Четвертый похититель тоже держал в руках две гранаты.

– Никому не двигаться. Никаких разговоров. Все остаются на местах. – Он повторил это по-немецки и по-английски, в его глазах был тот же жесткий, стеклянный наркотический блеск.

Ингрид вернулась в кабину.

– Пойдем, милая. – Она обняла девочку, чтобы вывести ее в проем люка, но девочка в ужасе отшатнулась.

– Не трогай меня, – прошептала она, и глаза ее широко раскрылись от ужаса.

Мальчик оказался моложе и доверчивее. Он с готовностью взял Ингрид за руку. У него были густые курчавые волосы и глаза цвета темного меда.

– Папа здесь? – спросил он.

– Да, дорогой. – Ингрид сжала его руку. – Ты хороший мальчик и скоро увидишь папу.

Она вывела его в открытый люк.

– Стой тут, – велела она.

Когда высоко над ним в двери показался мальчик, Питер Страйд растерялся. Чуть позже рядом с мальчиком встала полная женщина средних лет в дорогом, но мятом шелковом платье. «Вероятно, от Нины Риччи», – мелькнула у Питера неуместная мысль. Волосы женщины, уложенные в сложную прическу и залитые лаком, растрепались, лицо было доброе и мягкое. Она ободряюще положила мальчику руку на плечи.

Следом показалась женщина повыше и помоложе, с бледной чувствительной кожей; ноздри и веки у нее покраснели от слез или от аллергии, а шея и плечи пошли пятнами от гнева. Под свободным хлопчатобумажным платьем нелепо торчал огромный живот. Неуклюже расставив тонкие белые ноги, она стояла, моргая на ярком свету, еще не успев отвыкнуть от полумрака салона.

Четвертой и последней вышла девочка, и Питер с внезапной болью в груди подумал: «Мелисса-Джейн». Потребовалось не меньше десяти бешеных ударов сердца, прежде чем он понял, что это не его дочь... но у девочки было такое же милое викторианское лицо, классическая кожа англичанки – как лепесток розы, и холеное, почти зрелое тело с небольшой грудью, узкими мальчишескими бедрами и длинными ногами.

В ее огромных глазах застыл ужас, и она почти сразу поняла, что Питер – ее надежда на спасение. Взгляд девочки обратился к нему с немой мольбой.

– Пожалуйста, – прошептала она. – Не позволяйте им обижать нас. – Она говорила так тихо, что Питер с трудом разбирал слова. – Пожалуйста, сэр. Помогите нам.

Но Ингрид уже вернулась и резко заговорила:

– Вам придется поверить, что мы держим слово. Вам и вашим злобным хозяевам-капиталистам придется понять, что на любое нарушение сроков ультиматума у нас один ответ – казнь. Мы докажем, что ради революции не остановимся ни перед какими жертвами. Вам придется понять, что наши требования необходимо выполнять точно, без изъятий – и они не подлежат обсуждению. Мы продемонстрируем вам, какова цена просрочки. – Она помолчала. – Новый срок – полночь. Если наши условия и тогда не будут выполнены, вы будете знать, какую цену придется заплатить. – Она снова смолкла, но ее голос тут же перешел в истерический крик: – Вот эта цена! – И Ингрид скрылась в полутьме.

Беспомощный от ужаса, Питер Страйд пытался придумать что-нибудь, чтобы предотвратить неизбежное.

– Прыгай! – крикнул он, поднимая обе руки к девочке. – Прыгай, быстрее! Я поймаю!

Но девочка колебалась – высота составляла почти тридцать футов. Она неуверенно остановилась на краю.

В десяти шагах за ней плечом к плечу стояли темноволосая Карен и светловолосая девушка с пышной гривой. Они одновременно подняли большие пистолеты с короткими стволами, держа их низко, обеими руками, и встали таким образом, чтобы мягкие тяжелые свинцовые пули ударили в спины всех четырех пассажиров.

– Прыгай! – отчетливо долетел до кабины голос Питера, и рот Ингрид искривился в страшной пародии на улыбку.

– Давай! – сказала она, и женщины одновременно нажали на курок. Два выстрела слились в громовой рев, стволы изрыгнули облака синего порохового дыма, по всей кабине разлетелись обрывки горящего поролона, и удар пуль о живую плоть прозвучал так, словно о стену разбили арбуз.

Во второй раз Ингрид выстрелила на мгновение раньше Карен. Снова ошеломляющий взрыв звука – и в наступившей ужасной тишине послышался истошный крик террористов в салонах:

– Никому не шевелиться! Сидеть!

Питеру Страйду показалось, что эти несколько мгновений растянулись на много часов. Они бесконечно повторялись в его сознании, как ряд стоп-кадров из какого-то чудовищного фильма. Каждый кадр обособлялся от остальных, так что впоследствии всегда можно будет воссоздать их все, полностью, без искажений, и снова во всей полноте испытать парализующую тошнотворность этих мгновений.

Первая пуля досталась беременной. Женщина раскололась, точно переспелый плод – выстрел развалил ее разбухшее тело от позвоночника до пупка, – ее бросило вперед, она перевернулась в воздухе, ударилась о бетон и безжизненно застыла, неловко сплетя незагорелые руки и ноги.

Полная женщина крепко обхватила мальчика. Они стояли на самом краю люка, вокруг клубился сизый пороховой дым. Хотя женщина сохраняла равновесие, туго натянутый бежевый шелк ее платья покрылся десятками крошечных прорех, словно его десятки раз проткнули острой швейной иглой. Такие же дырочки испещрили белую школьную рубашку мальчика, и вокруг каждой стремительно расцвели, все шире расползаясь на ткани, маленькие алые цветы. Оба молчали, изумленные, недоумевающие. Грянул следующий выстрел, и они мягко, словно в их телах не было костей, повалились вперед, по-прежнему держась друг за друга. Их падение казалось бесконечно долгим, но наконец закончилось. Они упали на труп беременной.

Питер кинулся вперед, подхватил падающую девочку, и тяжесть ее тела заставила его опуститься на колени. Он мгновенно вскочил и побежал, держа ее, как спящего ребенка, одной рукой под колени, другой – за плечи. Ее хорошенькая головка билась о его плечо, тонкие шелковистые волосы лезли ему в лицо, мешая видеть.

– Не умирай. – Питер обнаружил, что твердит это в такт бегу. – Не умирай. – Но он чувствовал, как теплая кровь течет по его животу, пропитывает трусы, скатывается по бедрам.

Из здания аэропорта выбежал Колин Нобл и попытался перехватить у него девочку, но Питер не отдал.

Он передал хрупкое неподвижное тело врачу «Тора» и молча стоял рядом, пока доктор быстро работал. Лицо Питера оставалось каменным, губы превратились в тонкую полоску. Наконец врач поднял голову.

– Боюсь, она мертва, сэр.

Питер коротко кивнул и отвернулся. Его шаги гулко прозвучали на мраморе пустынного зала аэропорта. Колин Нобл молча шел рядом. Его лицо было таким же пустым и невыразительным, как у Питера. Они поднялись в кабину командирского «Хокера».

– Сэр Уильям, вы упрекнули нас в том, что мы содержим врагов государства в заключении без суда. – Министр иностранных дел подался вперед и, обвиняя, поднял палец. – Но вы, англичане, сами нарушили гражданские права и «Хабеас корпус»,[16] приняв закон о предотвращении терроризма, а задолго до того, на Кипре и в Палестине, тоже бросали в тюрьмы без суда. А ваш блок «H» в Ольстере – чем это лучше того, что мы вынуждены делать здесь?

Сэр Уильям, английский посол, негодующе забормотал, собираясь с мыслями.

Келли Констебл спокойно вмешался:

– Джентльмены, мы пытаемся найти общую почву, а не спорные области. Под угрозой сотни жизней...

Резкий телефонный звонок перекрыл гул кондиционеров, и сэр Уильям с терпеливым облегчением поднес трубку к уху, но, по мере того как он слушал, кровь отливала от его лица, и оно приобрело землистый оттенок.

– Понятно, – сказал он наконец. – Благодарю. – Он положил трубку и через длинный стол из полированного гринхарта посмотрел на внушительную фигуру премьера. – Господин премьер-министр... – голос его дрогнул, – ...с прискорбием сообщаю, что террористы отвергли компромиссные предложения вашего правительства и десять минут назад убили четверых заложников.