— Эх, совсем большой вырос, не узнать…

Вместо чая она заварила Влади какую-то жутко горькую траву с желтым соком и пятилистными цветочками и строго сказала, что это от мифической «вегето-сосудистой дистонии». Бабку в семье было принято слушаться, поэтому спорить ему и в голову не пришло — выпил, как миленький. А потом, от сытости и радостных переживаний, его стало клонить в сон. Мама дала добро на разбор вещей и даже позволила поселиться опять в комнатке со скошенным потолком, под самой крышей, где маленький Влади жил раньше, до школы.

Вещей-то, впрочем, и было немного. Куртка на случай холодов, двое джинсов, кроссовки на дождливую погоду и сандалии — на жару, четыре футболки и безмерное количество непарных носков — результат самостоятельных попыток Влади собрать свой багаж. Ноутбук родители взять не разрешили — мол, пускай глаза отдыхают, да и все равно в деревне интернета нет. Зато подложили несколько книжек, удобно разместившихся на полочке над кроватью.

Сама комната поменялась мало — те же вязаные полосатые дорожки на полу, занавески в крупных цветах, подбитая в длину кровать, переделанная из детской, дареный плед в крупную зелено-коричневую клетку, стол, стул да огромный плюшевый медведь, привезенный, да так и забытый в доме. В углу стоял деревянный ларь, в котором хранились запыленные детские игрушки, вроде выстроганных из палки сабель или старинных солдатиков, а еще Владины детские рисунки и сточенные почти под ноль карандаши — в идеальном порядке, как и всё здесь.

Разобрав вещи, Влади переоделся из городских джинсов в рваные и мягкие «деревенские», а потом, подумав, спустился вниз, чтоб попить нормального чаю, а то привкус от горького отвара никак не хотел исчезать. Никакой двери между двумя комнатами внизу и в помине не было — так, шторка из раскрашенных деревянных бусин, а ходил Влади тихо. Поэтому совершенно случайно подслушал он обрывок разговора.

— Как, мама? Ты его посмотрела? И как он?

Голос отца был непривычно мрачным.

— Плохо, — ответила баб Ядзя задумчиво. — Привези ты мне его на полгода пораньше, может, чего и сделала бы… Ай, Ольга, погоди бледнеть, дай договорить сперва. Есть один способ. Верный. Но коли все получится, но вы его года три уж точно не увидите, может, даже семь лет. А дальше — по обстоятельствам… Малой, ты чего стоишь? Уши греешь? — ворчливо прикрикнула Ядзя, и Влади поёжился. Иногда ему казалось, что бабка может видеть сквозь стены. — Коли уже спать не хочешь, так бери ведра да наноси мне воды в бак — тебе и самому вечером помыться захочется.

— Ядвига! — укоризненно прошептала мама. — Нельзя так.

— А почему это нельзя? — удивилась баб Ядзя. — Влади, внучек, помнишь, где ведра-то стоят?

— Ага, — вздохнул Влади.

Вот такие ситуации, когда кого-то под умным предлогом спроваживали, чтоб без помех наговориться, он различал преотменно.

А бак для воды — вот удобное совпадение — стоял как раз в сенях. Оттуда и захочешь — не услышишь ничего, не толкнув прежде скрипучую входную дверь.

И пока столитровый бак наполнился до краев, взрослые успели все обсудить и до чего-то договориться. У матери выражение лица было пасмурное. Отец, напротив, повеселел. А у баб Ядзи словно бы зажегся в глазах странный огонек — то ли азарт, то ли упрямая решимость. Неизменный платок она с головы сняла, и на плече теперь лежала седая коса в руку толщиной — на зависть всем Владиным одноклассницам.

И даже, может, маме.

Хотя мамины рыжие волосы все равно были красивее.

— Наносил? — насмешливо спросила баб Ядзя.

— Угумс.

— Вот и умничка. Пойдешь со мной травки разбирать?

От бабкиных «травок», которыми называлось все — от огромных, в человечий рост, веников, до малюсеньких, в пыль растертых цветочков — Влади чихать хотелось неимоверно. Но этими самыми травками Ядзя и зарабатывала на жизнь, продавая их соседям и даже гостям из других деревень, так что относиться к ним он привык со всей серьезностью.

— От кашля, от жара, от слабости, от сглаза, — приговаривала баб Ядзя за работой, а поймав скептический взгляд, усмехалась: — Что? Не веришь? А кто у меня цветочек брал волшебный, чтоб Майку приворожить?

После этого вопроса Влади обычно краснел помидорно и утыкался в работу.

Время в деревне текло медленней, чем в городе — и одновременно быстрее. Каждый отдельный день шел долго, никак не заканчивался. Утром отец будил Влади на рыбалку, завтракали причем, как правило, на берегу; потом обедали днем и все вместе уходили куда-нибудь на прогулку — в лес, за ручей, на поле — к развалинам старой церкви, иногда и в «горы» поднимались. Вечером Влади сидел подле бабки и помогал ей по хозяйству либо с травами.

И так совершенно незаметно прошла целая неделя.

Когда Влади понял это, то удивился жутко. Досуг был занят так плотно, что даже на книжки, привезенные из города, не осталось ни сил, ни интереса. Телефон — и тот валялся разряженный под кроватью, последний раз он понадобился, чтобы сфотографировать свежепойманного карпа. А сейчас, под вечер, как назло захотелось отдохнуть как-нибудь цивилизованно — пройти квест в игре, скинуть друзьям пару сообщений. На худой конец, почитать…

Но только Влади потянулся к книжной полке, как с первого этажа громогласно окрикнула его Ядзя:

— Внучек! Ты бы спустился, помог бабке старой…

— Ага, старая… А кто сегодня двухведерный умывальник поднял случайно и не заметил? Я, что ли? — пробурчал Влади, но все спустился вниз. — Ба, чего тебе?

— Да я свою котомку оставила в лесу, а она мне сейчас позарез нужна, — баб Ядзя действительно выглядела донельзя огорченной. — Сбегаешь? Мне вот совсем срочно надо, а я сама туда часа два ковылять буду.

— А где это? — неохотно спросил Влади, снимая куртку с крючка. Уже время шло к полуночи, наверняка похолодало и роса выпала. Вместо сандалий хорошо бы кроссовки одеть, а еще лучше — сапоги резиновые.

Ночью в лесу на змею наступить — раз плюнуть.

— Тут недалече, на горе, где дыра в земле и кучи валежника лежат. Знаешь место?

— Так туда же вроде ходить нельзя? — удивился Влади.

«Дыра в земле» — это был колодец. Глубокий, старый-старый, похожий на трубу, уходящую вниз до бесконечности. Только тихий плеск от брошенного камня подсказывал, что где-то на дне есть вода. А деревенские дети говорили, что якобы подземный ручей, который питает этот колодец, вливается где-то и в «озеро». За дырой высился огромный гладкий камень, по форме напоминающий яблоко с выкушенной на пробу четвертушкой. Был он странного сине-серого цвета со слюдяной искрой и звался алтарным.

— Конечно, нельзя, — ворчливо откликнулась баб Ядзя. — Там на камне редкий лишайник растет. Он боли унимает, но если его много употребить — видения будут. Да и вообще-то помереть можно… Вот знахарки исстари слухи и распускают. Ну, да лишайник не кусается, а от змей я тебе клюку свою дам. Если поползет на тебя гадюка, ты ее тихонько в сторону и отведи, только не бей и не серди. И смотри, чтоб она на клюку не намоталась, а то махнешь еще — и сам на себя змею забросишь. И фонарик Олегов еще возьми.

Бабка дело советовала. Фонарь был новый, очень яркий — на диодах, и пристегивался ремешком на руку. Покупали его еще зимой, для летних походов, а потом захватили с собой в деревню.

Влади застегнул молнию на куртке, запихал джинсы внутрь резиновых сапог, сунул фонарик в карман, ухватил клюку и выскочил за порог. Баб Ядзя шагнула следом, теребя седую косу.

— Если сразу не найдешь, то особенно не рыскай там, по потемкам-то. Я тогда лучше сама завтра схожу… Ну, иди — одна нога здесь, другая там.

И Влади пошел, куда послали.

В деревне обычно спать ложились рано — кроме тех, кто жил в «садах» за железным забором. Те могли до утра гулять, особенно если приезжали гости. А вот на окраине в окнах не горело ни одного огонька. Но света хватало — луна отъелась уже почти до полного кругляша и лениво поглядывала вниз, словно раздумывая, сейчас закатиться или еще на боку полежать. Поэтому идти вдоль домов было не страшно.