По крайней мере, если это случится.

Их дом намного больше, чем казалось по словам Прайм. Он современный. Нижняя половина выложена камнями — речными, я думаю. А верхняя — похоже, плиткой. Благодаря прохладным серым тонам и окнам со ставнями, дом кажется идеальным. Парадная дверь и гаражные ворота выкрашены в черный, а колонны, ведущие ко входу, придают зданию еще большую привлекательность. Праймроуз никогда не упоминала, что ее отец богат.

Когда я поднимаю руку, чтобы постучать, дверь резко открывается. Меня приветствует Прайм с волосами цвета розовой сахарной ваты. Сегодня она заплела косички. Лицо подруги чистое, совсем без макияжа, что является приятной переменой. Обычно у Прайм всегда сияющая внешность, но ее чистое лицо демонстрирует естественную красоту и очаровательные веснушки.

— Привет, — говорю я сонным голосом и немного протяжно.

В ответ Прайм улыбается:

— И тебе привет. Выглядишь измученным, Текс.

Я хмыкаю, глядя, как она морщит нос.

— Я не спал.

— И я. В этом мы похожи, — подруга зевает, прикрывая рот рукой, а затем впускает меня в дом. — Папа сейчас в душе. Он скоро выйдет. Кофе?

Я киваю, пусть мои нервы и на пределе. Пока Прайм варит кофе, я стою в тревожном оцепенении, ожидая надвигающейся катастрофы. Именно так и устроена моя жизнь.

— Что ты здесь делаешь? — до меня доносится хриплый голос.

Дергая головой, я открываю рот, и мое сердце останавливается.

Должно быть, это какой-то трюк. Я ведь сбежал от него вчера вечером.

Это сон?

Я пьян?

Мой взгляд исследует тело мужчины. На нем застегнутая на все пуговицы рубашка, темные волосы влажные, и короткие пряди торчат в разные стороны. Он кажется истощенным. На лице та же грусть, что и у меня внутри.

Взгляд его янтарных глаз встречается с моим.

Безжизненный. Злой. Затуманенный алкоголем.

Гадая, не мерещится ли мне все это, я качаю головой, и волосы отчасти прикрывают шею.

Бармен издает тихий рык.

— О! Папа, похоже, ты уже познакомился с Тексом. — Прайм держит в руке две кружки.

Одну она протягивает мне, а другую — ему. Меня поражает, что подруга только что назвала мужчину папой.

Папа?

Мои глаза, должно быть, похожи на чертовы блюдца, потому что мужчина отрывисто кивает, и, вздыхая, я пытаюсь прикрыть шею.

— Папа, это Техас Сильвер. Текс, это Дэвин Лавлесс. Мой папа.

Дэвин. Значит, вот как зовут моего бармена.

Не бармена... Владельца.

Я сглатываю. В горле словно застрял сухой комок бумаги, оставляющий неприятную боль и вызывающий дрожь, которая проходит по всему моему телу.

Дэвин не перестает сверлить меня взглядом, который направлен туда, где мужчина прикасался ко мне прошлой ночью. Как будто он зол, но в то же время является ужасным собственником. От этого жадного и ревнивого взгляда я начинаю переминаться с ноги на ногу. Как будто Дэвин срывает с меня одежду, но при этом душит.

Не могу сказать, напуган я или возбужден. «И то и другое?», предлагает мой предательский разум.

— Привет, — пытаюсь сказать я ровным голосом, но не получается.

Засунув руки в карманы, я наблюдаю, как взгляд Дэвина опускается ниже, и молюсь, чтобы он не заметил твёрдости, которую я скрываю.

Прайм легонько шлепает отца по груди, не замечая его непоколебимого выражения лица — оно из-за прошлой ночи, а не по тем причинам, о которых она подумала.

— Не будь грубым, папочка.

Дэвин протягивает ей свою чашку и делает шаг ко мне.

Близко.

Слишком близко.

С-слишком... Близко.

Прайм не знает, что я гей.

Меня пробирает дрожь.

Когда Дэвин так близко, я чувствую себя в десять раз более напряжённым.

— Привет, маленький принц, — шепчет он так тихо, что слышу только я.

Мой член дергается в штанах, натягивая ткань — желая своего хозяина. Его сексуальный, разгоряченный после душа образ вызывает во мне чувства, которые нельзя испытывать к отцу своей лучшей подруги.

— Приятно познакомиться, — ворчливо произносит он, желая, чтобы дочь услышала его слова. — Праймроуз много о тебе говорила.

— Я... Я... — запинаюсь, не зная, что ответить. — Правда?

— Папа! Не смущай его, — шипит Прайм у отца за спиной.

Дэвин отходит, бросая на меня взгляд, который невозможно разобрать. Его лицо кажется искаженным мукой, когда подруга притягивает меня к себе. Она целует меня в щеку, и я изо всех сил стараюсь не вздрогнуть.

Дэвин щурится и смотрит на нас обоих, разглядывая меня так, словно я причинил ему боль. Возможно, так и есть.

Он хотел узнать, как меня зовут, а единственным ответом стал мой позорный побег. Из-за чего сердце опять начинает колотиться.

Прайм никогда не упоминала, что ее отец гей. Не то чтобы такой разговор имел место, просто подруга выплескивает любую информацию, не пытаясь ничего скрыть. Она знает, что я не из тех, кто болтает. Я хороший слушатель.

— Как у тебя прошел вчерашний день, Текс? Я волновалась, когда не получила от тебя смс.

Слова Прайм пронизаны обидой.

Она права. Я должен был позвонить ей, когда зарегистрировался в гостинице. В конце концов, она является моим спасителем. Ну, или пытается им быть.

Подруга отстраняется, и ее лицо становится более осмысленным. Прайм переживает из-за меня и этой встречи.

Какой же я дурак.

Приподнимая ее подбородок, я пытаюсь выразить, как мне жаль:

— Прости меня, Прайм. Я должен был написать тебе, просто увяз в своих проблемах.

Глаза девушки загораются, и я отпускаю ее.

Праймроуз такая понимающая и заботливая. Я чувствую себя последней сволочью из-за того, что усложняю ей жизнь.

Когда мой взгляд встречается Дэвином, черты его лица искажают зависть и желание.

Как такое могло случиться? Неужели судьба решила сыграть со мной злую шутку? А может, наоборот, она дарит мне шанс на будущее?

Прайм ведет меня к дивану, жестом приглашая сесть. Как только я это делаю, подруга садится рядом, прижимаясь ко мне. Ее кожа обжигает. Из-за ощущения дискомфорта мне хочется отодвинуться, но что за друг так поступает?

Чужие прикосновения не доставляют мне удовольствия. От них мне хочется спрятаться в собственной шкуре — исчезнуть.

Но не тогда, когда меня касается Дэвин.

Мой бармен.

Ни разу по моей коже не пробежали мурашки, ни разу я не испытал потребности отодвинуться. Его прикосновения другие.

Мужчина сидит напротив нас, крепко сжимая свою кружку. Костяшки его пальцев побелели, и становится ясно, что он так же взволнован, как и я.