Я вскрикиваю от внезапного глубокого проникновения и снова лечу прямо. 'Почему?' Я вскрикнула, разочарованна и рада одновременно. Он держит меня в этом месте — между пыткой и потусторонним наслаждением.

'Потому что я могу.' Он переворачивает меня на спину и снова входит в меня с удовлетворенным криком. Его темп увеличивается, как и сила. В последние недели наши занятия любовью стали тяжелее. Это похоже на то, как если бы включился свет, и Миллер понял, что проявление ко мне немного большей агрессии и силы не сделает нашу близость менее почтительной. Он все еще занимается со мной любовью. Я могу прикоснуться к нему и поцеловать, а он отвечает взаимностью, отвечает, непрерывно произносит ласковые слова, как бы убеждая себя и меня в том, что он полностью контролирует ситуацию. В этом нет необходимости. Я доверяю ему свое тело так же сильно, как теперь доверяю ему свою любовь.

Мои запястья схвачены и крепко удерживаются над моей головой, и он опирается на свои подтянутые предплечья, ослепляя меня акрами рассеченных мышц на своем туловище. Его зубы стиснуты, но я все еще чувствую этот легкий луч победы. Он счастлив. Он рад моему явному отчаянию по нему. Но он так же отчаянно нуждается во мне. Мои бедра поднимаются и начинают встречаться с его твердым толчком, наши центры сталкиваются, когда он отступает и погружается обратно, снова и снова.

«Ты сжимаешься вокруг меня, милая девушка», — выдыхает он, его своенравный локон подпрыгивает на его лбу при каждом столкновении наших тел. Каждое нервное окончание, которое у меня есть, начинает дергаться от давления, накапливающегося в моем ядре. Я отчаянно пытаюсь сопротивляться, все, что угодно, лишь бы продлить ошеломляющее зрелище его надо мной, мокрого, с лицом, запечатленным в удовольствии, настолько сильном, что его можно спутать с болью.

"Миллер!" Я кричу в ярости, моя голова начинает трястись, но я все еще смотрю в его глаза. 'Пожалуйста!'

'Прости, что? Тебе нужно прийти?

'Да!' Я задыхаюсь, а затем втягиваю воздух, когда он бросается вперед, толкая меня на кровать. «Нет!» Я не знаю, чего хочу. Мне нужно освобождение, но мне нужно остаться в этом далеком месте беззащитности.

Миллер стонет, позволяя своему подбородку опуститься на грудь, а его яростная хватка освобождает мои запястья, побуждая их впиться ему в плечи. Мои короткие ногти впиваются. Твердо. 'Блядь!' — рычит он, его темп ускоряется. Это самое тяжелое, что он мне вынес, но среди моего потрясающего удовольствия нет места для беспокойства по этому поводу. Он не делает мне больно, хотя подозреваю, что это он. У меня мгновенно болят пальцы.

Я выпустила свой небольшой круг ругательств, поглощая каждый фунт, пока он внезапно не остановился. Я чувствую, как он набухает во мне, а затем он медленно отступает назад и со стоном медленно и плавно толкается вперед. Это отправляет нас обоих в бездну неописуемых чудесных ощущений.

Меня потрясает интенсивность моего оргазма, и Миллер, падая на мою грудь, не заботясь о своем весе на мне, говорит мне, что он тоже. Мы оба задыхаемся, оба все еще пульсируем, и оба полностью уничтожены. Это было мощное, неистовое занятие любовью, которое, как мне кажется, могло трансформироваться в секс, и когда я чувствую, как руки начинают ласкать меня, а губы ползут по моей щеке, ища мои губы, я знаю, что Миллер тоже это замечает.

«Скажи мне, что я тебя не навредил». Он посвящает несколько минут поклонению моему рту, нежно берет его, нежно покусывает мои губы каждый раз, когда он отстраняется. Его руки повсюду, поглаживают, скользят по пальцам, рисуют.

Мои глаза закрываются от удовлетворенного вздоха, и я поглощаю все его медленное внимание, когда я улыбаюсь и собираю немного убывающих сил, чтобы обнять его и придать ему немного уверенности. «Ты не причинил мне вреда».

Он тяжелый, лежит на мне всем весом, но у меня нет желания сбрасывать вес. Мы связаны… везде.

Я глубоко вздыхаю. «Я люблю тебя, Миллер Харт».

Он медленно поднимается, пока не смотрит на меня сверкающими глазами, его красивые губы сгибаются по углам. «Я принимаю твою любовь».

Я тщетно пытаюсь сузить глаза на него от раздражения, но в итоге просто отражаю его веселье. Невозможно не сделать этого, когда его редкие улыбки в наши дни так охотно и так часто раздаются. «Ты такая умная задница».

«А ты, Оливия Тейлор, — такое божественное благословение».

«Или владение».

«То же самое», — шепчет он. — Во всяком случае, в моем мире. Каждое мое веко нежно целуется, прежде чем он поднимает бедра и выходит из меня, снова садясь на пятки. Удовлетворенность согревает мои вены, и в моей голове закручиваются спирали покоя, когда он подтягивает меня к себе на колени и направляет мои ноги вокруг своей спины. Простыни — это куча грязного материала, окружающего нас, и он нисколько не обеспокоен.

«На кровати ужасный беспорядок», — говорю я с дразнящей улыбкой, когда он укладывает мои волосы мне на плечи и скользит ладонями по моим рукам, пока не берет мои руки.

«Мое принуждение к тому, чтобы ты лежал со мной в постели, намного превышает любое принуждение к чистке простыней».

Моя улыбка превращается в широкую ухмылку. — Почему, мистер Харт, вы только что признались в принуждении?

Его голова наклоняется, и я сгибаю одну руку, пока он ее не отпускает, затем не тороплюсь, отталкивая его случайную волну с его влажного лба.

«Возможно, вы что-то заметили», — отвечает он совершенно спокойно и без юмора в голосе.

Моя рука дрожит в его волнах, и я внимательно наблюдаю за ним, ища эту милую ямочку. Ее нигде не видно, и я вопросительно смотрю на него, пытаясь понять, признает ли он наконец, что ужасно страдает ОКР.

«Может», — добавляет он, оставаясь в покере.

Я задыхаюсь и толкаю его в плечо, заставляя сладчайший смешок выскользнуть из его рта. Вид и звук развлекающегося Миллера всегда завораживали меня. Без сомнения, это самая прекрасная вещь в мире — не только в моем мире, но и во всем мире. Должно быть.

«Я склонна сказать определенно», — вмешиваюсь я, прерывая его смех.

Его голова качается от удивления. «Ты понимаешь, как мне трудно принять, что ты здесь?»

Моя улыбка сменяется замешательством. 'В Нью-Йорке?' Я бы поехал в Монголию, если бы он этого потребовал. В любое место. Он слегка смеется и отворачивается, побуждая меня взять его челюсть и снова повернуть его идеальное лицо к моему. 'Подробнее.' Я властно поднимаю брови, сжимая губы, несмотря на непреодолимую потребность присоединиться к нему в его счастье.

«Просто здесь», — говорит он, слегка пожав плечами. — Я имею в виду, со мной.

'В постели?'

«В моей жизни, Оливия. Превращая мою тьму в ослепляющий свет». Его лицо приближается, его губы напоминают мои. «Замена моих кошмаров прекрасными снами». Держа меня взглядом, он замолкает и ждет, пока я впитываю его искренние слова. Как и многое, что он сейчас говорит, я полностью понимаю и принимаю это.

«Можно просто сказать, как сильно ты меня любишь. Это сработает». Я поджимаю губы, отчаянно пытаясь сохранить невозмутимость. Трудно, когда он только что вышиб мое упавшее сердце из моей груди таким мощным заявлением. Я хочу прижать его к спине и продемонстрировать свои чувства к нему душераздирающим поцелуем, но крошечная часть меня желает, чтобы он понял мой не столь тонкий намек. Он никогда ничего не говорил о любви. Очарованный — это его любимое слово, и я точно знаю, что он имеет в виду. Но я не могу отрицать своего желания услышать эти три простых слова.

Миллер подводит меня к изголовью кровати, душит своей щетиной, целует каждый дюйм моего испорченного лица. «Я глубоко очарована вами, Оливия Тейлор». Мои щеки в его ладонях. «Вы никогда не узнаете, насколько глубоко».

Я уступаю пути Миллера и позволяю ему полностью сокрушить меня.

«Хотя по привычке я бы хотел потеряться под этими простынями на весь день, но у нас свидание». Он прикусывает мой нос, и поднимает меня с кровати, поставит на ноги и теребит мои волосы. 'Прими душ.'

'Да сэр!' Я приветствую его и не обращая внимания на его закатанные глаза, пока иду в душ.