Мишки в ушах… У неё в ушах мишки… и эта попка… мать моя… и кружево на плечике…

Хочу… хочу, чтобы мишки покачивались в такт моих движений, когда я стащу это кружево к чертям…

Мишки и кружево — малосовместимый комплект, смешные мишки с бантиками, задевают шейку Лизы… Ту самую шейку, которая откинулась в машине на грудь Андрея, ту самую шейку, которая пошла небольшими розовыми пятнышками, когда он шептал ей «глупая, я бы заметил».

— У меня дела, задержимся на пару минут, — говорит Андрей Мите, тот кивает в знак согласия, с интересом смотря на Лизу, девушку, о которой он слышал больше, чем надо бы, девушку, о которой он узнавал по просьбе младшего брата…

Останавливаясь, Андрей сообщил Лизе, что довезет её домой. Он знает, что тут близко, но нечего такую тяжесть носить, по пути говорит что-то про побережье, про телефон, смотря заворожено на мишек, опуская глаза в поисках веснушки между маленьких грудок, но и то, и другое скрыто футболкой, зато открыто плечико, которое хочется потрогать, лизнуть, ощутить тот самый вкус.

В машине, в стекло заднего вида, он ловит взгляд огромных глаз, в которых стоят слезы, губы плотно сжаты, и кажется, что от слез девушку останавливает какая-то невероятная сила, потому что слезы близко-близко, перекатываются в синеве с карими прожилками…

— Лиза, у меня сейчас дела, я заеду позже, я действительно заеду, — говорит Андрей, ловя взгляд со слезами, после чего синева смотрит на дорогу, а по приезду выскакивает из машины, шурша пакетами и старается как можно быстрее добраться до калитки, но ноги Андрея длиннее, а пакеты тяжелые, и через один всхлип пакеты уже в руках растерянного Андрея, который, бросив их прям тут, на траву, держит в руках личико с синими глазами, ища в них ответы на свои вопросы.

— Лиза, что случилось? Ты обиделась? Послушай, у меня… там… дела у меня, я приеду после обеда, маленькая, не плачь…

Что не так? Что Не Так? С маленькими девочками гарантированы проблемы! Вот они, полюбуйся… плачет на ровном месте… Что не так? Болит? Испугалась? Обиделась? Дед мороз не подарил обещанный домик для Барби? Японский бог… Далай Ламе в задницу его спокойствие… Что Не Так?

— Отпусти меня, — хватая пакеты, — вали по своим Де-Ла-М! — кричит Лиза, хватает пакеты и убегает, пока растерянный Андрей смотрит за зеленую калитку дома Егоровой.

Мог бы он догнать Лизу? Мог, конечно, мог…, думает Андрей.

Это что сейчас было?

Растерянно садясь в машину, Андрей старался не думать о яблоках, давая себе мысленное обещание разобраться с ситуацией… Митя рядом молчит, глядя на бледное лицо брата, на двигающиеся желваки и руки, вцепившиеся в руль так, что у Мити возникают опасения, что Андрей сейчас его или расплющит, или вырвет…

— Ну… видимо ей не пришлись по душе твои сегодняшние дела… — косясь на заднее сиденье.

— Что? Какие дела? Какого хрена, а? Это, что было? Это, как, блядь, называется? — начинает заводиться Андрей, пока Митя перегибается на заднее сиденье и молча суёт под нос прозрачный пакет Андрея из супермаркета, где черным по белому: Конфеты. Шампанское. Презервативы. Ассоциативный ряд: Маленький соседний городок — Зойка — Конфеты — Шампанское — Презервативы.

Три-Д-пленка, бесконечно крутившаяся в мозгах Андрея, начинает работать на ускоренной скорости:

Лиза, веснушка, её картины, грудки с горошинами сосков, кружево, пастель на его теле, её тело на его теле, «думала не заметишь», «довольна», мишки в ушах, голубые джинсы, яблоки, яблоки, яблоки… Какого Хуя?!

Все время, пока Андрей молча разглядывал свой пакет, ему казалось, что кто-то сильно пнул его в солнечное сплетение, лишив его возможности дышать, думать, существовать, вселенная свернулась и обратилась в упаковку презервативов, которые лежат на каждой прикассовой зоне…

Мы за безопасный секс…

— Так и будешь сидеть или поедешь к ней? — интересуется Митя. — Парализованный, — усмехаясь.

— А?

— Говорю, езжай к своим яблокам, доберусь я, раз такое дело, сейчас она себе такого напридумывает, что до конца лета не расхлебаешь… — и, выпрыгивая из машины, со смехом, — скажи, что ли, что это мой пакет!

Развернув машину практически на месте, он подъезжает к дому Егоровой, усмиряя страх, а иначе никак он не может идентифицировать свое состояние, заходит, здоровается с самой Егоровой, что-то говорит, на что-то отвечает, пока она не показывает ему комнату, с закрытой дверью, вздыхая, что скорей всего опять включила свой компьютЕр и сидит в наушниках, вот и не выходит, спеша покидает дом, надо в огород до солнцепека.

Пройдя, Андрей видит обыкновенную комнату, обои с фиолетовыми цветами, тюль по всем окнам, которые сейчас открыты настежь, но не колыхнутся, ни единого ветерка на улице почти месяц. Обыкновенная комната в доме пожилой Егоровой, «все чистенько и нарядно»…

Как инородное тело — большой монитор на столе, как яркие штрихи — карандаши, след от пастели на скатерти, блокнот для рисования, папка с ручками для больших рисунков, как пришелец — планшет в ярко синем чехле на белой простыне. Простыне, где всхлипывают плечики, а маленький носик в веснушках направлен на стену…

Так… что говорят в таких случаях… Прости, это пакет брата? Прости, это не твое дело? Прости, я больше не буду? Выходи за меня? Какого чёрта, что это за слезы…?

Весь опыт общения Андрея с женщинами не дал ему ни малейшего понятия о том, что делать, когда маленькая девушка плачет по его вине, а в своей вине Андрей отчего-то не сомневался. Лиза плачет, этого вполне достаточно, чтобы быть виноватым…

Пипец тебе, по ходу, мужик…

— Лиза… — легко дотрагиваясь до слишком напряженного плечика, — маленькая… маленькая, прости меня…

Этого явно недостаточно. Что достаточно-то? Может, цветы… да тут весь двор в цветах! Подарить… надо было купить подарок… точно… карандаши цветные, что ли… Класс! неделю назад ты чуть не трахнул её, в машине, твои руки были в её трусах… и ка-ра-н-да-ши?! Да это пиздец какая ерунда! Что… маленькая… маленькая…

В какой-то момент Андрею показалось, что он попросту сейчас задохнется, попятившись к двери, он решил выйти, уйти отсюда…

А вот хрена лысого ты уйдешь. Плачет? Придумай что-нибудь. По твоей вине плачет! По какой, нафиг, моей вине? Я что, ей обещал что-то? Или обещал? Твою мать! Надо было держать свои руки при себе, она просто школьница! Маленькая девочка… маленькая… с маленьким девочками гарантированы проблемы…

Андрей не находит ничего лучше, чем просто лечь рядом с Лизой, прижав к себе её испуганную спину. Не находит ничего лучше, чем просто гладить её по ножкам, по животу, по маленькому ушку, игнорируя ехидно улыбающегося плюшевого медведя в этом ушке. Не находит ничего лучше, чем тихо целовать затылок, равномерно покачивая Лизу, крепко прижав к себе.

— Расскажи мне… Расскажи, маленькая… — шепча в мишку, щекоча воздухом шейку.

— Что? — голосок злой и звонкий, но ведь не отстраняется, не убегает и не плачет, Андрей провел пальцем по личику.

— Не знаю, расскажи про Гонконг, ты была там?

На черта мне этот Гонконг… Говори, говори что-нибудь, маленькая…

— Была.

И Лиза рассказывает что-то, Андрей едва ли слышит половину, все, что имеет значение — это то, что маленькая говорит, все, что имеет значение, что плечики расслабились, а спинка уже не такая испуганная, все, что имеет значение — это аромат яблок, который становится все более насыщенным, врезаясь в нос, мозг и руки Андрея, которые в очередной раз отказались слушать команды этого самого мозга и теперь живут своей жизнью, забираясь под футболку Лизы, под кружево, под резинку малюсеньких шорт, притягивая к себе уже совсем по-другому, властно, жарко, ориентируясь уже на свое желание, которое становится практически невозможно контролировать и невозможно исполнить…

Никак невозможно… Сейчас невозможно…

Лиза юрко переворачивается в руках Андрея, встречаясь с ним глазами и в этот момент происходят две вещи:

Первое. Лизино побледневшее личико, отчего веснушки стали отчетливо видны, краснеет.