– Ничего, это бывает, – сказал Тушников присаживаясь, – вы тут уже заказали? Что пьём?
Девушка Алла пила кофе капуччино.
Максим довольно улыбнулся, это было недорого.
– Долго меня ждали?
– Да уж, ждала!
– Ну, ничего, я же приехал.
– Слава Богу.
Махнул рукой официантке, чтобы подошла принять заказ, закурил без спросу.
– Ну, как жизнь молодая? Что вообще хорошего?
– Где?
– В ней.
– В ком?
– В жизни Подошла официантка, Максим заказал бокал пива.
– А ничего, что вы это, как бы за рулем? – поинтересовалась Алла-Марина.
– А я небыстро поеду, – отмахнулся Тушников, – да потом я стекло боковое опущу, оно и выветрится у меня.
Алла-Марина была явный пролет. Зря через пол-города ехал.
Хорошо еще она себе много не заказала.
Пиво, да капуччино, это недорого.
– Ничего, – думал про себя Тушников, подъезжая к Сызранской, – вот откроем клуб, Маринок будет выше крыши!
Алина Хованская опоздала на два с половиной часа.
Говорят, есть негласная шкала, по которой можно оценить общественный статус или те понты, на которые выставляет себя та или иная гламурная mademoiselle.
И если у мужчины его позиция в табели о рангах соизмеряется со стоимостью его наручных часов, то у девушки – её понты тоже связаны с часами, но только не с наручными tissot, certina или rolex а с фактическими часами суток, на которые она может позволить себе опоздать на рандеву с известным продюсером или на съемки для обложки глянцевого журнала.
В общем, её сегодняшние два с половиной часа опоздания по негласной шкале соответствовали какому-нибудь крутому нефтянику с часами A.Lange amp; Sohne за 93 тыс евро, в туфлях зеленой крокодиловой кожи и на автомобиле Bentley…
Сегодня в питерском бюро Интер-пресс у Алны должны были брать интервью для каких-то московских изданий.
Алина даже не стала извиняться, следуя за своим телохранителем Володей и за администратором Димой Розеном, вошла в зал, где уже устало скучать и откровенно дремало журналистское сословие, удерживаемое на местах только обещаниями пресс-атташе от устроителей, что госпожа Хованская ну буквально вот-вот должна появиться, что мы, де звонили и что ситуация под контролем…
Алина вошла в зал, громко и звонко сняла с себя модный плащ, кинув его в руки своего администратора, резкая, высокая, прямая, как палка от швабры…
– Господа журналисты, – обращаясь к собравшимся, сказал Алискин администратор, – у госпожи Хованской есть восемь минут, мы приносим извинения за задержку, так что, задавайте ваши вопросы.
– Скажите, Алиса, вы своим имиджем на телевидении потакаете потребе зрителей?
– Не думаю, зритель любит фигуристое катание, бокс и футбол, а я как некоторые не катаюсь на коньках и не боксирую.
– Осталось теперь, чтобы вы заиграли в футбол, на пару с Аршавиным?
– С Аршавиным я готова, но не в футбол.
– Тогда чем объяснить ваш агрессивно-сексуальный имидж на телевидении, который чего скрывать, принес вам бешеную популярность?
– Помнишь, – "на ты" обращаясь к журналисту, задавшему этот вопрос, оживившись и сбросив с себя вуаль рутинного безразличия Алиса блеснула глазами, – помнишь, знаменитую фразу Кота Матроскина, телевизор мне природу заменил? Так вот у них,
– Алиса выразительно махнула рукой в сторону воображаемых телезрителей, – у них телевизор это заменитель жизни. Мы живем, а они смотрят, как мы живем.
– Означает ли эта ваша философская позиция, что если бы в блокадном Ленинграде зимой сорок второго года было бы телевидение, вы бы показывали зрителям, как вы сытно и обильно едите?
– Если у подобной программы был бы хороший рейтинг и хороший бюджет, то непременно.
Журналистская публика в зале возбужденно зашуршала.
– Последний вопрос, господа, – объявил Дима Розен, – госпожа Хованская должна ехать на съемки, последний вопрос.
Журналисты задвигались, словно муравьи, когда в их муравьиную кучу тыкают палкой.
– Алиса, скажите, скажите, Алиса, а как вы относитесь к тем слухам, что Матвей Гольдман на благотворительном аукционе в московском Меркьюри центре выставлял на продажу презерватив, с которым он якобы переспал с вами?
– А за сколько он его выставлял?
– Говорят, что за три тысячи евро…
– Всё, господа, пресс-конференция закончена, – категорически скрестив над головою руки, объявил Дима Розен, – госпожа Хованская еще раз приносит вам свои извинения, всего доброго, господа…
И снова, словно палка, словно шест, на котором церковные служки выносят на Крестный ход свои хоругви, она вышла из зала, громко шурша на ходу надеваемым модным плащом.
– С блокадным Питером по-моему получился перебор, – подводя итоги пресс-конференции, уже в машине, сказал Дима.
– Нет, в самый раз, – закуривая, ответила Алиса.
– Могут в суд подать.
– Навряд, блокадники, те кто еще остался, наш канал не смотрят, а если и подадут, я в Хельсинки к маме с папой уеду.
Алина засмеялась своим обычным для нее ненатуральным смехом, какой бывает у нервных девушек и наркоманок.
– Нас на открытие нового элитного клуба приглашают, – сказал Розен, откидываясь на сиденье лимузина.
– Что за клуб? – без особого интереса откликнулась Алиса.
– Называется Максим Деголяс.
– Это фамилия у него такая? – усмехнувшись, спросила Алиса, – нерусский что ли ?
– Нет, это по французски означает "непристойный Максим".
– Ну и что? Почему я должна им рекламу делать? – фыркнула Алиса, – клуб не раскрученный, пускай денег дадут.
– Так они и дали, – улыбнулся Дима.
– С этого и надо было начинать, – назидательно заметила Алиса и отвернулась, глядя в тонированное окно.
– Удивляюсь, как сегодня без разбитых журналистских морд обошлось и без разбитых фото и видеокамер, – вздохнул Дима, обращаясь скорее к телохранителю Володе, чем к Алисе.
– А это плохо, – откликнулась Алиса, – я хочу, чтобы скандалы были каждый наш выход, это поддерживает имидж и популярность.
– Ну, тогда обязательно сегодня ехать надо, – Дима развел руками, насколько позволяло ему пространство лимузина, – там и поскандалим.
– В неприличном Максиме что ли? – хмыкнула Алиса.
– В нём, – хрюкнул Дима Розен.
На презентацию клуба Сева с Золотниковым денег не пожалели.
Всех вип-гостей, а иных, если не считать журналистов, и не приглашали, всех вип-гостей предупредили, что будет беспроигрышная лотерея с ценными выигрышами.
Сева Карпов был на нерве.
Да и Максим Тушников уже не мог припомнить такого дня и случая, чтобы он так волновался, как сегодня.
Идя каждую ночь на свой прямой эфир, он привык уже к тому, что он всегда по-американски "cool", и что когда в студии загораются лампы софитов, и над камерой "бетакам" зажигается красная лампочка, говорящая о том, что эфир включен, когда скося глаз, он видел себя в экране контрольного монитора, ни грамма дополнительного адреналина не выбрасывалось в его привыкшую к популярности кровь. Но те времена уже прошли.
И вот снова мандраж, как в первый раз, когда он сказал на камеру "здрасьте"…
– Будет Митя Чубарский, будут Гиви Большой, Гиви Маленький, Гоги Мисрадзе, будут от Индекс-Банка либо сам управляющий, либо исполнительный директор, из департамента управления госимуществом человечек будет, – теребя лист со списком гостей, в который уже раз сам себе повторял Сева, – ты этим гостям, что за столиками от первого номера до четвертого, все самое свое внимание оказываешь, понял?
– Да понял я, – устало улыбался Тушников, – я только в толк никак не возьму, зачем Алису Хованскую пригласили? Она же может запросто скандал устроить, с нее станется.