его груди. Он мертв для мира… по крайней мере, большинства из них. Я с восхищением наблюдаю, как его член начинает утолщаться, когда мое прикосновение опускается к острой V, идущей от его нижней части живота, пока он не станет твердым и пульсирующим, требуя некоторого внимания.

Я хочу, чтобы он просыпался со стоном от удовольствия, поэтому я осторожно начинаю спускаться по его телу и прижиматься к его бедрам. Они открываются для меня без необходимости раздвигать их, и я приближаюсь к его утренней эрекции, облизывая губы и мысленно готовясь отправить его в безумие. Протянув руку вперед, я перевела взгляд на его лицо, осторожно взявшись за основание, наблюдая за любыми признаками жизни, но ничего не находя, только приоткрытые губы и неподвижные веки. Я возвращаю свое внимание к твердой длине мускулов в моей хватке и следую своему инстинкту, мой язык медленно вращает кончик, собирая капельку спермы, которая уже нарастает. Жар его плоти, гладкость его тугой кожи, твердость под ней — все это вызывает такое сильное привыкание, что вскоре я обнаруживаю, что поднимаюсь на колени и скольжу губами по всей длине его тела, стон от снисходительности, когда я возвращаюсь наверх. Мое внимание сосредоточено исключительно на дотошных облизываниях и поцелуях. Я провожу целую вечность, впитывая его прекрасное чувство во рту. Не знаю, в какой момент он начинает стонать, но внезапно его руки в моих волосах предупреждают меня об этом, и я улыбаюсь, глядя на медленные движения рта, когда он снова и снова обволакивает его. Его бедра начинают медленно подниматься, встречая каждое мое движение, а его руки идеально направляют мою голову.

Его сонное бормотание неразборчиво, голос прерывистый и слабый. Моя рука начинает гладить вверх и вниз, отражая мой рот, удваивая его удовольствие. Его ноги двигаются, голова медленно покачивается из стороны в сторону. Каждый мускул, касающийся меня, стал жестким, и его припухлость у меня во рту говорит мне, что он близко, поэтому я увеличиваю темп, моя голова покачивается, ощущение, как он ударяет меня по задней стенке горла, давя на мое собственное удовольствие.

«Стой», — выдыхает он, продолжая прижимать мою голову к себе. 'Пожалуйста остановись.'

Он придет в любой момент, и это знание меня только воодушевляет.

«Нет!» Его колено взлетает вверх, ударяя мня по челюсти, заставляя меня плакать от вспышки боли, которую оно вызывает. Его возбуждение вырывается из моего рта, когда я вскакиваю, хватая свое лицо, оказывая давление, чтобы ослабить мгновенную пульсацию. 'Отстань от меня!' Он прямо, карабкается назад, пока его спина не упирается в диван, одно колено поднимается вверх, а другая его нога вытянута вперед. Его голубые глаза широко раскрыты и полны страха, его тело вспотело, а грудь вздымается от явного страдания.

Мое тело инстинктивно уходит, шок и настороженность не позволяют мне успокоить его. Я даже не могу понять. Я просто смотрю, как его глаза бегают по сторонам, его ладонь лежит на груди в попытке облегчить сердцебиение. Боль, пронизывающая мою челюсть, невероятна, но мои сухие глаза не производят слез. Я нахожусь на эмоциональном отключении. Он похож на напуганное животное, загнанное в угол и беспомощное, и когда его глаза опускаются на пах, мои глаза тоже.

Он все еще тверд как скала. Его член начинает дергаться, и он стонет, его голова откидывается на плечи.

Потом он приходит.

И он уныло хнычет.

Белая жидкость хлещет по его животу, по бедрам, словно вечно стекает с кончика. «Нет», — бормочет он про себя, взъерошивая волосы и сжимая глаза. «Нет!» — ревет он, хлопая руками по полу, заставляя меня отшатнуться от шока.

Я не знаю что делать я все еще сижу вдали от него, моя рука все еще сжимает мою челюсть, и теперь мой разум бежит. В моей голове всплывают воспоминания. Однажды он позволил мне взять его в рот. Это было недолго, и он не пришел. Он стонал от удовольствия, помогал мне, руководил, но быстро удалился. В другой раз, когда я рисковал войти в эту область своим ртом, меня перехватывали. Однажды он разрешил мне работать с ним рукой в ​​своем офисе, и я помню, как он пояснил, что это должно быть только моей рукой. И еще я помню, как он говорил мне, что не трогает себя наедине.

Почему?

Он достает салфетку из коробки на ближайшем столе и начинает лихорадочно вытирать себя.

— Миллер? — тихо говорю я, прерываясь на звуки его учащенного дыхания и безумных действий. Я не могу сократить расстояние, пока он не зарегистрирует, что я здесь. «Миллер, посмотри на меня».

Его руки опускаются, но его взгляд скользит по моему телу, кроме лица.

«Миллер, пожалуйста, посмотри на меня». Я осторожно продвигаюсь вперед, отчаянно пытаясь утешить его, когда он так явно нуждается в этом. 'Пожалуйста.' Я жду нетерпеливо, но зная, что к этому нужно подходить осторожно. 'Я прошу тебя.'

Измученный блюза медленно мигает и, в конце концов, снова открывается, проникая в самые глубины моего сердца. Его голова начинает трясти. «Мне очень жаль», — он почти задыхается, обхватив горло ладонью, как будто он пытается дышать. «Я причинил тебе боль».

«Я в порядке», — возражаю я, хотя мне кажется, что челюсть нужно вернуть на место. Я отпускаю ее и подбираюсь ближе к нему, медленно ползу к нему на колени. «Я в порядке», — повторяю я, уткнувшись лицом в его влажную шею, и чувствую облегчение, когда чувствую, что он принимает то утешение, которое я предлагаю. 'Ты в порядке?'

Он выдыхает, почти смеясь. «Я не уверен, что случилось».

Мои брови морщатся, в одно мгновение я понимаю, что он уклонится от любых вопросов, которые я задаю. «Ты можешь мне сказать», — нажимаю я.

Быстро отделяя мою грудь от его, и его глаза, сверлящие мои, заставляют меня чувствовать себя маленькой и бесполезной. Его бесстрастное лицо тоже не помогает. 'Сказать тебе что?'

Мои плечи подпрыгивают от небольшого пожатия плечами. «Почему такая бурная реакция?» Мне неудобно, когда он наблюдает за мной. Я не уверена, почему, когда я была единственным объектом пристального взгляда с тех пор, как встретила его.

'Мне жаль.' Его глаза смягчаются и быстро наполняются беспокойством, когда он переводит их на мою челюсть. «Ты напугала меня, Оливия. Ничего более.' Гладкая ладонь проходит по моей щеке, затем мягко кружится.

Он лжет мне. Но я не могу заставить его поделиться чем-то, что будет для него слишком болезненным. Я поняла это сейчас. Темное прошлое Миллера Харта должно оставаться в темноте, подальше от нашего света.

«Хорошо», — говорю я, но совсем не это имею в виду. Я не в порядке, и Миллер тоже. Я хочу сказать ему, чтобы он уточнил, но инстинкт меня останавливает. Инстинкт, который руководил мной с того дня, как я встретила этого сбивающего с толку человека. Я продолжаю говорить себе это, но мне интересно, где бы я была, если бы я не следила за всеми естественными реакциями на него и реакциями на ситуации, которые он мне представил. Я знаю где. Все еще мертва. Безжизненна. Делая вид, что счастлива от своего уединенного существования. Моя жизнь, возможно, изменилась, была добавлена ​​драма, чтобы восполнить ее отсутствие в последние годы, но я не откажусь от своей решимости помочь своей любви в его битве. Я здесь ради него.

Я обнаружила много темных вещей о Миллере Харте, и в глубине души знаю, что есть еще кое-что. Возникают новые вопросы. И ответы, какими бы они ни были, ни на йоту не повлияют на то, как я отношусь к Миллеру Харту. Ему больно, как и мне. Я не хочу причинять ему еще больше страданий, и я не заставлю его рассказать. Так что любопытство может пойти нафиг. Я не обращаю внимания на тот крошечный уголок своего мозга, который указывает, что, возможно, на самом деле я не хочу знать.

«Я люблю твои кости», — шепчу я, пытаясь отвлечь нас от неловкости момента. «Мне нравятся твои долбаные навязчивые кости».

Полный луч рассеивает серьезное выражение его лица, обнажая ямочку на щеках и сверкающие голубые глаза. «И мои долбаные, одержимые кости тоже глубоко очарованы тобой». Он тянется к моей челюсти. 'Больно?'

'На самом деле, нет. В последнее время я привыкла к ударам по голове.

Он морщится, и я сразу понимаю, что мне не удалось поднять настроение.

«Не говори так».

Я уже собираюсь извиниться, когда вдалеке раздается громкий визг телефона Миллера.

Меня снимают с его колен и аккуратно кладут в сторону, и он целует меня в лоб, когда он встает, прежде чем подойти к столу и схватить его. «Миллер Харт», — говорит он с обычной отстраненностью и холодностью, пока его обнаженное тело приближается к кабинету. С тех пор, как мы здесь, он закрывал за собой дверь каждый раз, когда ему звонили, но на этот раз он оставляет ее открытой. Я использую этот жест как знак и подпрыгиваю, следуя по его пути, пока не парю на пороге, глядя на обнаженного Миллера, откинувшегося в офисном кресле, и его кончики пальцев вращаются вокруг виска. Он выглядит раздраженным и напряженным, но когда его глаза поднимаются и находят мои, все негативные эмоции исчезают и заменяются улыбкой, мерцающей синевой. Я поднимаю руку и поворачиваюсь, чтобы уйти.

«Одну минуту», — он резко говорит в трубку и оттягивает ее, кладя на свою голую грудь. 'Все хорошо?'