Глава 15

Мы летели на запад, следуя вдоль тёкшей к побережью Реки Мёртл. Поскольку мы пустились в путь ближе к вечеру, то скоро уже летели в ночное время, но луна светила ярко, и у Гарэса, похоже, почти не было проблем с виденьем в темноте. Погода была ясной, и луна заливала лежавший под нами мир завораживающими узорами света и тени. Сама река выглядела чёрной, но вдалеке она светилась отражавшимся на нас лунным светом.

Будь я поэтом, я мог бы испытать соблазн сложить по этому случаю стих, а так я лишь ограничился подходящим по случаю восхищением.

Мойра Сэнтир молчала с тех пор, как мы покинули Албамарл. Я всё ещё использовал это имя, думая о ней, хотя она на самом деле не была подлинной личностью. Так было проще всего, поскольку она не называла мне своего собственного имени. «В отличие от меня, поскольку я сумел назваться «Брэксусом» несколько часов назад», — тихо подумал я. «Полагаю, имя достаточно подходящее, поскольку я действительно расплачусь с некоторыми долгами, прежде чем всё закончится». Я хотел было добавить «или умру, пытаясь это сделать», но осознал, что лучше бы подошла фраза «или могу попытаться умереть».

Наш полёт пронёс нас над городом Тёрлингтон, угнездившимся на краю Болота Виверн, где река расходилась в широкой дельте, питавшей огромную болотистую территорию. Само болото было названо так потому, что основатель Тёрлингтона считал, что множество обитавших в этой области крокодилов выглядели довольно похожими на драконов. Возможно, он бы пересмотрел своё мнение, увидь он дракона, на котором я летел. Разница между Гарэсом Гэйлином и жившими в болоте рептилиями была весьма разительной.

Если уж на то пошло, ночной перелёт над городом был к лучшему. Жители могли удариться в панику, увидев летящий над ними колоссальный силуэт дракона.

Эта мысль заставила меня тихо засмеяться, когда я вообразил бегущих к укрытиям горожан, и сидевшая передо мной Мойра пошевелилась, почувствовав мой смех. Тем не менее, она промолчала.

— Ты вообще собираешься со мной когда-нибудь снова говорить? — сказал я со своего места позади неё. Мне приходилось кричать, чтобы меня было слышно за свистом ветра.

— «Ты не давал мне разрешения говорить», — пришёл ко мне в разум её немногословный ответ.

Я внутренне содрогнулся, вспомнив свои последние обращённые к ней слова. Хотя я на самом деле не имел намерения запрещать ей когда-либо говорить, мой приказ был подкреплён силой связывавших её чар. Она была буквально неспособна общаться без моего дозволения.

— Я совсем забыл об этом, — ответил я. — Ты можешь общаться или действовать ещё каким-либо образом, если только не считаешь, что это пойдёт вразрез с моими желаниями, а сейчас моё единственное желание — чтобы ты оставалась со мной.

— «Я понимаю».

Она не потрудилась добавить ничего больше, отчего у меня создалось впечатление, что она, вероятно, не простила меня за недавние мои действия. «Ну и ладно — молчаливое неодобрение я переживу. Вообще-то, мне так даже лучше», — подумал я, хотя передавать ей эту мысль я не стал. В течение всех лет моего брака я часто жалел, что Пенни не прибегала к молчаливому неодобрению, однако это было не в её характере.

Гарэс медленно снижался, паря всё ниже, пока мы не полетели прямо над верхушками кипарисов, преобладавших в этой части болот. Я направил ему свои мысли:

— «Почему мы снижаемся»?

— «Мы рядом с побережьем», — ответил он, не утруждая себя никакими дополнительными пояснениями.

Хотя ни мне, ни Мойре на самом деле больше не нужно было отдыхать или спать, я осознал, что для нашего всё ещё живого средства перемещения это было не так.

— «Это имеет смысл», — ответил я. — «Мы можем отдохнуть там, прежде чем продолжить утром».

— «Куда ты намереваешься отправиться оттуда?» — спросил он.

Это был вполне разумный вопрос, учитывая тот факт, что я пока не потрудился поделиться с ним своей запланированной целью.

— «Будем двигаться дальше на запад, через океан».

— «Там нет ничего кроме воды и ещё воды, когда минуешь редкие прибрежные острова», — ответил он с ментальной ноткой любопытства. Гарэс приземлился на большом, но относительно твёрдом отрезке песчаного пляжа. Территория, где болото встречалось с океаном, была по большей части солёным мелководьем с кучей тростника и других растущих в солёной воде растений, но глаза дракона нашли для нас одну из немногих областей с твёрдой землёй.

— Там есть остров, — сказал я, используя свой голос, теперь, когда шум его крыльев стих.

— Я его не видел, — ответил Гарэс, будто он мог окинуть всю широту морей одним лишь своим взором. С другой стороны, я вынужден был признать, что у дракона было зрение не хуже орлиного. Если он в прошлом летал над побережьем, то в ясную погоду мог видеть на многие мили.

Я улыбнулся, хотя под шлемом выражение моего лица ушло впустую:

— Он немного дальше, чем твои глаза могут видеть отсюда.

— Насколько дальше? — с подозрением спросил он.

Я немного подумал над этим вопросом, прежде чем ответить:

— Я не уверен, но примерно на том расстоянии, которое мы пролетели сегодня.

— Мы сегодня пролетели над половиной Лосайона, даже больше. На таком расстоянии там ничего нет кроме пустых глубин, — сказал мне Гарэс, высказав это как факт.

Мойра выбрала этот момент, чтобы подать голос:

— Гарэс верно говорит.

— Голем не ошибается, — ответил дракон, прежде чем безмолвно добавить: — «Ты так и не сказал мне, зачем ты настоял на том, чтобы взять это существо с собой».

Это его отступление меня ошарашило. Мне и в голову не приходило, что он не знал, кто она такая. В конце концов, они были друзьями до войны с Балинтором, более тысячи лет назад. В то время кроме них больше не было живых архимагов. Конечно, сейчас она выглядела немного иначе, имея тело из земли и камня.

Прежде чем я смог объяснить, он снова заговорил:

— Откуда ты знаешь моё имя?

— «Я помню дни до войны с Балинтором», — ответила она, на этот раз вещая свои мысли нам обоим. — «Моя создательница жила и работала с тобой бок о бок, до твоего обращения в дракона».

— Странно ты говоришь — «создательница»; если ты была одной из Тагос Чэрэк, то не моей. Мойра Сэнтир что, создала твои узы после моей… трансформации? — осведомился он. Использованная им фраза, «Тагос Чэрэк», была старым термином, означавшим воина, которому архимаг дал узы земли.

Сразу отвечать Мойра не стала, и послала мне личную мысль, окрашенную неохотой:

— «Быть может, будет лучше оставить моё происхождение в тайне. Ему это принесёт лишь боль».

— «Я множество вещей держал в себе, но скрывать от него это было бы нечестно», — сказал я ей. Раскрыв рот, я заговорил вслух: — Мойра создала её как своего рода копию своей личности и воспоминаний перед боем с Балинтором, — сказал я. Причину, толкнувшую её к этому, я не озвучил. Я сомневался, что даже дракон знал, что моя дочь была мне на самом деле не родная.

Глаза дракона расширились от изумления:

— Я думал, что в вашем роду это было запрещено.

— «Действительно, запрещено», — сказала Каменная Леди, потупив взгляд, — «но она всё равно решила это сделать. К тому моменту не осталось никого, кто мог бы оспорить её решение».

Дракон имел ввиду особый дар волшебников из рода Сэнтир, способность создавать разумные сознания из одной лишь магии. Подобно таланту Прэйсианов к невидимости, её род был способен создавать разумные заклинания в качестве временных слуг или помощников. Их создания принимали множество форм, порой будучи всего лишь маленькими посланниками, похожими на птиц, а порой будучи сложными сущностями, которые использовались для придания разума механическим слугам.

Единственным правилом, которого всегда придерживались волшебники Сэнтиров, было никогда не создавать истинную копию, клона самих себя. Это считалось жестоким и бесчеловечным, и, учитывая мой собственный статус чего-то подобного этому, я был вынужден согласиться с их умозаключениями.

Я с интересом наблюдал за этими двумя сущностями, просуществовавшими уже более тысячи лет. Двое свидетелей и участников одной из величайших трагедий, когда либо случавшихся с человечеством — двое знакомых, не разговаривавших друг с другом с того дня, как Гарэс трансформировался, и погубил как врага, так и людей, которых он собирался защищать. Для столь долгожданной встречи эти двое были удивительно подавленными. Они долго молчали.

По прошествии, казалось, часов, хотя, вероятнее всего, лишь пары минут, дракон снова заговорил:

— Так ты помнишь… — сказал он, позволив фразе повиснуть в воздухе, не в силах завершить её, хотя мы все знали, что он мог иметь ввиду лишь одно событие.

— «Я — на самом деле не Мойра Сэнтир, но эти воспоминания у меня есть. Я всё помню, как если бы я была там лично», — ответила она ему.

Воздух между ними будто гудел от едва подавляемого напряжения. Исходившие от Гарэса эмоции были настолько мощными, что даже его твёрдо контролируемый разум, с его странной рептилииевой природой, не мог их скрыть. Его внутренняя боль пульсировала, и моё собственное сердце будто резонировало с ней. Это напомнило мне о том дне, когда я стал таким, какой я стал сейчас, о дне, когда меня разлучили с моей семьёй и всеми, кого я знал и любил.

— Может, будет лучше, если я оставлю вас до утра. Мне нужно поохотиться, и… — начал дракон, отворачиваясь.

Мойра резко шагнула вперёд, положив ладонь на его массивную переднюю лапу прежде, чем он смог снова взлететь:

— «Подожди. Тебе нужно это знать. Она простила тебя, перед смертью. И остальные простили, даже Мордэкай, хотя он сперва злился. Они поняли твою ошибку, и они чувствовали то же отчаяние. Они… мы… мы все допускали свои собственные ошибки».

Использование ею имени «Мордэкай» на миг сбило меня с толку, пока я не осознал, что она имела ввиду моего предка, мужчину, которого она любила.