Выпив пару глотков, незнакомец вдруг негромко спросил:

– Говорят, у вас над лавкой комната. Вы не сдаете ее?

Только сейчас она впервые услыхала его голос, такой же темный и глубокий, как его глаза, и почему-то нерешительный, слегка тревожный.

– На втором этаже? К ней и близко никто не подходит: молва не хвалит это место. Один болван пустил нелепый слух, будто там – призраки, а остальные подхватили! Много ли нужно, чтоб испортить репутацию?

Мужчина удивленно поднял бровь.

– Призраки? – машинально повторил он с оттенком горечи.

– Да, – отозвалась Нелл, украдкой глядя на точеный профиль на фоне голубоватого окна. Чувственно-меланхолический изгиб изящных губ, чуть заметные тонкие морщинки на высоком лбу, подрагивающие, будто бы от скрытого нетерпения, ресницы… И темные густые волосы, влажные от дождя… Ну почему так хочется погладить их, зарыться в них лицом?

– Давным-давно здесь кое-что произошло, – медленно, как бы собираясь с силами, миссис Ловетт начала свой трагический рассказ. – В той самой комнатке, что наверху, когда-то жил один цирюльник с женой и дочкой. Такой красивый, такой счастливый! – В глазах ее блеснули огоньки и сразу же погасли. – Ангел-хранитель в образе простого смертного, – прошептала она с грустью.

Словно безучастный ко всему вокруг, незнакомец оставался неподвижным, только тень пробежала по его лицу.

– И что – обитель ангела теперь отпугивает грешных? – тихо спросил он.

– Нет, дело в том, что этот человек был осужден. Безвинно. То был поистине художник с бритвой, и его услугами пользовались именитые клиенты. Вот из-за этого-то все и началось… Довольно часто заходил в цирюльню один судья. Предполагаю, что прическа и бритье стали со временем лишь деликатным поводом – прикрытием для нечестивой цели. Он так любезно заверял, что принимает живейшее участие в судьбе цирюльника, и даже предложил ему дипломатическую миссию – кажется, в Бристоле… чтобы услать подальше и надолго. Ведь не бывают богачи щедры без видимой причины: судье пришлась по вкусу его жена. Я посоветовала ему тогда и в самом деле покинуть Лондон – вместе с семьей, хотя бы на какие-то два месяца… Но они не успели.

Случилось так… Все было просто, беспощадно просто!.. Чей-то лакей вручил его жене письмо – без подписи и без печати – и тут же таинственно исчез, не говоря ни слова. А внутри конверта оказался драгоценный перстень. Я видела его – она мне показала, затем сожгла записку. Ах, сэр, вы понимаете, что это было за письмо?.. Жена цирюльника хотела перстень отнести назад судье, но побоялась, и, поразмыслив, мы решили вернуть его посыльному: ведь он наверняка явится снова – за ответом. Но вместо него в дом ворвались констебли. А дальше – ужасно! Был обыск. Драгоценность обнаружили, и цирюльника тотчас арестовали. Ему неотвратимо грозила казнь через повешенье*! Вдвоем с его женой мы умоляли того самого судью не совершать чудовищной несправедливости, но он был холоден и неприступен, как скала. Суд состоялся через пару дней – настолько скоро, что в заранее спланированном замысле не оставалось никаких сомнений. Без лишних проволочек цирюльника отправили на каторгу – пожизненно! А он был так наивен, так молод… и так красив! – Нелли на миг остановилась, переводя дыхание. Ее душа неудержимо, слепо стремилась навстречу собеседнику, словно ломающая лед река, но ледяной преграде, казалось, не было предела. Что кроется за этим неподвижным отсутствующим взглядом? Неужто он ничем себя не выдаст – ни словом, ни слезой, ни даже вздохом?.. Или это и вправду НЕ ОН?!

– А после стало еще хуже. Его жена осталась одинокой – почти вдова, с ребенком на руках. Ни родных, ни сбережений: ведь все имущество ее покойного отца пустили с молотка в уплату долга. Бедняжка получала письма – угрозы, обещания… богатые подарки, которых ни за что не принимала, хоть ей с малышкой не на что было жить. Мы с мужем помогали ей, как могли. А судья… Судья упорно ждал в расчете, что нужда и безысходность заставят ее позабыть о гордости и уступить. Она сопротивлялась, как в агонии – затравленная лань. Глупышка!.. Ну что теперь терять, когда ЕГО уж не вернуть… Взбешенный этой затянувшейся борьбой, судья однажды потерял терпение. В конце концов, он в ярости решил разбить красивую игрушку, которую никак не удавалось получить!

Как-то, поздно вечером, на Флит-стрит явился бидл** Бэмфорд, поверенный судьи. Пообещал, что дело пересмотрят. Судья, мол, искренне раскаялся и просит подписать какие-то бумаги… Ну, словом, розовые грезы да и только! А бедняжка поверила и тотчас поспешила за ним – я и глазом моргнуть не успела. Ну, бидл отвез ее к судье, а там был маскарад! В простом домашнем платье, она присела в уголке и скромно ожидала чуда!.. А Бэмфорд между тем любезно предлагает ей воды. Та выпила, внезапно почувствовала слабость и прилегла…

Нелли невольно замолчала, прикрыв рукой глаза. Ах, если бы ты только знал!.. «Молчи! Остановись…» – шепнуло сердце и пропустило один удар. И тут короткие безжалостные фразы сами собой сорвались с ее губ:

– Почти без памяти… она все видела. Все слышала. Мужчина в маске… Он овладел ей прямо там… И никто не вступился за нее… гости стояли вокруг и смеялись!

– НЕТ! – Резко опрокинув стул, незнакомец с хриплым криком бросился вперед – словно навстречу всей этой незримой своре. Пальцы его так сильно стиснули стакан, что тонкое стекло со скрежетом треснуло в его руке.

Нелли в ужасе отпрянула, бессознательно готовая бежать от человека, о котором тосковала столько лет:

– ЭТО ВЫ!.. ТЫ… БЕНДЖАМИН БАРКЕР!..

Она впервые назвала его по имени. И больше не могла произнести ни слова…

– Где же она теперь? Где моя Люси? – спросил он еле слышно, глядя в пустоту. Хрупкие осколки, выпав из его ладони, звеня, рассыпались по полу, и тонкий красный ручеек скользнул по стертым серым доскам.

Нелл нерешительно приблизилась к нему, помедлила – всего секунду – и, почему-то виновато, прошептала:

– С той поры она словно лишилась рассудка. А однажды, после того, как девочку забрали, просто исчезла и уже не возвращалась. Думаю, Люси умерла – улицы Лондона безжалостно поглотили ее…

– А Джоанна, кто ее забрал? – Голос Бенджамина доносился будто из другого мира.

Сознавая, что ее ответ, как лезвие ножа, причинит ему новую мучительную боль, миссис Ловетт лишь растеряно теребила свой передник, лихорадочно кусая губы.

– Говорите же! – нетерпеливо он повысил голос.

– Судья Торпин! – вымолвила Нелли наконец. – Он ее опекун.

Для Бенджамина это стало последней каплей. Сдавленный стон вырвался из его груди. Преодолеть все испытанья и преграды и возвратиться, чтоб удариться о стену! В одну минуту горячо желанная свобода обернулась тупиком – безвыходнее каторжной тюрьмы!

Нелли робко взглянула на Бенджамина.

– Судьба была несправедлива к вам, мистер Баркер…

«Ну что мне сделать, чтобы утешить тебя, любимый?!..» – беспомощно металась ее мысль.

– Нет, Баркера больше нет, – чуть слышно проговорил он. – Теперь это всего лишь Тодд, Суини Тодд…

После этого Нелл уже не смела смотреть ему в глаза.

Так близко – и не прикоснуться! Он словно спрятан глубоко внутри себя, такой холодный и как будто неживой – тень собственного призрака, виденье…

Чьи-то несмелые шаги, как шелест листьев по траве, нарушили гнетущую, томительную тишину. Девушка в белом – о ней совершенно забыли! Пройдя по половицам, усыпанным осколками, она тихонько, словно опасаясь причинить ненароком боль, положила руки на поникшие сильные плечи мужчины.

– Там на мосту, вы спросили мое имя… – Ее чистый, совсем еще детский, голос дрожал от волнения, но ей хватило твердости закончить: – Меня зовут Джоанна Баркер.

Если бы молния ударила вдруг посреди комнаты, Бенджамин был бы меньше потрясен, чем ощутив у самой своей щеки этот согревающий нежный лучик света.

Джоанна! Его дочь!

Проделав бесконечно-долгий путь, он чудом вовремя успел, чтобы спасти ее!

«Ты – мое дитя!.. Веришь ли, – в смятении спрашивает он, – это мне сердце подсказало, едва лишь я прижал тебя к себе!». – «Конечно – ведь я без колебаний доверилась тебе!.. И ты увел меня, как будто знал всю жизнь!..» – улыбается она сквозь слезы. Они так много говорят друг другу – в одно короткое мгновение, без слов! Отец и дочь не виделись почти шестнадцать долгих лет!

– Больно?.. – Джоанна осторожно прикасается платком к израненной ладони Бена, а его свободная рука трепетно гладит золотистые распущенные волосы.

– Нет. – Он плотно сжимает губы, но глаза выдают его. – Не здесь.

Еще совсем ребенок, наивная, но чуткая, Джоанна сразу поняла, о чем он.

– Мама не могла так просто исчезнуть без следа. Ведь ты же возвратился!.. – Неожиданно смелая надежда озарила ее кроткое лицо.

– Ты так похожа на нее, – печально улыбнулся Бенджамин. – Скажи мне, как ты очутилась на мосту? – спросил он вдруг с тревогой.

– Случилось…– начала было Джоанна и нерешительно запнулась. Рассказывать ли все ему сегодня: отец так много пережил за это утро…

– Не будем о грустном, ведь оно позади. Теперь мне ничего не страшно, – заверила она, ласково касаясь его щеки.

– Тем более, Джоанна, я должен это знать, – уже спокойнее, с привычной рассудительностью ответил Бенджамин. – Мы – одна семья, и у нас не может быть секретов.

Подняв упавший стул, он сел, заботливо усадив рядом с собою дочь, и снова внимательный, открытый взгляд глубоких темных глаз придал ей силы.

Вздохнув, словно освободившись от незримых пут, Джоанна начала рассказ…

Знаменитый лондонский судья Уильям Торпин вновь созвал гостей на торжество – первый бал в честь своей подопечной Джоанны, которой в этот день исполнилось шестнадцать. То был не маскарад сродни непристойной дикой вакханалии, где хищники под пестрыми личинами из шелка и парчи охотятся за беззащитной жертвой. На этот раз судья не счел необходимым скрывать свое лицо. Уже не молодой, с почти седыми, аккуратно уложенными волосами, в жемчужно-сером бархатном костюме, величественный и надменный, как на суде, он принимал учтивые приветствия гостей и комплименты в адрес его юной подопечной.