– Тебе это может не нравиться, Liebling, мне тоже, но Техас – это рабовладельческий штат, – сказал Отто, надеясь таким способом успокоить ее. – Мы должны быть благодарны судьбе, что большинство рабовладельцев живет южнее реки Бразос.

Отто всегда гордился своим умением разрешать спор мирным способом, избегая конфронтации.

– Не знаю, как вы, а я решил голосовать за Линкольна, – продолжил он. – Это единственный кандидат, кто выказывает умеренные взгляды, и, я думаю, он сделает все, что в его власти, чтобы удержать союз от распада.

– Я согласен с тобой, – сказал Уильям Арлехегер, столяр-краснодеревщик. – Этот парень, Линкольн, позаботится, чтобы бизнес процветал, nicht wahr?

К ужасу Отто, Эльке вскочила на ноги, тяжело дыша, со сверкающими глазами. Вид у нее был грозный и в не меньшей степени очаровательный.

– Я не могу вас понять. При чем тут бизнес, когда речь идет о человечности? Рабство – это страшная болезнь, разъедающая душу страны. Мои родители приехали сюда, потому что верили, что все люди равны перед Господом. Они умерли с этой верой. Большинство из вас тоже потеряли своих близких. И вот теперь вас заботит только одно – хорошо ли это для бизнеса, или нет.

– Мы прошлое не забыли. Но пришло время подумать и о будущем, – сказал мистер Гробе.

– Не знаю, как вы все, – продолжила Эльке, – но я не смогу жить в согласии с собой, если не буду делать все от меня зависящее, чтобы запретить рабство. Если надо, я пойду по всему штату и буду агитировать за это, в общем, пойду на любой риск…

– И тем самым наживешь себе кучу неприятностей, – прервал ее Патрик хриплым голосом. – Если придет время выбирать, Техас, несомненно, будет на стороне южан.

– Немецкие переселенцы за отделение южных штатов голосовать не будут.

– Будут, не будут, это значения не имеет. Тем хуже для них, они окажутся в кольце врагов.

– Я не боюсь этого. Найду способ справиться и с врагами.

– Так же, как справилась сегодня днем с Детвайлерами? – жестко спросил Патрик.

«Надо что-то делать, – подумал Отто со смесью раздражения и гордости, – моя прямолинейная жена зашла что-то уж слишком далеко. Надо разрядить напряжение».

– Надо было видеть, как моя Эльке сегодня утром направила ружье на Детвайлеров, – сказал он вслух.

У Отто был дар рассказчика. Любой факт в его пересказе становился много интереснее, чем был на самом деле. Теперь он мобилизовал все свои способности и все-таки добился улыбок. Только Эльке и Патрик оставались серьезными.

«Что, скажите на милость, на нее нашло? – продолжал размышлять Отто. – Может быть, эта сцена с Детвайлерами так ее огорчила? Или она рассердилась на меня за то, что я не вмешался, а переложил все на Патрика? Да, скорее всего это».

– Я должен извиниться за поведение моей жены, – сказал Отто Патрику после того, как гости разошлись и Эльке удалилась в спальню.

– В этом нет никакой нужды. Она имеет право на свое собственное мнение. Мне бы только хотелось, чтобы она не высказывала его так безрассудно повсюду. Я хочу повторить то, что уже говорил. Это опасно.

Отто вернулся к своему месту у огня.

– Неужели это так опасно?

– Одно дело, когда Эльке высказывает свои взгляды среди друзей, которые их разделяют. И совсем другое, если она поедет по штату с развевающимся знаменем аболиционизма.

– Но разве хоть один мужчина осмелится тронуть женщину?

– На воине, Отто, гибнут не только солдаты. Гибнут также женщины и даже дети. А кроме того, всегда находятся такие негодяи, как Детвайлеры, которым безразлично, кто перед ними.

Отто тяжело вздохнул. В первый раз, с тех пор как команчи подписали мирный договор и в этих местах стало спокойно, он почувствовал страх. Ужасный, позорный страх.

Внезапно Патрик наклонился ближе и сжал его плечо.

– Я хочу, чтобы ты мне кое-что пообещал. Никогда Отто не видел Патрика таким серьезным.

– Что?

– Обещай не упускать свою жену из виду, даже если для этого потребуется ограничить свободу ее действий. Только так ты можешь отвести от нее опасность.

– Обещаю, – ответил Отто. Однако глубоко внутри себя он сознавал, что не потянет.

Отто принял решение эмигрировать в Америку в 1845 году, потому что в Германии такому, как он, не было места. Так по крайней мере он объяснял это всем.

Дело в том, что в Германии, еще со времен Французской революции, так никогда спокойно и не было. Ходили постоянные слухи о надвигающейся войне, и это пугало Отто до смерти. Он боялся выходить из дома, боялся ходить на работу и возвращаться домой. Он покинул свою родину, и вот теперь, к его ужасу, здесь назревает то же самое.

Внезапно Отто почувствовал огромную усталость. Он шел по короткому коридорчику к спальне, и предупреждение Патрика звенело в его ушах, как погребальный колокол.

Тихо открыв дверь, он проскользнул внутрь. На постель, где лежала Эльке, падал лунный свет, превращая ее золотистые волосы в мерцающее серебро.

«Боже, как она прекрасна», – подумал Отто.

Его вдруг потрясла мысль, что с такой вот красотой он ложится в постель каждую ночь уже много лет подряд. Этого не может быть. Это невероятно!

Вообще-то Отто и не предполагал, что когда-нибудь женится. Но с появлением Эльке его жизнь изменилась, она заполнила собой весь его мир.

До встречи с ней плотские радости его особо не занимали. Кругом было много мужчин, поступками которых руководила не большая голова на плечах, а маленькая в штанах. К таким мужчинам он обычно испытывал жалость. Теперь уже Отто давно так не думал. Его маленькая головка то и дело властно заявляла о себе. Вот и сейчас он не мог дождаться, когда окажется в постели.

– Ich liebe dich,[13] – прошептал он ей на ухо.

– Ну зачем ты опять по-немецки? Не надо, – пробормотала Эльке сквозь сон.

– Я очень тебя люблю, Эльке. Позволь мне войти в тебя сейчас. – Отто тесно прижался к ней.

Эльке, разумеется, и не думала спать – просто притворялась, потому что не хотелось разговаривать. Но ей следовало бы помнить, что после такого количества шнапса не разговорами он будет с ней заниматься.

«Черт бы его побрал, – выругалась она про себя, почувствовав на себе его тяжесть. – Черт бы побрал всех мужчин за их бесчувственность!»

– Только не сегодня, Отто. Прошу тебя, – прошептала Эльке. – Я действительно очень устала.

– Ну не так уж и устала, чтобы не позволить себе маленькое удовольствие. – Он просунул ладонь под ее ночную рубашку и коснулся возвышения между бедрами.

Обычно Эльке отказывала ему очень редко, но сейчас она плотно сжала колени, не пропуская его жадные пальцы.

– Ради Бога, Отто, Патрик может услышать.

Отто улыбнулся.

– А ты что думаешь, Патрик не ведает, чем занимаются супруги ночью?

Эльке была готова выскочить из постели. При мысли о том, что Патрик может услышать их возню, ее замутило, как от несвежей пищи. Она потянулась и схватила Отто за запястье.

– Но только не мы. Понял? Я не хочу, чтобы ты опозорил меня таким способом.

– Но, Liebling…

– И не надо мне никаких Liebling. Научишься ты когда-нибудь говорить по-английски?

Отто отпрянул, как будто получил пощечину.

Вначале, когда Отто переместился в дальний угол постели, она почувствовала облегчение. Но прошли секунды, потом минуты, и он больше не проронил ни слова. Она начала переживать. У нее вовсе не было намерений ранить его чувства. Но позволить ему сейчас то, чего он домогался, она не могла.

Эльке лежала молча, не шелохнувшись, прислушиваясь к его дыханию, ожидая пока он заснет. Это длилось долго, очень долго, целую вечность. «Что же это случилось сегодня? Я весь вечер делаю одну грубую ошибку за другой? Вначале позволила Патрику целовать себя, а потом при гостях вдруг напала на него со вздорными обвинениями. И как будто этого было недостаточно, сейчас вот причинила боль Отто. Унизила его мужское достоинство».