- Он молча встал перед ней, - так начал Кляпп, - и она взмахнула рукой, приглашая. - "Могучий Фенн", сказала женщина....
- Как ее звали? - встряла Опустелла.
- У нее нет имени. Она женщина как таковая.
- Ну, она не таковая, как я.
- Вот именно, - бросил Кляпп. - "Могучий Фенн", сказала она, "ты пришел на стоянку Имассов племени Ифайле, клана Белого Хорька. Приглашаем тебя в гости на все потребное тебе время, долгое или краткое. Будь нам как брат". Вы видите, что она не упомянула о бедственном положении сородичей. Не принесла извинений, не сказала, что ему не стоит питать больших надежд. Страдание должно таиться в тумане, исчезая под светом солнца, и свет солнца изливается из очей любого странника...
- Это было глупо, - сказала Огла Гуш, и Опустелла сочувственно ей кивнула. - Скажи она "мы все голодаем", он мог бы пройти мимо.
- Если бы было так, - заметил Апто Канавалиан, - не было бы истории. Верно?
- Нет, была бы! Расскажи нам, во что она была одета! Хочу узнать все о ее косах, о красках на щеках и сосках. Хочу узнать, что она была там старшей, отвечала за всё, и была умней всех. Герои всегда умней всех. Они самые мудрые! Они облечены в Честь и Правду - не так ли говорите вы, Ниффи?
Мужчина кашлянул, выглядя обеспокоенным. - Ну, не вполне. То есть я... я том, что всё, э, сложно. Вот я о чем. Ну, пусть Кляпп продолжает. Прошу тебя, милая...
- На что они похожи? - спросил Апто.
- Кто на что? - сказала Огла.
- Правда и Честь. Например, Правда оторочена мехом? Сшита из кусков парчи? А что же Честь? Ты носишь Честь на ногах? Из дубленой кожи? Хорошенько пережеванной гнилыми зубами старух?
- Я о том, что они облечены честью и полны правды, - взвилась Огла, закатив глаза. - Идиот.
Кляпп продолжил: - Слыша ее слова, воин-Фенн поклонился, и они вместе вошли в круг палаток, и пронзительный ветер играл потрепанными шкурами юрт. Там были трое охотников, двое мужчин и женщина. Все подошли приветствовать гостя. Они знали, что ему есть что рассказать, и знали, что он заговорит лишь у костра, у хижины вождя. В лучшие времена появление незнакомца вызывало восторг и волнение, все, от стариков до детей, жаждали услышать рассказы о славных деяниях. Такими рассказами гости и платят за уют стоянок.
- Так и современный бард скитается от места к месту, - заметил Апто. - Поэты, каждый из вас может гордиться принадлежностью к древней традиции...
- И вы почтите нас, убив и сожрав! - крикнул Бреш Фластырь. - Ваши лошади...
- Не будут принесены в жертву, - тихо зарычал Тулгорд Мудрый, и волосы его почти встали дыбом. - Так решено и так останется.
Крошка Певун засмеялся, показав мелкие зубы. - Когда певцы кончатся, надутый павлин, съедим либо тебя, либо твоего коня. Выбирай. - Братья тоже захохотали, в один голос. Рыцари переглянулись, потом поглядели на Стека Маринда, но спина лесника оставалась согнутой, и если волосы его были вздыблены, повадка не изменилась.
Угроза Крошки осталась висеть над всеми, будто платье изнасилованной женщины, на которое никто не смеет взглянуть. Впрочем, Бреш казался довольным - он, похоже, даже не вдумался в слова Крошки.
- Вождь той стоянки давно пережил годы охоты, мудрость сделала слабыми его глаза; он ожидал худшего, едва услышав о приходе Фенна с трупом на волокушах. Пищи у них было мало, а целительницы после перенесенных тягот едва способны были ослаблять голодные спазмы. И все же он обвел рукой пол круглой хижины, и немногие способные ходить собрались встретить Фенна и выслушать его речи.
Тут Кляпп закашлялся.
- Женщина первой сказала ему привет, искренне, как сама весенняя земля. Она не могла не чувствовать ответственности за то, что привела ее - пусть честь племени не давала выбора - так что встала с ним рядом, слева, и ждала, когда вождь велит им войти и сесть. Слабые шепотки слышались рядом, все отчетливее: будто бы его нужда была ее нуждой, будто бы он ждет возможности перевалить груз на ее сильные плечи. Не привыкшая к таким переживаниям, он поняла, что духи племени собрались вокруг в тот миг, под серыми мертвенными небесами, и коснулись ее сердца.
Полно ужаса и предчувствий явление духов в мир смертных, ибо намерения их всегда неведомы, а воля сильна - так морской прилив побеждает стену из песка. Да, сердце ее стучало, дыхание участилось, и когда наконец ребенок вышел из хижины деда и поманил ее, она взялась за руку чужака, ощутив рубцы и мозоли на крепкой ладони - словно сама стала ребенком, коего ведет взрослый. Он же опустил голову, хмуро удивляясь, впервые видя, что она молода, что она красива, и какая-то боль исказила грубое лицо....
- Почему? - вмешалась Опустелла.- Что он знал?
- Неуместно сейчас вступление хора, - буркнул Апто Канавалиан.
Кляпп потирал лицо, словно потерявшись. Забыл следующие слова? Неужели сам Грабитель предстал пред ним, ведь смерть давно вошла в наш лагерь?
- Пред очагом.... - чуть слышно прошелестел я.
Вздрогнул, Кляпп подхватил: - Пред очагом сел Фенн, поклонившись вождю и оставив сани снаружи, и последние собаки сбежались, нюхая и мотая хвостами. Оружие легло у порога. Жара заставила его сбросить теплую одежду, явив лицо и оказавшись едва ли старше, чем вставшая рядом на колени женщина. Кровь и страдание слишком известны существам всех народов, всех возрастов. В мечтах мы видим себя здоровыми и счастливыми, воображаем иные места, совсем рядом, только протяни руку... Но жизнь велит нам идти день за днем, видя уродливую реальность, и слишком часто теряем красивые маски, лишившись привилегий, и эта участь ждет почти всех. - Казалось, он задыхается, будто в первый раз осознав смысл своих слов.
Глубину речениям придают лишь крайности опыта слушающих, иначе останутся они плоскими и лишенными переживаний, и никакие моральные изыски не пробудят искренность в тех, что засели в крепостях равнодушия. Ни удача, ни неудача не воскресят мертвую землю, и земля не примет семян, и не расцветут цветы. Истиной было видение мертвого поэта, маска крови и страдания, но истинны также - мы видим сие днем и ночью! - бесчисленные маски бесчувственных, мертвых сердцем и пустых душой, и никому не дано растрогать их.
Кляпп снова покашлял. - Вождь был молчалив и терпелив. Рассказы подождут. Сперва они разделили скудное угощение, ибо вкушать в компании означает породниться в нужде и поделиться скромными удовольствиями. - Он вновь замялся. Все мы сидели, молчаливые и настороженные.
- Слишком мрачно, - сказал Крошка. - Бреш Фластырь, сплети нам другую песню, да поскорее.
Кляпп пошатнулся и упал бы, не подай я ему руки.
Бреш повел плечами, будто ударенный, и лицо стало мертвенно-бледным. Дыша глубоко и неровно, он дико озирался, будто прося помощи, но никто - кроме меня - не решился встретить его взор. Телесно ощутив его ужас, я чуть кивнул, посылая силу уверенности.
Сглотнув, он опробовал певческую интонацию: - Лалаглабла! Ммммммм. Химми - гимми- химми!
За нашими спинами ему ответил в тон хищный харшаль, подтвердив слухи о свойственном этому летуну гадком таланте подражания.
- Сегодня, - начал Бреш ломким, дрожащим голосом, - я спою собственную версию древней поэмы, главы знаменитого эпоса Рыбака Кел Тата. Итак, "Аномандарис".
Апто чем-то подавился и распорядитель принялся хлопать ему по спине, пока не прошел спазм.
Один из мулов ухитрился укусить Блоху за плечо, тот заревел от боли и отбежал в сторону. Другие мулы загоготали, как свойственно всей ослиной породе. Певуны засверкали глазами на мастера Маста, но тот лишь покачал головой: - Блоха замедлил шаги, и всё. Животные тоже проголодались.
Тулгорд Мудрый обернулся. - Эй, возчик, - пролаял он. - Откуда тебя принесло?
- Меня, сир? ну, вообще-то я с Тефта. Долгим был мой путь, не спорю, и запутанной окажется моя история. Жена, видите ли, и сплошные пинки Опоннов. Если нам не хватает историй, что ж, готов занять вас на ночь или две...
- Неужели, - сухо бросил Смертный Меч, опустив скованную перчаткой руку на навершие клинка. Впрочем, затем он просто отвернулся.
- Плата за жизнь? - нагловатым тоном спросил Арпо Снисходительный.
Кустистые брови мастера Маста Амбертрошина поднялись. - В вашем желудке я улегся бы очень плохо, славный сир. Вас бы тошнило до смерти. К тому же госпожа Данток Калмпозити, говорят, сильна в колдовских искусствах и, надеюсь, будет весьма разгневана, потеряв верного слугу.
Распорядитель раззявил рот, слыша это. - Колдовских? Данток? Я не знал...
- Лишь слухи, не больше. - Мастер Маст улыбнулся, не выпуская трубки из губ.
- И что это значит - Данток? - крикнул Арпо.
- Без понятия.
- Как это?
- Какой-то титул, наверное. Мне кажется. - Но пожал плечами. - Звучит как титул, мне кажется, но я же чужеземец и мне ли судить...
Арпо озирался, как ударенный. - Кто-нибудь? Кто-нибудь слышал о таком титуле? Вы, Апто, вы ведь здешний? Что значит Данток?
- Не уверен, - признался судья. -Боюсь, не уделял внимания подобным вопросам. Она хорошо известна в городе, точно, ее весьма уважают и даже опасаются. Кажется, состояние ее произошло от торговли рабами.
- Аномандарис! - возопил Бреш, заставив вздрогнуть всех трех лошадей (но не мулов).
- Аномандарис! - крикнула ящерица, заставив вздрогнуть вообще всех (кроме мулов).
- Верно, - сказал Крошка. - Валяй, Фластырь.
- Сейчас! Слушайте же, внимая моим словам! Песнь сия перескажет предпоследнюю главу "Убиения Драконуса"...
- Вы имели в виду "последнюю", - сказал Апто Канавалиан.
- Что?
- Простите, Бреш, за вмешательство. Продолжайте.
- "Убиения Драконуса", и...
Он откашлялся, надевая особливую маску, свойственную большинству поэтов, и завел звучную рецитацию, которую поэты перенимают один у другого, поколение за поколением. О какой звучности я говорю? О той, что должна придать смысл и вес любому дурацкому слову, даже когда никакого веса не требуется. Да есть ли что-то более раздражающее (и усыпляющее), чем поэтическое чтение?