Сегодня Кузе Ярочкину казалось, что детдом превратился в дурдом. В воздухе летало все, что можно было кинуть: зубные щетки, кроссовки, сумки пустые и уже набитые вещами, книжки, футболки, полотенца и, казалось, сами дети. Десятки ножек и ног топали в тапках, туфлях и ботинках по лестничным пролетам, коридорам, квартирам и классам. Даже в столовой, куда Кузя пришел снимать пробу с обеда, вокруг столов валялись тапки, тряпки, шапки и прочая дребедень.

Детский дом переезжал на два месяца в летний лагерь. Уже завтра в доме останутся только дошколята и те, кого в лагерь по состоянию здоровья не пустили врачи. Тамара Михайловна всю неделю едва не крестилась в ожидании этого чудного дня.

– Митька! Митя! Вы Митьку Гуцуева не видели? Митя, где тебя носит!? Митя-а!

Лариса Чумикова бегала по этажам и заглядывала во все двери без разбору, даже в девчоночий туалет и кабинет директора в поисках мальчишки.

– Кузя, ты это горе луковое не видел?

– Нет, сегодня вообще не встречал. И как вы с ним справляетесь-то, с этим горем?

– Да ну, – махнула рукой Лариса, – мое же! Митя!

Она побежала дальше. А Кузя задумался. Мое же…

Люди в детском доме работали не простые. Не то чтобы увлеченные и самоотверженные, нет, нормальные люди, просто они очень любили детей. Те, кто не любили, здесь, наверное, не задерживались. Ведь это совсем не главное, хоть и не простое дело – вытереть в каждой группе пятнадцать носов, заплести пять косичек, завязать шесть бантиков, проверить гору уроков, уследить, куда побежали пятнадцать пар ног… Главное – вырастить, взрастить и воспитать пятнадцать душ. Пятнадцать человечков каждый воспитатель должен сделать настоящими людьми, уверенными в себе и хоть немного счастливыми.

Кузя Ярочкин видел, как Лариса Чумикова читала своей группе книгу про Гарри Поттера. Все долго устраивались в игровой комнате прямо на ковре, и ребята толкались и пихались, стараясь занять местечко поближе к воспитательнице. Так котята льнут под теплый бок к матери. Самые удачливые и настырные тесно прижимались к ней, укладывали головы ей на колени, цеплялись за руки, за шею и отодвигали друг друга, споря:

– Это моя мама!

– Нет, моя, моя!

Никому из них она не была настоящей матерью, но про всех говорила: мои детки. И, как порою мать больше всего любит самое неудалое чадо, так и Лариса больше всего любила Митьку Гуцуева. Кузя не мог понять почему. Митька показался ему злобным, лживым и невозможным мальчишкой. Кузя отчего-то даже побаивался его угрожающего взгляда и старался лишний раз с Митькой не встречаться.

От всеобщей суеты и сутолоки сборов он решил спрятаться в медицинском кабинете, завернул за угол коридора и тут же налетел именно на Гуцуева. Кузя даже вскрикнул от неожиданности, а мальчишка глянул, как холодной водой окатил. Ни словом не удостоил, прошел мимо, задел плечом, да так, что Ярочкин чуть к стене не отлетел.

– Эй, ты! – начал было Кузя.

Митька остановился, не оборачиваясь, лишь чуть повернул голову. В его напряженной позе читалась такая нешуточная угроза, что Кузя испугался.

– Тебя Лариса Ивановна с собаками ищет. Шел бы в лагерь собираться, как все.

– А ты не больно надейся, что меня в лагерь законопатят, – процедил Гуцуев. – Вот разъедутся все, тогда мы с тобой и побазарим.

– Не о чем мне с тобой базарить, – рассердился Ярочкин.

Что это за наглость, в конце-то концов! Вот сейчас… Но Митька уже исчез за углом. Кузя выглянул в длинный коридор. Никого не было. Он плюнул и пошел в кабинет.

В шкафу с лекарствами не было стекла. Оно стояло, прислоненное к металлической боковой стенке, а навесной замок был цел. Кузя ошарашено разглядывал дверцу и никак не мог понять, каким образом здоровенное стекло, закрепленное изнутри, вдруг оказалось снаружи. И зачем тогда замок, если его можно вот так просто выставить? И кто это сделал? И как?!

Кто… Ясно кто, Митька Гуцуев. Здесь он и был, когда его разыскивала воспитательница, отсюда и шел, когда столкнулся с Кузей. Но как мальчишка попал в кабинет? Ярочкин открывал дверь ключом, он точно это помнил и, конечно, заметил бы, если бы она была не заперта. Значит, у него тоже есть ключ.

Кузя, стараясь ничего не трогать, стал осматривать полки: что-то наверняка пропало, не из баловства же залез сюда Митька. А зачем? Может быть, именно из баловства, чтобы стащить что-нибудь и подвести его, Кузю Ярочкина, под монастырь. А если все гораздо серьезнее? Если Гуцуев решил отравиться или кого-нибудь отравить этими таблетками?.. Парень стал судорожно пересчитывать упаковки и сверяться по журналу учета. На нижней полке не оказалось на месте двух полных и одной начатой упаковок противоаллергического «Кларитина». Кузя про себя усмехнулся: «Клофелин» что ли искал да перепутал? Но тот препарат, который пропал из шкафа, тоже не безобидный да еще в таком количестве. Кузя заметался по кабинету. Тамары Михайловны сегодня нет, директриса с него голову снимет. И что, что, что делать!?

Он бросился к телефону.

– Тимка! Это я! Да наплевать мне, что занят! У меня тут беда!

Тимур приехал через сорок минут. Кузя давно уже торчал на лавочке под сиренью у главного входа и от волнения едва не сгрыз ногти по самые локти.

– Давай зови этого придурка, – велел Тимур, выслушав брата и осмотрев шкаф.

Ничего удивительного и поразительного в том, что пацан так ловко выставил стекло, Каримов не увидел, разве что удивился его недюжинной силе. Стекло было толстое и очень тяжелое. В дверцу оно вставлялось сверху и при желании вытаскивалось по направляющим. Но как удалось подростку поднять это стекло в одиночку на высоту полутора метров и не разбить – было для Тимура загадкой.

– Сейчас придет, – неуверенно сообщил, вернувшись, Кузя.

– Так что ж ты его за шкирку не приволок?

– Знаешь, я его терпеть не могу и боюсь, – сознался брат. – Такой противный, зараза, вредный… Его даже недавно подозревали в убийстве, вернее, в покушении. По-моему, так у него не заржавеет, грохнет и не поморщится.

Дверь отворилась, показался Митька. Он остановился по ту сторону порога, склонив голову и засунув руки в карманы спортивных штанов, и презрительно разглядывал Тимура и Кузю.