«Тигры Рирра, — стала припоминать Минорис. — Но… Это ведь совсем другие тигры! Рирра живут в дуплах старых смолистых секвой. Они тоже полосатые, с зубами и хвостом. Но, силы адуляра! Они ведь в сотню раз мельче этих гигантов!»

— Таймири! — забыв об осторожности, крикнула она. — Таймири, стой!

Однако та уже выпрыгнула из укрытия и, безоружная, встала перед хищниками.

— Ой, что будет! Мамочки, — пискнула Минорис и спрятала лицо в ладонях.

Тигры несколько опешили от такой вопиющей наглости, или храбрости, или дурости. Пока они прикидывали, что именно заставило Таймири броситься им наперерез, Папирус с Кэйтайроном улучили момент и по раздвоенному стволу вековой пинии забрались на нижние ветки. Оба неуклюжие, а капитан к тому же и полноватый. Позднее они признались, что сделали это в состоянии аффекта.

Три белых тигра высотою в полтора человеческих роста представляли собой весьма внушительное зрелище. Аквамариновые глаза, мягкая шерсть, филигранно вычерченные на шкуре черные полоски…

Такую киску Таймири с удовольствием взяла бы к себе домой. Если б, конечно, не запредельные размеры.

Она посмотрела в блюдцевидные глаза близстоящего тигра, выдержала ударную волну грозного рыка и ни капельки не испугалась.

— Рряу! — возмутился тигр. — Ты почему не убегаешь? Я же тебя съем.

— Так я тебе и поверила, — отмахнулась Таймири. — В учебниках написано, что вы не плотоядные.

— А какие? — ощерив пасть, поинтересовался тот.

Таймири отступила на шаг.

— Ну, вы эти, как их… травоядные.

— Травоядные? — утробно захохотал тигр и обернулся к собратьям. — Слыхали?

— Мрряу, и-и-и-ряу, — оскалились те.

— Судя по всему, ваши учебники составляют олухи и остолопы, — продолжил он, обдав заступницу горячим дыханием. — Двуногие могут не стараться, — добавил он, имея в виду Папируса и Кэйтайрона. — Мы ими всё равно закусим. А ты слишком глупа. Не хочу заразиться твоей глупостью. Ступай прочь, пока не передумал.

Капитан с Папирусом висели, уцепившись за ветки, и ничегошеньки не понимали. Что за язык использует Таймири? И почему ее до сих пор не растерзали? Минорис, зажмурившись, сидела за деревом и тоже ничего не могла разобрать. Ей хватало того, что разговор был отрывистый, громкий и порядком леденящий кровь.

— Я глупости не боюсь, — выступила вперед тигрица, подняв, как палку, полосатый хвост. — Меня вполне устроит длинношерстая.

Она, наверное, хотела сказать «длинноволосая», но кто знает, что на уме у этих тигров?

У Таймири внутри всё похолодело, и ей даже показалось, что заледенело и сорвалось с петель сердце.

— Вер-р-рно подмечено! — согласился третий тигр. — Разделим добычу поровну.

— А о той, кто вас на добычу навел, не забыли? — противным, приторным голоском промяукала черная кошка, появившись сбоку от тигрицы.

Таймири пришла в возмущение, но сумела лишь выдавить из себя:

— Неара! Так это твои происки?

— Не суй нос не в свое дело, человек, — надменно отвечала кошка. — И зовут меня совсем не Неара, а Ипва — Идущая После Великой Агонии. Как вы уже, наверное, догадались, массив гниет изнутри. Распадается. Я — дух распада. Я несу несчастье. Ты имела неосторожность дотронуться до меня, чем обрекла на гибель себя и своих друзей. Я никого не пощажу, и что начнут тигры, то завершит Ипва.

— Убей меня, зачем тебе остальные? — сдавленно проговорила Таймири. Голос ей всё еще не повиновался.

— Да твое худосочное тело и гроша ломаного не стоит! — презрительно отозвалась кошка. — Хватит пустых разговоров. Принимайтесь за дело, — обратилась она к тиграм. Те ощетинились, оскалили зубы и стали медленно приближаться к дереву, на котором беспомощно висели Папирус и капитан.

«Ох, и увязли мы!» — подумала Минорис. Несмотря на то, что переговоры велись на непонятном для нее наречии, итог был очевиден. Куда Таймири поладить с голодными тварями!

«Дело табак», — нахмурился Остер Кинн, выглянув из-за соседнего дерева. Он примчался на рев чуть позднее и не придумал ничего лучше, чем притаиться.

У него в уме уже почти созрел гениальный план отступления, но домыслить ему не дали.

— А-а-а-и-и-и! — завизжала вдруг Минорис, да так пронзительно, что даже лес дрогнул. А тиграм хоть бы что.

— О, да их тут гор-р-раздо больше, — довольно рыкнул старший. — Всем по двуногому достанется.

Он одним прыжком очутился возле Минорис и приготовился ударить ее своей гигантской лапищей. Но тут, откуда ни возьмись, с оглушительным улюлюканьем из-за деревьев выскочила индианка и ловко всадила ему в хребет копье. Ее соплеменник — молодой индеец с двумя красными перьями на макушке — молниеносно расправился с тигрицей, а третий полосатый хищник увернулся от руки краснокожего и задал стрекача. Кошка Ипва куда-то скрылась.

Через несколько мгновений на поляне стало так тихо, что Остеру Кинну показалось, будто вместе с тиграми умер и сам лес.

Посмеиваясь и отирая пот с лица, Эдна Тау оглядывала свой трофей — эта полосатая шкура скоро будет красоваться у нее в вигваме на зависть всем соседям.

— Знакомьтесь, мой брат, Кривое Копье, — сказала она.

Индеец смолчал и надулся на протянутую Остером Кинном руку. Видно, это считалось у него верхом дружелюбия.

— Да будет вам известно, Кривое Копье дал обет молчания, потому что в свое время слишком много мозолил язык, — заметила его сестра. — Вождь его наказал.

— А когда истекает срок… ну, этого, обета? — поинтересовался путешественник.

Эдна Тау сделала жест, который, как всегда, мог означать, что угодно, но который Остер Кинн истолковал как «не знаю».

— Послушай, мой бледнолицый друг, — сказала она, — нам лучше поскорее убираться из массива, потому что удравший тигр созовет сородичей, и они отомстят за убитых. Надо поторопиться.

Остер Кинн взглянул на взъерошенных Кэйтайрона и Папируса. Вид у них был жалкий.

— Ну, чего такие постные лица? Невредимы? Так радуйтесь!

Таймири подняла с земли подругу. Та уже дважды успела потерять сознание и теперь понемногу приходила в себя.

— Пойдем, храбрая ты наша. В следующий раз думай, прежде чем беду на себя навлекать.

Минорис шла за индейцами, опасливо поглядывая на огромную черно-белую шкуру, которую волок за собой Кривое Копьё. Вдруг оживет да снова набросится? Тут уж ей наверняка несдобровать, потому как тигры массива дважды добычу не упускают. Еще следовало бы попросить прощения у Эдны Тау, но Минорис не знала, как лучше начать…

… - За что? За что мне тебя прощать? — искренне удивилась индианка, и Минорис залилась краской.

— Но я ведь вас ударила! — через силу произнесла она. — Как… Как последняя свинья.

— Не изводи себя понапрасну. Всем неприятным эпизодам место в прошлом. К тому же, — нерешительно добавила Эдна Тау, — это была идея философа. Он хотел тебя вернуть. Эх! На что только не пойдет учитель ради ученика!

— Так значит… — сказала и тут же осеклась Минорис. — Но я больше не его ученица! — отрезала она и быстро зашагала вперед.

Стоянка была недалеко.

***

Отставив кастрюлю с бульоном, Сэй-Тэнь вытаращила глаза, подавилась и потом долго не могла откашляться.

— Ты… разговаривала… с тиграми?

— Пусть на меня свалится груда сосновых шишек, если это было не так! — с вызовом ответила Таймири и выжидающе поглядела наверх.

Там мирно шелестела иголками сосна, и было непохоже, чтоб она собиралась расставаться со своими шишками.

Аромат из кастрюли шел такой, что хотелось немедленно выхлебать всё ее содержимое. Поэтому Таймири не удержалась и попробовала суп.

— Наша устерция, да?

— Она самая, — угрюмо подтвердила Сэй-Тэнь и покосилась на Остера Кинна. — Вот кому стоило бы поучиться у твоей тетушки. Эта стряпня неудобоварима.

— Ну, всем не угодишь, — миролюбиво отозвался тот.

Услыхав, что говорят об устерции, Эдна Тау причалила к костру.

— Так-так-так, — насмешливо осведомилась она. — Супчик сварили?