6. В кофе-пойнте меня поймал Кравчук. Он подошел — высокий, элегантный, из тёмно-серого пиджака выгл

6.

В кофе-пойнте меня поймал Кравчук. Он подошел — высокий, элегантный, из тёмно-серого пиджака выглядывали манжеты белоснежной рубашки с запонками. По сравнению с ним мой костюм выглядел убогой тряпкой, купленной на дешевом вещевом рынке. Да, не случайно на него табунами западали девчонки!

— Слушай, Даниэль, — он отчего-то назвал меня так, словно разговаривал с иностранцем, — с моим знакомым, помнишь, я тебе говорил о рекламщике, так вот, с этим чувачком не срастается. У него свои заморочки, в общем, ему некогда и вообще он свалил на Мальдивы. Так что ты забей, не бери в голову. Окей?

У Кравчука опять неприятно пахнет изо рта, и я невольно отстраняюсь.

— Кстати, хотел тебе тоже коммуницировать, — сообщаю, испытывая смутную гордость собой, своей ловкостью, — когда мы ездили с Лизой на презентацию директор компании Евгений Иванович предложил сотрудничество. Он уже сбросил прайс.

— Окей! Тогда работай с ним.

Иван как бы дружески хлопает меня по плечу и отходит. Однако мне кажется, что в его жесте нет ничего дружеского, скорее, этот жест выглядит покровительственно. А может, так только кажется?

Я ставлю стакан остывшего кофе на столик, настроения допивать уже нет.

Ох уж эта моя подозрительность? Она выглядит так плебейски, словно я мнительный маленький человечек, перманентно готовый к обидам.

Через пару дней говорю со своим непосредственным начальником о предложении Евгения Ивановича. Мне нужно еще около десяти тысяч долларов, чтобы осуществить новый проект. Деньги для банка небольшие и я знаю, что заполучить их можно, но Арсений Павлович, мой начальник, прижимист.

— Тебе зачем? — бурчит он, перебирая маленькими неуклюжими руками с короткими пальцами, бумажки, валяющиеся на столе. Я всегда удивлялся тому, как он с такими детскими пальцами умудрялся быстро печатать на клавиатуре.

— Понимаете, Арсений Павлович, клиент неплохой подвернулся. Предлагает печатать банковскую рекламу на постерах, и размещать их в метро. Но надо чуть-чуть увеличить бюджет.

— Ты же знаешь, нам нельзя превышать лимиты, — возражает начальник. — Нам на год отпустили тридцать тысяч долларов. Ты уже спустил почти двадцать, а впереди еще полгода.

Арсений Павлович замолчал, равномерно постукивая короткими пальцами по столу. Этот стук напоминает звук метронома, который использует настройщик роялей. Тук-тук, кап-кап. Словно на стол кладут монеты, а Арсений Павлович медленно, со знанием дела, их отсчитывает. По одной.

— Но мы можем попросить директора добавить бабок! На крайний случай! — не сдаюсь я.

— Тридцать тысяч! Ты меня слышишь? Ни центом больше! И потом, зачем нам постеры в метро? Может, еще прикажешь биллборды на Красной площади развесить? С такими темпами мы банк пустим по миру.

— Я на эту тему разговаривал с Кравчуком, — покривил я душой.

— И что он сказал?

— Поддержал. Сказал, что метро — оригинальная идея, что её надо использовать.

— Н-да… — задумчиво ворчит Арсений Павлович.

Ему определенно хочется мне отказать, и я вижу это невооруженным глазом. Но с Кравчуком Арсению Павловичу ссориться не с руки. Из Кравчука может получиться могущественный враг, а зачем эта беда моему начальнику? Он осколок от ушедшей управленческой команды, случайно уцелевший после корпоративной бури, пустившей ко дну старый банк. Поддержки у Арсения Павловича никакой, и я не понимаю, кто и зачем его держит. Может, о нем просто забыли?

— Ладно, попробую что-нибудь сделать, — нехотя выдавливает начальник, — запрошу «Голову», но ты не сильно надейся. Там сейчас экономят.

— Могу намекнуть Ивану, чтобы позвонил в головной офис. Для ускорения.

— Не надо!

Сижу, зарывшись в бумаги. Работа рекламщика скучна и однообразна, в ней нет ничего героического и романтического, никакого драйва. Нашел клиента, заключил договор, оформил выплаты и получил продукцию. Затем, разместил её в масс-медиа среди homo sapiens, и опять начинаешь сначала. Всё как на конвейере. Да это и есть конвейер пиарщиков.

Услышав непонятное шуршание, поднимаю голову и обнаруживаю, что рядом на стул присел Степан Соснин, муж Лизы. У него заговорщицкое лицо. Он делает вид, что пьет кофе, утащив пластиковый стаканчик из помещения кофе-пойнта. Впрочем, кофе уже в стаканчике нет. Легкая пластиковая оболочка вырывается, норовит вылететь из его неловких пальцев и залить оставшимися в нем каплями коричневой жидкости мои бумаги с очередным договором, разложенные на столе.

Я с опаской смотрю на руку Степы, на его пальцы, которые могут в любой момент разжаться из-за одного неудачного движения.

Невольно загораживаю свое сокровище локтем, как если бы под моей рукой лежали ценные предметы, например, купюры долларов, евро или пачки рублей, а не простые бумажки, которые можно восстановить в случае порчи. Однако мой жест собственника вызывает у Степана непонимание, и он еще ближе двигается к столу вместе со стулом.

Вообще Степан часто заходит к нам. Он здесь, практически, свой человек, хотя и без постоянного пропуска.

— Слушай Дэник, – по-свойски обращается ко мне Соснин, едва наклонившись вперед, — ты ничего не засёк?

— В смысле? Что именно?

— Ну, Лизку. Ни с кем не видел?

— Нет. А что с ней?

— Понимаешь, чувак, есть у меня мысли… подозрения…

— Какие? — я притворяюсь непонятливым, хотя роман Кравчука с Лизой — это секрет полишинеля нашего офиса.

— Мне кажется, она с кем-то встречается. И я не знаю… Короче, можешь за ней присмотреть?

— Шпионить что ли?

— Нет, не шпионить, а так…

Простодушный Степан замолкает, не в силах подобрать подходящего слова. Конечно, в своем автосалоне он имеет дело только с железками. Им не нужно доходчиво объяснять, что к чему, подбирать слова, убеждать. Ещё проще с легковерными лохами, которым надо впарить очередное детище российского автопрома. Подведи их к авто, ткни в ценник и увидишь горящие от безумия глаза, глаза голодной мыши, лезущей за недорогим сыром в мышеловку. Кстати, мышеловке всё равно, какой по цене сыр в ней лежит — главное щелкнуть пружиной по башке.

— Ты хочешь, чтобы я приглядывал бесплатно? — небрежно бросаю я, и Соснин удивленно смотрит в мои непроницаемые глаза.

— Да, ладно! — бормочет он. — У тебя же тачка есть. Давай я зимней резиной отдам. Какая у тебя машина, я забыл?

— «Шевроле Круз». А ими тоже торгуете? У вас же только «Лады Приоры».

— Через знакомых достану, не парься! Лады?

— Лады! — неуверенно соглашаюсь я, не очень понимая, как и где я буду следить за Лизой. А самое главное, зачем мне это надо?

— А ты вообще, как сам? — вдруг интересуется Степа, отодвигаясь и посчитав, что самая важная часть разговора позади.

— Нормально! Работаю.

— А в личной жизни как? Тёлки есть?

— А у кого их нет? — спрашиваю я в ответ и надеюсь, что Соснину надоест изображать великосветский разговор, и он отстанет, наконец, даст спокойно поработать.

— Да-а, — глубокомысленно мычит Степан, как бы соглашаясь со мной. Он замолкает, однако длительный умственный процесс для него непривычен: — Не хочешь на футбол сходить?

— А кто играет?

— Спартак с ЦСКА.

— А ты за кого болеешь? — интересуюсь между прочим, сам-то я никудышный болельщик.

Степан ни секунды не медлит.

— За Спартак, конечно.

— И шарфик красно-белый есть?

— Да всё, что нужно. Присоединяйся сегодня! Жаль, что пиво запретили приносить, но мы с пацанами после отрываемся.

Я пожимаю плечами как бы в раздумье, хотя, разумеется, ни на какой стадион не собираюсь. Не моё это: сидеть, горланить кричалки, цепляться к фанатам другой команды, получив по морде между делом, а потом засесть в пивбаре и гоготать, вспоминая стычку. Нет, не моё!

— Короче, ты это самое, звони, если что! — предлагает Степан, заметив мою нерешительность.

— Позвоню!

Вместо Степана звоню спустя несколько дней Евгению Ивановичу.

— Евгений Иванович, это Данила Изотов. Я по поводу наших договоренностей. Смету мне утвердили, деньги выделили, так что можно заключать договор.

Голос директора рекламно-издательской фирмы звучит расслабленно.

— Данила, добрый день! Подъезжай в офис, оформим бумаги. Как только деньги упадут на счёт, сразу приступим к работе. Обещаю, что через три, ну, максимум четыре дня постеры будут расклеены.

— Меня устраивает! — немедленно соглашаюсь я, хотя некоторые нотки в голосе Евгения Ивановича настораживают. Эти нотки звучат так, словно его голосом отвечает Иван со своими вальяжно-ласковыми интонациями: «Только ради Вас!», «Будьте любезны!».

«Окей!» — добавляю про себя для уверенности.

Взгляд мой скользит в сторону Алёны. Она сегодня в хорошем настроении, пришла на работу, демонстрируя татуировку в виде сине-красной розы на левой ступне. Часть лепестков прикрыта сандалией и Василькевич сняла обувь, чтобы демонстрировать это кожное художество во всей красе.

На меня она не обращает внимания. Наверное, опять переписывается по электронной почте через экспресс-сообщения. Я даже знаю с кем — со своей подружкой Лизой, которая сидит неподалеку и тоже не отрывается от компьютера. Опять перемывают косточки коллегам, сплетничают, прикалываются над кем-то. Может, даже надо мной.

Вспомнив о своём начальнике, об Арсении Павловиче, изображавшем метроном, начинаю медленно постукивать одним пальцем по столу. Стук-стук, бам-бам. Мой перестук выбивается из общего шума, разрушая офисное благозвучие, раздражает. Но я добиваюсь своего: Лиза отрывается от экрана, и недовольно смотрит в мою сторону.

— Данила прекрати! — требует она.

— А что?

— Мешаешь! — она делает строгие глаза и поворачивается к компьютеру.

«Чем Лизка так занята? — лениво думается мне. — Не Алена же её завлекла перепиской? Может быть, я перепутал, и она чатится с Ванькой Кравчуком? Эпистолярный электронный роман?»