Дверь в салон была открыта, и в кухню ясно доносился голос Ингрид, которая по-английски объясняла французу Анри:

– Чрезвычайно важно, чтобы срок ультиматума не истек без последствий. Если это сойдет им с рук, нам перестанут верить. Совершенно необходимо хотя бы на первый раз показать зубы. Пусть поймут, что наши ультиматумы не подлежат обсуждению, они окончательны...

Девочка заплакала. Ей было тринадцать, и она понимала опасность. Жена маленького врача обняла ее за плечи и нежно прижала к себе.

– «Спидберд ноль семь ноль», – неожиданно ожило радио, – сообщение для Ингрид.

– Говорите, диспетчерская, Ингрид слушает. – девушка схватила микрофон, предварительно захлопнув дверь.

– Представитель правительств Англии и Америки хочет передать вам предложения. Готовы записывать?

– Ответ отрицательный, – спокойно и невыразительно ответила Ингрид. – Повторяю: ответ отрицательный. Передайте представителю, что я согласна только на личные переговоры – и еще передайте, что осталось всего сорок минут до срока. Пусть поторопится, – предупредила она. Положила микрофон и повернулась к Анри.

– Все в порядке. Сейчас примем дозу. Наконец они зашевелились.

Снова безоблачный день, солнечные лучи ярко отражаются от металлических частей самолета. Жар проникает сквозь матерчатые подошвы тапочек, жжет голую шею.

Как и в первый раз, передняя дверь открылась, когда Питер прошел половину пути по бетону.

На этот раз заложников не было, люк оставался темным пустым прямоугольником. Сдерживая желание поспешить, Питер шел с достоинством, высоко подняв голову, крепко сжав челюсти.

Он был в пятидесяти ярдах от самолета, когда в проеме появилась девушка и остановилась, с ленивой грацией перенеся весь вес на одну длинную, загорелую голую ногу, слегка согнув вторую. На бедре – большой пистолет, узкая талия обвязана патронташем.

Она с легкой улыбкой следила за приближением Питера. Вдруг по ее груди заползала яркая точка, похожая на броско окрашенное насекомое. Девушка презрительно взглянула на Страйда.

– Это провокация, – заявила она. Было совершенно ясно: она знает, что это лазерный прицел одного из снайперов, укрывшихся в здании аэропорта. Легкое нажатие пальца, и пуля калибра 0.222 войдет точно в грудь, превратит сердце и легкие в кровавые лохмотья.

Питер разозлился – снайпер включил прицел без приказа – но в то же время невольно восхитился храбростью девушки, способной смеяться над печатью смерти на своей груди.

Питер резко махнул правой рукой, и светлое пятнышко почти мгновенно исчезло: снайпер выключил прицел.

– Так-то лучше, – девушка улыбнулась и одобрительно оглядела Питера. – Ты в хорошей форме, малыш, – сказала она. Под ее взглядом гнев генерала вспыхнул снова.

– Отличный плоский живот, – не унималась Ингрид, – сильные ноги, да и такие мышцы не наработаешь за письменным столом. – Она задумчиво поджала губы. – Знаешь, я думаю, ты полицейский или военный. Вот что я думаю, малыш. Я думаю, ты вонючий легавый. – Теперь ее голос звучал резко, а кожа словно утратила прежнюю свежесть и потускнела. Вообще она казалась старше.

Питер тем временем подошел достаточно близко, чтобы разглядеть своеобразный алмазный блеск глаз, заметить, что тело угонщицы сводит от напряжения, заставляющего делать неожиданные резкие движения. Девушка несомненно находилась под действием наркотиков. Он столкнулся с политической фанатичкой, за которой тянется длинный шлейф насилия и смерти, и наркотик уничтожает последнее, что в ней остается человеческого. Он понял: эта девица опаснее раненого зверя, опаснее загнанного в угол леопарда или акулы-людоеда, почуявшей одуряющий запах крови.

Он смолчал, глядя ей в глаза и держа руки на виду, остановился под открытым люком и стал хладнокровно ждать следующего хода противника.

Наркотик в крови не давал девушке стоять спокойно. Она переминалась с ноги на ногу, брала в руки оружие, трогала висящий на шее фотоаппарат. Сирил Уоткинс хотел что-то сообщить про эту камеру, и Питер неожиданно понял, что именно. «Взрыватель гранат? – подумал он и решил: – Почти наверняка. Вот почему аппарат все время при ней». Девушка заметила, куда он смотрит, и виновато опустила руку, подтвердив его вывод.

– Заключенные готовы к отправке? – спросила она. – Золото погружено? Трансляцию подготовили?

– Правительство Южной Африки учло настоятельные просьбы правительств Великобритании и Соединенных Штатов Америки.

– Хорошо, – кивнула она.

– Проявив гуманность, правительство Южной Африки согласилось освободить заключенных, указанных в вашем списке...

– Да.

– Они вылетят в ту страну, какую выберут.

– А золото?

– Правительство Южной Африки решительно отказывается финансировать незаконную оппозицию, опирающуюся на иностранную помощь, и снабжать освобожденных средствами.

– А наш телеэфир?

– Правительство Южной Африки считает, что ваше заявление не соответствует действительности, что оно чревато нежелательными последствиями, угрожающими закону и порядку в стране, и не дает согласия на передачу вашего заявления.

– Значит, они приняли только одно наше требование... – Девушка заговорила еще резче и судорожно передернула плечами.

– Заключенных освободят при одном непременном условии... – быстро вставил Питер.

– А именно? – На щеках девушки выступили два ярких пятна.

– В ответ на освобождение политических заключенных правительство требует полного освобождения всех заложников – не только женщин и детей, всех, кто находится на борту самолета. Вам и вашим товарищам гарантируют беспрепятственный отлет за пределы страны вместе с освобожденными заключенными.

Тряхнув золотом волос, девушка запрокинула голову и безудержно расхохоталась. Ее смех звучал дико, безумно, но в глазах не было веселья. Это были свирепые, жестокие глаза орла. Смех неожиданно смолк, и девушка заговорила, ровно, твердо и невыразительно:

– Значит, нам вздумали ставить условия? Им кажется, что они в силах выхолостить резолюцию ООН, верно? Что после освобождения заложников фашистским правительствам Америки и Англии удастся безнаказанно наложить на нее вето?

Питер молчал.

– Отвечай! – неожиданно взвизгнула Ингрид. – Нас не приняли всерьез?

– Я только посыльный, – ответил он.

– Нет, – обвиняюще крикнула девушка. – Ты убийца. Ты натаскан убивать. Ты легавый! – Она обеими руками подняла пистолет и направила Питеру в лицо.

– Какой ответ передать? – спросил Питер, никак не реагируя на нацеленное на него оружие.

– Ответ... – Девушка снова заговорила почти обычным тоном. – Ну да, ответ. – Она опустила пистолет и посмотрела на наручные часы из нержавеющей стали. – В три минуты первого – через три минуты по окончании срока ультиматума. Они обязательно получат ответ. А как же.

Она огляделась, почти недоуменно.

Питер заподозрил, что наркотик оказывает побочное действие. Может быть, она приняла слишком много, а может, тот, кто рассчитывал дозы, не учел предыдущих сорока восьми бессонных часов напряжения.

– Ответ, – мягко напомнил он, не желая провоцировать новый взрыв.

– Да. Подожди, – сказала Ингрид и неожиданно исчезла в полутьме внутри самолета.

Карен с горящими темными глазами стояла перед четырьмя заложниками, рассаженными на откидных местах. Она оглянулась на Ингрид, та коротко кивнула, и Карен снова повернулась к пленникам.

– Пошли, – негромко приказала она, – сейчас мы вас выпустим. – И осторожно помогла встать беременной женщине.

Ингрид оставила ее и быстро прошла в задний салон. Снова коротко кивнула, теперь Курту, и тот отбросил волосы со лба и сунул пистолет за пояс.

Из ящика у себя над головой он извлек две пластиковые гранаты. Держа по гранате в каждом кулаке, он зубами вытащил чеки и надел кольца на мизинцы.

Раскинув руки, как распятый, он пошел по проходу.

– Гранаты на взводе. Никому не двигаться, никому не покидать свои места – что бы ни случилось. Оставайтесь на местах.