8. Это вечернее открытие, совершенное мною на улицах города, не дает покоя. Я почти не сплю, ворочаю

8.

Это вечернее открытие, совершенное мною на улицах города, не дает покоя. Я почти не сплю, ворочаюсь в темноте, представляя ту кару, которую обрушу на головы коварных интриганов. «Почему я? — думаю в полусне, — почему они выбрали меня?» И сам себе отвечаю: «Из-за бабок. Это же элементарно, Ватсон!» Вроде ничего личного, но все равно обидно. И Лиза с изумрудными глазами. Она ведь мне нравилась, а теперь…

История, начавшаяся со встречи с этой девушкой, не получит продолжения. Так я думаю сонной головой, так мне кажется. Или не так?

Все истории движутся своим чередом, имеют начало, конец, потом возникают снова. Они кружат нас в нескончаемой круговерти, как щепку в водовороте, прибивая то к одному берегу, то к другому. Сейчас я вижу, что водоворот относит меня далеко от Лизы, уже унёс, и я на другом берегу. Но это еще не конец, на продолжение я надеюсь.

Если представить историю в виде пирамиды или круглой башни и смотреть изнутри, от основания, тогда взгляд затеряется в высоте, в бесконечности свода конуса. Там апогей каждой истории, там она заканчивается. «Я еще не достиг апогея, — эта мысль назойливо выносит мозг. — Еще не достиг!»

Переворачиваюсь на другой бок, чтобы отогнать от себя навязчивые мысли, но они возвращаются тем или иным образом. Одна картинка сменяет другую, заставляя плыть в вязком мареве полусна, путать реальное с вымыслом. Странные видения снова копошатся в мозгу, и я чувствую, что нахожусь не у себя в съемной квартире, в этой кровати, а в других координатах времени. Я мыслю, следовательно, не существую. Я анти-Декарт, но уже не белковое тело. И это странное ощущение — быть не белковым телом…

Под утро я проваливаюсь в короткое тяжелое забытье и потом на работу еду с несвежей головой, едва открытыми глазами. Мысли, пришедшие прошлой ночью, продолжают возвращаться разрозненными кусками, несвязанными блоками. Вот, например, о конусе, как модели любой жизненной истории. Я думаю об этом, механически отслеживая сигналы светофоров.

«Неужели жизнь строится по правилам геометрии? Слишком просто!» И ещё. «Истории могут затягивать нас без наших желаний, когда понимаешь, что ущерб очевиден, но ничего сделать не можешь. Ничего не можешь противопоставить. Хотя на презентацию с Лизой я поехал сам, меня никто не заставлял. Я думал, что у нас завяжутся отношения». Глупый расчет! Как в одном мини-анекдоте: «Я женился по расчету, но он не оправдался».

Пока я предаюсь мизантропии, мой «Круз» медленно продвигается в толпе таких же машин, спешащих на работу. У одного из светофоров я отвлекаюсь, и рука случайно дергает руль. «Шевроле» вильнув, едва не наезжает на девушку-велосипедиста, остановившуюся с краю дороги.

В последнее время улицы города накрыла очередная мода — ездить на работу на велосипедах. Все было бы хорошо, если бы заранее оборудовали велосипедные дорожки. Но дорожек нет, бедняги-велосипедисты снуют между машин, как надоедливые мошки, которых хочется прихлопнуть рукой. Ну, некоторые не выдерживают и прихлопывают их капотами или дверцами машин.

Она была в пронзительно синей велокуртке, на спине болтался такой же синий рюкзачок, на голове желтая каска, и я невольно заподозрил в ней сторонницу незалэжной Украины.

Девушка поворачивается ко мне, небрежно стучит пальцем в перчатке по стеклу правой двери, и я его приспускаю. На меня смотрят злые глаза.

— Ты чего, козёл, не видишь куда едешь?

— Извиняюсь, это случайно! — бормочу, невольно отодвигаясь назад и чувствуя врезавшийся в плечо ремень безопасности.

Лёд в голубых глазах девушки понемножку тает.

— В следующий раз будьте осторожнее, — произносит она, готовая сесть на велосипед и снова двинуться в путь.

По моим расчетам, скоро загорится зеленый, и вдруг я совершаю отчаянный поступок. Не знаю, что на меня накатило: виновата ли тёмная, невнятная история с Евгением Ивановичем или причина в моих неудачных поползновениях к Лизе.

— Девушка, а вы не хотите встретиться? — обращаюсь к ней с неожиданным предложением. — Можно ваш телефон?

Девушка колеблется. Она то глядит на светофор, то на меня, и мы оба понимаем, что сейчас поток машин рванет, и мы разъедемся в разные стороны. Случайное уличное знакомство, что может быть банальнее? В свое оправдание думаю, что старина Энгельс одобрил бы меня, раз я веду себя согласно его формуле, как простое белковое тело.

Желто-синяя велосипедистка из какого-то кармана достает тюбик, и я вижу, что на боковом стекле она пишет губной помадой свой телефон. Красные цифры выглядят празднично, похожие на художественную надпись на рождественской открытке. И еще девушка мелко приписывает имя: «Аня». Смотрю на её художество и не знаю, что делать — радоваться, что она решилась оставить свой контакт или возмущаться, что испачкала помадой стекло.

Зажигается зелёный свет и пока я раздумываю, Ани уже нет рядом. Далеко впереди, меж легковых машин, мельтешит её желтая каска, точно кусочек кувшинки качается на темном пруду. Она вдруг напоминает мне, как я следил за Лизой у дома, где запалил её свидание с Евгением Иванычем. Тогда её синее платье тоже мелькало в толпе. Только напоминало не кувшинку, а поплавок, весело прыгающий на речных волнах.

Долго провожаю велосипедистку взглядом, но догнать не могу — мой транспорт не позволяет так смело маневрировать в гуще железных насекомых, ползущих к неведомой цели.

Приехав на работу, в офис сразу не захожу. Странная девушка Аня, оставившая помадные цифры на стекле правой дверцы, заставляет меня задуматься о том, нужна ли мне такая коммуникация. Но на всякий случай я фотографирую её номер на смартфон, а потом с трудом стираю жирные цифры и это стоит мне измазанного помадой носового платка.

В офисе уже отирается Степан. Выглядит он беспокойно — ходит из угла в угол невольно, задевая сотрудников фирмы, громко рассказывает анекдоты, но сам не смеется. И я замечаю в глазах его тлеющий уголёк настороженности.

— Данила, привет! — бросает он. — Надо потрещать!

Мы отходим в сторону, останавливаясь в коридоре, недалеко от офиса. Стёпа затравленно озирается по сторонам.

— Ты нарыл чего-нибудь? — пытает он меня, взявшись за пуговицу моего пиджака.

Я запоздало вспоминаю о его просьбе проследить за Лизой и найти её любовников.

— Слушай, Степа, пока ничего нет! — говорю, чтобы быстрее избавиться от обманутого супруга-рогоносца и спокойно обдумать своё положение.

— Кажется, она беременная, но мне не говорит.

— Кто, Лиза? — я в замешательстве замолкаю, пытаясь собраться с мыслями.

— Да, да, Лиза! — горячо подтверждает Соснин, — понимаешь, чувак, у неё тошнота по утрам и мне кажется, уже нет месячных. Так было с нашим первым ребенком.

— Да… — неопределенно мычу я, собирая в кучу заметавшиеся мысли, — а от кого забеременела? Не от тебя?

Степа морщится, будто хочет утаить нечто важное и сокровенное, но обстоятельства вынуждают.

— Мы с ней поссорились. Не спим сейчас вместе.

— Сейчас не спите, но спали раньше.

— Уже месяца три, — бурчит Степан. — Просек фишку?

— Да! — опять вынужденно соглашаюсь я с его умозаключением. — Как думаешь, кто отец?

— Если бы знал — морду набил! Я потому и просил тебя…

— Ладно, я постараюсь узнать быстро, мне пора в офис.

Мы возвращаемся. Однако сюрпризы, которые меня ожидали сегодня, оказались вовсе не исчерпаны утренними встречами с велосипедисткой Аней и новостью, которую преподнёс Степан. Завидев нас, Лиза вдруг встает и подходит к нам, при этом обнимает и прижимается ко мне так, словно она моя девушка. Я заглядываю в её лицо и замечаю, что изумрудные глаза полуприкрыты, а на лице витает привычная усмешка.

Она отрывается от меня и громко обращается ко всем коллегам:

— Минуточку внимания! Я хочу сделать объявление.

Движимые любопытством, головы моих коллег отрываются от компьютеров, замирают в ожидании, как пациенты перед гипнотизером. Мне, как и всем интересно. Сейчас она, видимо, скажет о своей беременности и уходе в декрет. Да, Ваня Кравчук явно заскучает без неё. С кем он теперь будет красоваться на презентациях?

— Мальчики и девочки, — продолжает Лиза, всё-также насмешливо улыбаясь, — я хочу вам сказать, что ухожу от Степана к Даниле. Сюрпрайз! И еще. У нас будет ребенок — можете поздравлять!

Если бы за окном внезапно взорвалась бомба, выбив все стекла, если бы произошла техногенная катастрофа с нашим туалетом и фекалии затопили бы офис или вдруг появился председатель правления банка, эти события не вызвали бы столь неожиданного эффекта, как слова Сосниной.

— Я… мне… — пытаюсь что-то произнести в оправдание пересохшими губами, но не могу.

— Так это ты? Вот бл…дь! — слышу сбоку зловещий голос её мужа, и боюсь взглянуть в его сторону, представляя, что сейчас нарисовано на лице Стёпы.

Между тем Лиза, как ни в чем не бывало, отходит от меня, принимает робкие поздравления. На нас со Степой никто не обращает внимания, будто мы никого не интересующие статисты на этом спектакле, статисты, уже отыгравшие свои партии.

«Как же так, — мучительно думаю я, — зачем она врёт? Чтобы скрыть связь с Евгением Ивановичем и подставить меня?» Последняя мысль особенно горька, мне страшно хочется отомстить. Но как, и нужно ли? И не часто ли поддаюсь я этому жестокому желанию в последнее время? Сначала Евгений Иванович, теперь Лиза.

Конечно, сами мысли о мести хорошо действуют на нервную систему — они успокаивают. Они как отложенное, и потому кажущееся неотвратимым наказание, которое я когда-то ниспошлю на головы своих врагов. Но сейчас. Что делать мне сейчас?