Я, черт возьми, не мог этого вынести. Боль, вся эта чертова боль в груди. Я не мог смотреть на отца. Не мог вспомнить видео, которое только что видел. Я попятился из комнаты, пока не оказался в коридоре. Я не мог дышать.

Я не мог дышать, черт возьми!

Но мое сердце еще не перестало мучить меня. Вместо этого оно показывало мне лицо Чески, когда я велел ей отвалить от меня. Сказал ей, что стал таким из-за нее. Я видел боль в ее зелено-карих глазах. Дрожание ее нижней губы. Я закрыл глаза, ударившись спиной о стену коридора, и увидел ее над собой, верхом на мне, с откинутой назад головой и приоткрытыми губами. Видел, как она спускается на арену, в коже на ногах и с чертовым адским огнем во взгляде.

Видел, как она встала передо мной и провела королевой вниз по моей груди. Я твоя королева.

Твоя королева... твоя королева... твоя королева…

Моя чертова сломленная королева.

Я поднялся с пола, отбрасывая из головы все эти образы и придерживаясь за стену, ворвался в спальню. Ее там не было.

Мое сердце заколотилось от ужаса. Я должен был найти ее. Чертова боль в моей груди прекращалась только тогда, когда она была со мной. Когда она была рядом со мной, когда мои губы были на ее губах... когда я был внутри нее....

— Ческа! — прокричал я, хлопая дверями. Моя семья пялилась на меня, когда в комнатах я находил только их. Я помчался по коридору, виски затуманивало мне зрение, лишая равновесия.

— Ческа! — звал я, сбивая вазы и прочую дрянь с полок, отталкиваясь от стен. Мне нужно было найти ее.

Я люблю тебя…

Ее голос звучал в моей голове, от чего я едва не падал на колени. Ее лицо. Ее лицо, когда я сказал ей отвалить от меня, ее руки, когда она обхватила себя так, будто я ударил ее прямо в сердце.

С таким же успехом я мог бы это сделать на самом деле.

Я люблю тебя, Артур…

— ЧЕСКА! — я с грохотом распахнул дверь кабинета. Бетси вскочила на ноги. — Убирайся, — сказал я кузине, увидев, что Ческа сидит в кресле позади нее. — Ческа, — повторил я. Боль в груди немного отступила, когда я увидел ее макушку и каштановые волосы.

Она все еще была здесь.

Я протиснулся в комнату. Бетси прошла мимо меня. Я чувствовал на себе ее горящие, прищуренные глаза, но не смотрел на нее. Все это, черт возьми, из-за нее.

Огонь в камине разгорался все сильнее, когда я обошел кресло и увидел ее. Вот она... моя сломленная королева. Ее взгляд был прикован к шахматной доске между двумя креслами. Я уставился на нее и увидел, что она передвинула фигуры и играла в одиночку. Королева была вне доски, а король открыт для удара врагами.

Его самое дорогое сокровище было уничтожено.

Я упал на колени. Ческа не двигалась. Она словно была парализована, не замечала ничего, что ее окружало, кроме этой гребаной шахматной доски.

Я посмотрел в глаза Чески. Они были безжизненны, чертовски пусты. На этот раз мои внутренности скрутило не из-за трещины в груди, через которую проникала армия удушающих чувств, сыпавшихся на меня, как пули, а из-за опустошенного взгляда на лице Чески.

Я никогда не видел ее такой. Даже когда она рухнула на пол моего кабинета в ночном клубе. Даже когда она очнулась и правда о том, что произошло, снова обрушилась на нее.

Я уничтожил ее, как и всегда предполагал, что сделаю.

Погубил ее.

Перед моим мысленным взором она предстала ребенком на лестнице своего дома в Челси, когда я впервые встретил ее. Ее оливковая кожа и огромные глаза. Я видел ее в этом гребаном бикини на яхте в Марбелье, когда нам было всего по восемнадцать. Я видел ее лицо, когда она поняла, кто пришвартован рядом с ней, чертовски одержимый взгляд в ее глазах, который никогда не исчезал.

До сих пор.

— Ческа, — сказал я хрипло, мой голос оборвался. Я опустил голову, чувствуя, как силы бороться покинули меня. Когда я поднял глаза, ее образ был размыт, слезы, черт возьми, закрывали ее от моего взгляда. — Их убили, — сказал я, и когда мои глаза прояснились, я увидел, как что-то похожее на боль промелькнуло на ее лице.

Ческа продолжала смотреть на шахматную доску, на уязвимого короля и его королеву, отставленную в сторону.

— Они убили их, — повторил я и перестал бороться с гребаными чувствами, которые и так добрались до меня, поглотив каждый дюйм моей плоти и костей. — Они сожгли их заживо, — сказал я. Ческа поморщилась. Мои плечи поникли. — Я не знаю, как с этим справиться, — сказал я, бессильный и чертовски измученный на полу, у ее ног.

И все же она молчала.

— Это… — сказал я и поднял глаза. Ческа наблюдала за мной печальным взглядом. — Чувство, — признался я и увидел, как лед в ее глазах тает. Лед, возникший там из-за меня. Я знал это, даже будучи чертовски пьян.

— Артур…

— Я его отключил. Я отключил все чувства после мамы и Перл, после папы... после того, как я оставил тебя в тот день в Оксфорде, — сказал я, выплескивая все это наружу. Всю гребаную боль, которую держал внутри, из-за которой моя плоть будто гнила. Которая была словно смертельный вирус, пока я не перестал чувствовать ничего, кроме ярости и желания убивать.

Ческа заерзала в кресле, но по-прежнему не прикасалась ко мне. Я знал, что ей нужно больше. Нужно, чтобы я рассказал ей больше. Я закрыл глаза и вспомнил, как она упала на полу моего клуба. Чертова боль, которая началась в ту минуту, когда она вернулась в мою жизнь. Тринадцать месяцев. Я не видел ее тринадцать месяцев, не чувствовал ничего, кроме ярости, жажды крови и тьмы после смерти наших отцов.

Потом я увидел ее лицо. Ее окровавленное, избитое лицо, и трещина в моей груди пробила защитные стены. Чем больше я был рядом с ней, тем больше чувства начинали пронзать меня, день за днем, минута за минутой.

— Ты… — я вспомнил, как сегодня вечером она вытащила из контейнера безжизненную девушку. Гребаный страх, глубокий и опустошающий страх, когда контейнер взорвался, и я подумал, что опоздал. Думал, что Ческа мертва. Что ее нет. Что я потерял ее.

Черт возьми, потерял.

Я сглотнул комок в горле, затем встретился взглядом с Ческой.

— Ты снова заставила меня чувствовать. После того, как прошло так много времени, и кровь, смерть, все темные мысли… — Я крепко зажмурился. — Ты заставила меня чувствовать.

Я услышал шорох и почувствовал запах духов Чески. Руки коснулись моего лица, мягкие руки держали мои щеки. Я не был уверен, что мне это не показалось. Что это не виски и водка вызвали такую же сильную галлюцинацию, как у Винни. Я не хотел открывать глаза, боясь, что все это исчезнет. Ческа унимала мою боль. Она прогоняла всю боль прочь.

А я все разрушал. Это все, что я делал. Разрушал.

— Открой глаза, — сказала она. Ее гребаный акцент глубоко проникал в мои кости. Успокаивая все мои разоренные нервы. Тепло ее ладоней согревало мое замерзшее тело. — Малыш, открой глаза.

Я сделал, как она сказала, и здесь, прямо передо мной, тоже на коленях стояла моя девчонка из Челси. Единственная, кого я когда-либо чертовски хотел. Единственная, кого я когда-либо впускал в свою жизнь и сердце.

— Я не знаю, как это сделать, — сказал я, и глаза Чески наполнились слезами. — Я не знаю, как позволить себе чувствовать все это. Как… — Я коснулся ее лица, ее нежной, словно шелк, кожи под моими мозолистыми пальцами. — Как, черт возьми, мне это сделать? — я ухватился за эту эмоцию, которую так боялся потерять сквозь надломленный тон моего голоса.

— Артур, — Ческа поцеловала меня. Эти гребаные мягкие губы касались моих, и боль исчезала все больше и больше, как и огонь в моих венах, как и пульсация в моей голове. Все эти мысли в моей голове… Видео снова и снова... Воспоминание о Ческе на земле, в моих руках, неподвижная…

Я обнял ее за талию, притягивая ближе. Мне нужно было, чтобы она была ближе. Ее руки запутались в моих волосах.

— Впусти меня, — сказала она и поцеловала меня в шею. — Не отталкивай меня больше. Пожалуйста, просто впусти меня. Назад пути нет.

— Я не могу, — сказал я, инстинктивно пытаясь восстановить свои стены. Закрыть трещину в моей груди. — Я, черт возьми, не могу.

Ческа отстранилась и, встретившись со мной взглядом, сказала:

— Я люблю тебя, Артур Адли. Больше, чем кто-либо когда-либо кого-то любил. — Наполовину выстроенные стены снова рухнули, когда эти слова сорвались с ее губ. Трещина превратилась в черную бездну. — Я люблю тебя и знаю, что ты любишь меня, даже если не можешь произнести эти слова вслух.

Я застонал и схватился за голову, нуждаясь в том, чтобы чертова боль прекратилась. Остекленевшими глазами я снова посмотрел на нее.

— Они убили их. Заклейменные ублюдки, которые пытались забрать тебя. Они убили мою маму и сестру. Сожгли их заживо.

— Я знаю, — сказала она, и слезы потекли по моим гребаным щекам. Она вытерла мне лицо, и моя голова упала ей на плечо. Я вдыхал ее запах. Я, черт возьми, почувствовал, как она заполнила мои легкие. Почувствовал, как она пробежала по моему телу, как проклятое лекарство от яда, который слишком долго был в моей плоти и крови.

— Я здесь ради тебя. Позволь мне быть рядом с тобой. — Она прижимала мою голову к себе, обнимая и заставляя дышать. — Позволь мне любить тебя.

— Я не знаю как, — прошептал я. — Я ни хрена не знаю, как это сделать.

— Ты уже начал. — Она подняла мою голову. Ее рука легла мне на сердце. — Не отключай это больше. Если тебе грустно — грусти. Если чувствуешь боль — позволь своему телу принять эту боль. Радость, печаль, горе, вина, счастье... любовь. — Она улыбнулась, и это чуть не раздавило меня. — Никто не может вытеснить их навсегда. В конце концов, что-то или кто-то, — сказала она, целуя, — заставит вырваться наружу, а вместе с этим и все эмоции, которые ты загнал обратно в коробку, где им не место. — Ческа поцеловала меня в щеку, потом прижалась лбом к моему. — Я хочу узнать тебя, Артур. Всего тебя. Каждую частичку тьмы, каждую частичку печали, все это. Хорошее и плохое, жестокое и душевное.

— Прости меня, — сказал я, чувствуя, как слова застревают у меня на языке. — За то, что сделал. — Я стиснул зубы, не зная, как это сделать, как впустить ее, извиниться, чтобы она действительно была рядом. — Видео… — Я отрицательно покачал головой. — Я не знал, как с этим справиться. Я все еще не... — мой голос сорвался, и я опустил голову на плечо Чески. Она села на пол, и притянула мою голову к себе на колени. Я не сопротивлялся. Обнял ее за талию и позволил моему сердцу оставить стены в обломках, позволил ей снова занять мой разум.