Трехмачтовое малайское судно, местного сообщения, вот уже второй день как вышло из порта Паданга — на Суматре, направляясь в Мадрас.

В сущности, это был грузовик и несколько человек пассажиров, которые находились в настоящее время на борту «Волшебной стрелы», попали сюда совершенно случайно, только потому, что не хотели ожидать отплытия большого пассажирского парохода. Их было всего пять человек: четыре европейца и один индус.

Что касается экипажа судна, то он состоял исключительно из малайцев и нужно отдать им справедливость, у них было чему поучиться лучшим матросам европейских стран. Судно содержалось в образцовом порядке, а всевозможные маневры производились на нем с удивительной быстротой и умением.

Пользуясь почти попутным пассатом, «Волшебная стрела» плавно скользила вперед, слегка накренившись почти под всеми своими парусами.

Было чудное, раннее утро. Наверху, кроме вахтенных матросов да помощника капитана, сидевшего в своей рубке, не было никого, — палуба была совершенно пустынна и двум молодым людям, расхаживавшим взад и вперед между мачтами, казалось, будто они несутся на каком-то действительно волшебном и никем не управляемом судне.

Опершись на решетку правого борта, стоял здесь еще один из пассажиров — индус. Его стройная, немного сухощавая фигура, облаченная в пестрый национальный костюм, как-то невольно наводила юных европейцев на грустные размышления о печальной судьбе его угнетенной родины. Может быть, и сам он в эту минуту думал о чем-нибудь подобном, задумчиво глядя в беспредельную даль океана и, по-видимому, совершенно не замечая окружающих его предметов.

— Послушай, Ганс, — обратился по-немецки один из молодых людей к своему спутнику, — не находишь ли ты этого индуса удивительно странным существом? Вспомни, ведь он со вчерашнего дня, кажется, ни с кем еще не сказал ни слова. Даже дядя Карл потерпел поражение, желая завести с ним знакомство.

— Ну, дядя Карл выбрал очень плохой способ для того, чтобы сойтись с этим господином. За вчерашний день он уже успел, во первых, два раза наступить ему на ногу, а ты, конечно, понимаешь, что это мало способствует сближению людей, — во-вторых, все послеобеденное время он по рассеянности носил его шляпу вместо своей до тех пор, пока индус не прислал за нею юнгу из кают-компании.

— А мне дядя говорил, что в истории со шляпой виноват сам индус.

— Уверяю тебя, Бруно, что если этот бедняга и виноват в чем-нибудь, — возразил Ганс, — так разве только в том, что у него голова одинаковой величины с дядюшкиной; но ведь в этом, согласись, оба они виноваты по крайней мере одинаково. Ну, а что касается до этого господина, — продолжал Ганс, кивком головы указывая на индуса, — то я вовсе не нахожу его странным, а думаю, что он просто болен и, так же как и ты, совершает морскую прогулку для поправления здоровья. Вот тебе и все объяснение той таинственности, которую ты так упрямо отыскиваешь в самых обыкновенных вещах.

— А ты, Ганс, скорее готов придумать самое невероятное объяснение, которое храбро называешь — естественным, чем допустить в чем-нибудь хоть тень таинственности, — возразил Бруно с некоторой досадой.

Ганс улыбнулся, так как разговор, видимо, переходил на излюбленную тему вечных споров между молодыми людьми. В этих спорах Бруно всегда доказывал своему брату, что в природе есть много таинственного и недоступного человеческому разумению, — Ганс же, наоборот, утверждал, что все, не исследованное еще наукой, вовсе не таинственно, а просто непонятно.

Из этого читатель видит, что оба спорили скорее о словах, чем о сущности, а потому и споры их тянулись обыкновенно по целым месяцам без всяких видимых результатов.

В настоящую минуту оба готовы были пуститься в один из таких бесконечных диспутов, как вдруг этому помешало совершенно неожиданное обстоятельство.

В тот момент, когда оба молодых человека повернулись спиной к невинному предмету их разговора, Бруно, как-то случайно обернувшись назад, с удивлением заметил, что позади индуса, очевидно, не замеченный этим последним, неизвестно откуда появился дядя Карл. К ужасу Бруно, он быстро наклонился, обхватил индуса у пояса и приподнял над решеткой борта. Пораженный молодой человек, желая помешать несчастью, бросился к дяде Карлу. Однако было уже поздно, — злополучный индус исчез за бортом судна в ту самую минуту, когда Бруно уже коснулся рукой плеча дяди. Но тут произошло нечто еще более странное. Почувствовав чье-то прикосновение, дядя вдруг обернулся и нанес Бруно столь сильный удар в грудь, что молодой человек, совершенно не приготовленный к чему-либо подобному, повалился на палубу и на минуту потерял сознание.

— Человек за бортом! — как-то нараспев, но совершенно спокойно прокричал со своей вышки матрос-малаец, услыхавший падение в воду одного из бывших на палубе…

— Другой за бортом, — продолжал он тем же безучастным тоном, когда вслед за индусом бросился в воду и дядя Карл.

Здесь нужно сказать, что как раз в это время обернулся назад и Ганс. Он видел падение Бруно, но не заметил полученного им удара и думал, что брат, вероятно, поскользнулся; видя прыжок дяди Карла, он полагал, что тот бросился на помощь индусу, случайно упавшему в воду.

Окрик вахтенного недолго оставался без ответа. Послышались тревожные свистки боцмана, какая-то команда помощника капитана, топот ног бегущих матросов, и судно вдруг точно ожило. Это вывело и Ганса из недоумения, в котором он находился.

Будучи истым спортсменом, он достиг совершенства во всевозможных физических упражнениях, а потому теперь, сбросив с себя верхнюю одежду, шляпу и башмаки, Ганс, недолго думая, кинулся за борт, что и не преминул отметить вахтенный новым бесстрастным окриком.

Через несколько минут судно лежало уже в дрейфе, а среди волн ныряла шлюпка, направлявшаяся на помощь пострадавшим.

Однако оставим ее пока в стороне и посмотрим, что случилось с Гансом.

В тот момент, когда он вынырнул из глубины волн на поверхность, ему удалось заметить одного из упавших за борт, а потому он и поплыл в этом направлении. Скоро он настолько приблизился к потерпевшему, что безошибочно узнал в нем индуса. Конечно, ему приятнее было бы видеть вместо него дядю Карла, но тем не менее, он предложил ему свои услуги, тем более что индус, видимо, терял уже силы.

— Ложитесь ко мне на спину, — сказал Ганс по-английски, обращаясь к утопающему, — эге, да вы ранены, у вас кровь на шее, — воскликнул он с удивлением.

— Да, я действительно ранен, — слабым голосом отвечал индус, — но прошу вас не говорить об этом никому.

— Хорошо, хорошо, но вам, кажется, дурно…

Действительно, индус вдруг умолк и побледнел. Видя, что он теряет сознание, Ганс подплыл под него так, что тот оказался у него на плечах и, поддерживая его таким образом, направился к шлюпке, которая в это время уже показалась недалеко от них.

«Что за странная история, — думал Ганс, — каким образом умудрился этот чудак ранить себя, падая в воду… ну, да это объяснится потом», — и, не думая больше об этом, он поплыл навстречу уже близкой помощи.

Как ни быстро производился маневр остановки, все же «Волшебная стрела» успела отойти довольно далеко от места катастрофы, так что шлюпка подобрала Ганса и его бесчувственного товарища лишь через полчаса, после чего она снова пустилась на поиски, теперь уже за дядей Карлом, как то думал и Ганс и все бывшие с ним матросы.