Припарковавшись, я запираю всю свою жизнь в машине и направляюсь к кофейне.

— Текс! — тут же раздается изнурительно бодрый голос Прайм.

Ее волосы цвета розовой сахарной ваты сегодня распущены, ниспадая свободными волнами до середины спины. С тех пор, как мы познакомились, она отказывается постричь их даже на дюйм.

Сегодня на подруге красуются спортивные шорты и укороченный топ. И это в такую туманную погоду?

Нет уж, спасибо.

Предпочитаю остаться в своей черной толстовке, джинсах и армейских ботинках. Одежда Прайм такая же яркая, как и она сама, и этот факт не перестает вызывать у меня улыбку.

Боль из-за реакции отца — последнее, о чем я думаю, когда Праймроуз дарит мне свои объятия. Ее нисколько не смущает моя случайная просьба встретиться. Совершенно иная реакция, чем у остальных друзей, которых теперь у меня и нет. Разница между ними и Прайм измеряется световыми годами. Она яркая, а они скучные.

Идеальный контраст.

Каждому нужно немного красок, чтобы бросить вызов своей тьме.

— Я скучала по тебе, — напевает подруга мне в грудь.

Она сжимает меня крепче, словно умоляя обнять ее в ответ.

Я не очень люблю объятия или прикосновения. Любой человеческий контакт — это ограничение, смирительная рубашка для моей души. То, что приносит осознание и боль.

Вот почему любовь заставляет меня чувствовать себя неловко.

В конце концов, приходится обнять Прайм, потому что только так могу оторвать ее от себя. Когда мы неуклюже закрываем дверь в кофейню, бариста, Кэрол, бросает на нас неодобрительный взгляд.

— Эй вы двое, на улице не май месяц.

Кэрол для меня как мать, только без постоянных проявлений любви. Ей шестьдесят семь, и она проворнее хлыста. Пряди волос поседели, но они едва заметны, потому что Кэрол блондинка, и напоминают мерцающее серебро. По крайней мере, так она меня поправляет, когда я поднимаю эту тему.

Мы торопимся войти, и Кэрол без вопросов начинает готовить наш заказ. Как и все три года, что я захаживаю сюда.

Наши встречи с Прайм — моя отдушина. Все эти наши беседы и ее остроты.

В кофейне никого, отчего на моем лице расцветает улыбка. Наш любимый столик не занят случайно зашедшими подростками или писателями, которые притворяются, что работают, а сами просматривают социальные сети.

Прайм бросается прямо к нему, волоча меня за руку. Мы садимся, и из меня вырывается вздох. Это все, на что я способен после такого паршивого утра.

— Давай поговорим, Текс, — произносит Прайм.

Ее взгляд впивается в мое лицо. Конечно же не буквально.

Подруга пытается соединить кусочки воедино. К сожалению, я не могу рассказать ей правду о том, что произошло.

Она не поймет.

Если есть хоть малейший шанс, что Прайм отреагирует так же, как и остальные дураки в этом городе, что нам тогда останется? Поддержит ли она меня или отвернется? Нужны ли ей проблемы друга, который является порченным товаром?

— Отец меня выгнал. Скажем так, он не пошел на компромисс. У меня нет работы, так что моя тачка теперь мой новый дом, и я ужасно устал.

Спокойные черты лица Прайм омрачает печальное выражение. Она хмурит брови и выпячивает нижнюю губу. Выражение, которое срочно нужно стереть. Мне не хочется, чтобы Прайм меня жалела. Это ведь не ее вина.

В отличие от большинства людей, грустить моей подруге не подходит. Для нее гораздо более разрушительным является сопереживание другим, чем эмоции по поводу собственных проблем.

— Не расстраивайся, Прайм. Я разберусь, — говорю я мирно, пытаясь успокоить подругу. Придётся найти выход, хотя вариантов у меня немного. И все же голодать я не собираюсь. Бездомная жизнь не по мне. — Нужно будет найти работу и отложить учебу на время. У меня все получится.

— Ты не бросишь учебу! — громко шипит Прайм, а затем оглядывается вокруг в попытке убедиться, что никто не подслушивает. Но никто, кроме Кэрол, не слышит, иначе она попросила бы нас заткнуться. — Я знаю одно идеальное место, куда ты можешь устроиться на работу.

Я резко поднимаю голову.

— Что? Куда?

У меня не получается скрыть нетерпение в своем голосе. Потому что я в отчаянии.

Прайм улыбается в ответ:

— Тебе уже двадцать один, Текс. Ты можешь устроиться в «Лучше Пить, Чем Любить»!

Я смотрю на нее, размышляя о том, почему название звучит так знакомо. Да, оно созвучно с фамилией¹ Прайм, но...

— В бар твоего отца? — спрашиваю я, обрывая собственные мысли и осознавая, что как-то подруга уже рассказывала о нем.

Может, мне и двадцать один, но бары точно не мое. Если напьюсь и начну к кому-нибудь приставать, лучше сразу повеситься.

Прайм кивает и расплывается в широкой улыбке:

— К тому же, ты можешь остановиться у меня. Там есть лишняя комната. Вернее, у моего отца. В нашем доме есть еще две свободные комнаты.

Мои глаза вылезают из орбит.

Кровать. Комната, где можно остаться.

Звучит конечно классно, но Прайм принимает такие решения, даже не посоветовавшись с отцом. Может, ей и девятнадцать, но она все еще живет под его крышей, а значит, должна следовать правилам.

Уж мне ли не знать.

— Все в порядке. Не заставляй своего старика ненавидеть тебя так же сильно, как мой ненавидит меня.

— Ой, перестань! — говорит Прайм раздраженно. — С ним все будет в порядке. Кроме того, мы знаем, что как только ты сможешь встать на ноги, то найдешь себе новое жилье.

Я киваю, хоть и не должен этого делать. Я не халявщик и предпочитаю оплачивать свои счета сам.

— Может, даже снимем квартиру на двоих, когда твое положение поправится, — продолжает подруга. — Я тоже начну искать работу. Представь, как будет классно жить вместе.

От слова «вместе» мне становится ещё хуже.

Да, мы с Прайм лучшие друзья, но ей нравятся мужчины.

И мне тоже, Прайм. Мне тоже.

— Ваши напитки, — перебивает нас Кэрол своим скрипучим голосом, отчего мне становится лучше. Всегда становилось. Это, словно как вернуться домой, особенно потому, что настоящий дом никогда не являлся ничем, кроме как крышей над головой. — Если бы мне нужны были помощники, ты бы узнал об этом первым, Техас.

Именно по словам и блеску в глазах Кэрол я понимаю, что та расстроилась, узнав о моей ситуации.

– Спасибо, Кэр.

Искренность в моем голосе говорит о многом, и в ответ Кэрол сжимает мое плечо.

Пока мы пьем наши напитки, Прайм придумывает план.

Я ругаю подругу за то, что она пытается помочь мне за счет своего отца, и прошу ее поговорить с ним, прежде чем бросаться в омут с головой.

На прощание Прайм оставляет мне немного налички, чтобы я смог остановиться в маленькой гостинице на углу и поужинать, и говорит, что разберется с отцом.

Помолимся во имя салата.

Дошло? Прайм же травоядная.

Что, нет? Ну, и ладно.