Спазм горя пронизал ее при мысли о двух растерзанных Алым псах. Торопыга и Трясун были хорошими, пусть немного жирными и ленивыми - как выяснилось, это оказалось их гибелью. Теперь Кривляка остался один, не вылезает из-под стола Якля... Кстати, куда девался этот вонючка? Пора бы вернуться со Шпилгитом на веревке, вот тогда несчастливый день мигом бы исправился.

Если мытарям режут глотки, никто в деревнях не рыдает. Никому не приходится объяснять: это вполне законная месть. Она может вообразить два десятка равнодушных шевелений плечами, тихую молитву Худу Повелителю Смерти, который собирает налогов больше всех прочих и так далее. Оправданное убийство.

Нет, нельзя было доверять такую работу Яклю.

Дверь отворилась, вошли еще трое чужаков.

Мужчина во главе, с огромным мечом в руках, сверкнул на Феловиль глазами и сказал с ужасным выговором: - Где ж они, а?

- В крепости. Все в крепости и там останутся, пока лорду не надоест их развлекать. Ну, вы трое кажетесь усталыми и голодными. Отложите-ка оружие и садитесь, я схожу на кухню.

Они уставились на нее; потом мужчина спрятал меч и обернулся к товарищам. - Прав Червячник, мы почти где надо. Пора торжественно выпить.

Второй мужчина (третьей у них была женщина, тощая и злобная на вид) подошел к стоявшей за баром Феловили. Борода не могла скрыть круглых шрамов на лице; он облизывался, глядя на лестницу в номера.

Первый спросил: - Что, у вас можно снять девок?

- Вам - да, - отозвалась она. - Но не тому, у которого круглые черви. Я должна беречь девочек, верно?

Мужчина глянул на спутника и пожал плечами.

- Вечно так, - загудел пораженный червями. - Ладно. Иди, Биск. Возьми двух и думай обо мне.

Биск состроил гримасу. - Думанье о тебе этому делу не помогает, Червячник, если ты понимаешь. - Он зашагал вверх, цепляясь за поручни так, будто был ближним кузеном обезьяны.

Женщина встала рядом с Червячником. - Не грусти так, - посоветовала она. - Дела могли быть еще хуже.

- От тебя одно и слышу, - буркнул Червячник и уставился на Феловиль. - Эй ты! Эля и еды, как обещала!

- Я уже начинаю тебе сочувствовать, - отозвалась Феловиль, отходя к очагу, проверить котел с новой порцией похлебки.

- Да ну! - заорал сзади Червячник. - Мож, я возьму что захочу и плевать на тебя! Что скажешь?

- Давай, попробуй - и не покинешь "Пяту" живым.

- Кто меня остановит?

Она обернулась. - Я остановлю, рябой наглый тупица. Не испытывай меня, и так настроение поганое. Хотите есть - пить здесь? Отлично, но деньги вперед - вы не местные и всё такое. - Она взяла две миски, наполнила супом и плюнула в одну, прежде чем идти к гостям.

Но женщина уже стояла перед ней. Выбрала миску, в которую не плюнули, и сказала: - Мне подойдет вот эта. И вино, если есть.

Феловиль смотрела, как женщина качает бедрами, идя к столу. "Ну, вот на кого должна походить добрая дочь. Только не надо таких злых глаз. Хотя злобность намекает на присутствие разума. Ах, Фемала, во всем виноват твой папаша, да сгниют его кости".

Она с улыбкой понесла миску Червячнику.

Вуффайн сидел в кресле, слушая набирающий силу за стеной ветер. Прикрыв глаза, изучал сгорбившегося в клетке котоящера. - Бежал к старой пещере, да? Подпортил веселую жизнь в таверне и пора было убираться? - Он покачал головой. - Но пещера уже не твоя, тварь. Моя, я там храню запасы. Никакой святости, ведь я позаботился разбить идолов, выбросил приношения в море. Она... какое там слово? Осквернена.

Кот сверкнул глазами на манер всех котов, чешуйчатый хвост дернулся как щупальце.

- И я поставил ловушку, - продолжал чистильщик, - зная, что ты рано или поздно вернешься. И вот он ты, - закончил он со вздохом. - Последний. Девятый из вас.

Алый зашипел.

- Хватит, Хурл. Ведьмовские ночи кончены. И хорошо. Ты убила слишком много местных жителей, не упоминая о домашних животных. Так не могло продолжаться. Я человек терпеливый, терпимый, всегда помню, что мое дело - это мое дело. Но ты обнаглела. - Он потряс головой. - И теперь тебя ждет утес, ведьма.

Вуффайн встал, нахлобучил лисью шапку, подхватил посох, а в другую руку взял проведенную через прутья клетки цепь. Пнул дверь и вытащил клетку на тропу, что вела к меньшему из двух выступов берега. Свет дневной угасал, а ветер разошелся как дикий зверь; он слышал бешеные удары водяных валов о скалы справа.

Клетка скрипела и звенела, волочась по тропе, Хурл прыгала на стенки, плевалась, стукаясь головой, лапы вылезали меж прутьев и взмахивали когтями в сторону Вуффайна - однако цепь была длинной, намного длиннее ящериных конечностей.

Он совсем запыхался, добравшись до оборванного слоя каменных плит, означавшего вершину мыса - половина древнего храма, некогда доминировавшего в сем мрачном месте, давно осыпалась в море. Однако он помнил зловещее здание, присевшее словно обезьяна, устремившее мерзкое лицо-фасад над пенистым заливом, в сторону Гаддовой крепости. Вряд ли сам Худ ведал имя здешнего давно забытого бога или богини.

Выметенный ветрами каменный пол нес едва различимое изображение какого-то демона, чья жуть особенно подчеркивалась хохочущими херувимами в клыкастом рту. Жалкая вера для жалких мест: удивительно, как идеально подобралась пара, как легко превратить в кошмар обычные жизни. Он подозревал, что дурная погода является причиной почти всего мирового зла. Боги попросту являются, придавая лицо гнилому безумию. А людей тянет к подобному, знал он. Бедные дурачки.

Вуффайн подтащил клетку и оставил опасно качаться на краю утеса. Бросил цепь и подошел, держась сторонкой, взглянуть на кипящий хаос скал и пены внизу. - Твои сестры и братья ждут, - сказал он коту. - Или только их косточки. Никогда, знаешь ли, не любил оборотней, а Д"айверсы среди них самые худшие. Но тебя я терпел бы, милый. Жаль, что ты сам нарвался.

Кот завыл.

- Знаю, - кивнул он, - твой оставшийся разум едва сознает себя. Не мое дело, разумеется, но думаю - это будет милосердием если не для ведьмы, то для безмозглого кота. - Он взглянул на клетку. - Так долго, Хурл.

Он встал так, чтобы клетка оказалась меж ним и краем, подскочил и дал хорошего пинка.

Цепь зазвенела о плиты, клетка исчезла, рушась на скалы далеко внизу.

Вуффайн подошел к краю и вгляделся вниз как раз в момент падения. Но в этот последний миг дверца резко распахнулась. Юркое животное движение - и ничего. - Ах, - пробормотал Вуффайн. - Вот дерьмо.

Подняв взгляд, он заметил огромный, потрепанный морем корабль у входа в гавань - тот явился так внезапно, будто был наколдован штормом. Пролетая мимо волнореза, корабль разбил волны и с ужасным, сотрясшим Вуффайна на вершине утеса звуком закопался в песок. Волны взорвались над кормой. Мачты попадали, красные паруса взвились напоследок - вихрь старался унести в небо все, что можно. Вскоре паруса и спутанный такелаж стали багровым пятном в морской пене.

На перекошенной палубе кишели люди.

Вуффайн вздохнул: - Что за хлопотливый день. - Подобрал посох и пустился вниз по тропе, встречать прибывших.

Дых Губб сидел на камне, зажимая забинтованные уши и качаясь взад -вперед. издавал тихие стоны, которым ветер вторил со злой радостью.

Хек еще немного последил за ним, кривясь, и отвернулся в сторону крепости. - Не нравится мне вид этого места. И раз уж, Дых, мы с тобой вдвоем, я так скажу: чем дальше от некромантов и Манси Неудачника, тем безопаснее.

- Они нам дожжны! - сказал Губб, озираясь, сверкая белками единственного выпученного глаза. - Дожжны мне цление! Хося бы! Глядь, Хек! Слуфай! Пушть мне фернут яык! Это фсе они-и-и!

Ветер был яростным и жестоко холодным. Дождь смешивался с брызгами моря и плевал им в лица: Хеку было вполне ясно, что мир не особенно о них думает и не даст Худовой пятки за справедливость и возмещение ущерба. Вся жизнь - один долгий путь по штормами высеченной дороге к какой-то треклятой башне, где сияет свет, суля ложные надежды на спасение. Вот она, Жизнь, верно? Бесполезна как молитва. Бессмысленна как смерть, ведь одна смерть нас и ждет впереди, кого-то ближе, кого-то дальше. Хотя сейчас она ближе чем всегда, и если Дых болеет и стонет и не в силах завершить неуклюжий подъем, то сам Хек не станет особо жаловаться и даже готов признаться по секрету - кому-нибудь, хотя нет никого - что они на волосок от смерти, один шаг в неверном направлении, и холодные трупы встретят рассвет.

И не ему стыдиться, что бедняга Дых совсем истерзан. На борт тех некромантов из Скорбного Молля взяла Сатер, худшее решение в жизни - жизнью капитан и заплатила. "Солнечный Локон" стал изгрызенной, сожженной грудой обломков. Единственный корабль, спарившийся с дхенраби. "Иные вещи, скажу вам, не стоит видеть вблизи. И больше мне вам сказать нечего".

- Где Птиша?

- Наверное, катается в мехах с шерифом, - отозвался Хек и, сказав такое громко, ощутил себя самоубийцей. - Ее любви ни одному мужику не выдержать, - добавил он уныло. - Мое проклятие... или твое тоже, Дых, она так смотрит на рассеченный язык - любить неподходящих женщин.

- Ох, зафкнись, Хек.

- Нет, точно. Хотел бы я быть таким мужиком, что смотрит на голое женское тело и говорит: "Красиво, но маловато, ведь остального я не получу, да и ты не получить всего, чего от меня хотела". Будь я таким мужиком, образованным и так далее, с этими... высокими стандартами... клянусь, был бы счастливее.

Дых опустил руки и выпучил на Хека единственный глаз. - Нуно ее спафти.

- От чего? Она там, где и хотела!

- Но тот фериф был жуфкий уод!

- Урод, верно, но уродам всегда чертовски везет с бабами. Да, красавчики с улыбками победителей и чистой кожей, всё такое... что же, желаю им всех неудач мира, но тут мы, к счастью, таких не найдем. - Он встряхнулся. - Все чепуха, Дых. Она счастлива, причем без нас с тобой. Это и жалит больней всего.