Незнакомец затворил входную дверь и оглядел нижний зал трактира. Он заметил какую-то дверь и отворил ее.
— Что это за комната? — спросил он.
— Моя, мой принц, — ответил Сидуан.
— Уступи мне ее; ты ляжешь в другом месте! Так ты мне отвечаешь, что никого нет?
— Никого нет, клянусь вам, мой принц.
— Прекрасно. Убирайся.
— Ваше высочество не желает отужинать?
— Нет.
— А вина ваше высочество не желает?
— Тоже нет.
— Но, может быть, госпоже герцогине… понадобится помощь моей служанки? — продолжал угодливо Сидуан.
— Нам ничего не нужно! Убирайся!
Перинетта ушла раньше, пожав еще раз плечами, как она делала обычно, когда ей приходилось признаваться себе, что Сидуан — все-таки дурень. Трактирщик же трижды поклонился и уже тоже собирался уйти, как вдруг кавалер в маске остановил его:
— Прошу прощения, приятель, — сказал он, — еще одно слово. Хочу дать тебе совет.
Сидуан снова поклонился.
— Если ты хочешь дожить до старости и разбогатеть, иди ложись, укройся с головой одеялом, и какой бы шум ты не услышал, спи как мертвый.
— Повинуюсь вашему высочеству, — дрожа, ответил Сидуан.
И он вслед за Перинеттой поднялся по лестнице, оставив весь первый этаж гостиницы в распоряжении человека в маске и его спутницы. Тогда кавалер, подвигая незнакомке стул, произнес:
— Садитесь, донья Манча, и давайте побеседуем.
— О, дон Фелипе, я вся дрожу; теперь я горько раскаиваюсь, что согласилась на это свидание…
— Вы с ума сошли! — сухо ответил кавалер.
— Брат мой, у меня очень дурные предчувствия.
— Предчувствия обманчивы, донья Манча.
— Да услышит вас Бог! Но мне страшно…
— Чего вы боитесь? Боитесь увидеть короля Франции у ваших ног… через час? Боитесь стать орудием планов нашего с вами государя, короля Испании?
— Но вы понимаете, — в волнении ответила она, — кем я вынуждена буду стать?
— Вы станете королевой, донья Манча. Король любит вас… Достаточно мне взглянуть на эти баснословно дорогие серьги, которые он вам сегодня подарил, чтобы убедиться в его любви.
— Но эта любовь, взаимная или нет, все равно преступна!
— Политика извиняет все. Вы — испанка, Манча, и, уступая любви короля Франции, вы служите королю Франции, королю Испании и испанской принцессе, которую кардинал Ришелье, наш смертельный враг, низвел до второстепенной роли жены без влияния и власти. Король Людовик XIII обычно пребывает в печали и скуке, и уже давно ни одна страсть не могла вытеснить из его души влияния красного сиятельства. Он увидел вас, оценил вашу красоту, он любит вас, и вы вытеснили из его сердца госпожу де Отфор, единственную его любовницу. Вас представил королю Гастон Орлеанский, его брат, и только от вас зависит, сумеете ли вы стать королевой и послужить великому делу Испании. Ну, будьте же благоразумны, сестра. Скажите себе, что небо судило вам выполнить великую задачу: свергнуть Ришелье и освободить мир от ярма.
— Пусть будет так, — ответила донья Манча, — я повинуюсь. Но до полночи еще далеко…
— И прекрасно, потому что я хочу на это время воспользоваться этим залом.
— Вы хотите сказать, что я должна уйти?
— Да… О, не удивляйтесь, — с улыбкой добавил дон Фелипе, — я прекрасно управлюсь с обеими интригами— и с вашей, и со своей.
— Что вы этим хотите сказать, брат?
— Прошу вас, пройдите в эту комнату и дождитесь там моего отъезда. А если услышите крики, не пугайтесь.
— Какое еще преступление вы задумали? — спросила донья Манча, и в голосе ее прозвучало презрение, смешанное с ужасом.
— Никакое, моя красавица; я тоже попробую заставить себя полюбить.
— Кого заставить?
— Одну девушку, прекрасную как ангел, и богатую как инфанта. Наш герб столь стар, что нужно подновить его позолоту, а меня неравный брак никогда не страшил.
— Я вас совсем перестаю понимать, дон Фелипе.
— Ну что же, послушайте дальше: вы видели ювелира, который только что приехал в Блуа и привез серьги, подаренные вам королем?
— Да, это ювелир Лоредан.
— У него есть дочь… И я ее люблю.
— Она должна сюда приехать?
— Да, благодаря одной хитрости, которую я придумал. Она едет в Блуа, чтобы встретиться там с отцом. Я подкупил погонщиков мулов, везущих ее носилки, и они остановятся здесь под каким-нибудь предлогом. Я похищу девицу, и отец ее увидит только в тот день, когда согласится отдать мне ее в жены.
— Но это омерзительно! — воскликнула донья Манча.
— Ба! Всегда-то вы находите какие-то ужасные слова, чтобы обозначить самые простые вещи. Ну ладно, давайте без этих ребячеств. Ступайте в эту комнату и не выходите оттуда, пока я не уеду.
И, поскольку донья Манча продолжала сопротивляться, дон Фелипе втолкнул ее в комнату Сидуана со словами:
— Не беспокойтесь, до прихода короля я уеду.
И он затворил за ней двери и остался один в нижнем зале гостиницы. Через несколько минут вдали раздался звон бубенцов.
— А, вот и она! — прошептал дон Фелипе и, притворив наружные двери, скользнул в самый темный угол зала.
У порога остановились носилки, и дон Фелипе услышал, как девичий голос спросил:
— Как? Разве это гостиница «У Единорога»?
— Да, мадемуазель, — ответил какой-то мужчина.
Дон Фелипе снова надел маску на лицо.
— И ты говоришь, — продолжал женский голос, — что я должна сюда войти, Гольдери?
— Да, мадемуазель.
— Но зачем?
— Ваш батюшка назначил вам здесь свидание, мадемуазель.
— Ох, у нее какой-то зловещий вид, Гольдери.
— Это угодное Богу заведение, мадемуазель.
И слуга, толкнув дверь, пропустил вперед высокую и красивую девушку. Девушка с опасением оглядела зал.
— Сейчас выйдет хозяин, — сказал слуга. — Подождите, мадемуазель, мы только поставим мулов в конюшню.
— Ох, мне страшно, — прошептала девушка.
В это мгновение дон Фелипе вышел из темного угла, где он прятался, и подошел к ней. Увидев его, девушка сделала несколько шагов назад, но дон Фелипе поклонился ей столь учтиво и остановился на столь почтительном расстоянии от нее, что она немного успокоилась и посмотрела на него скорее удивленно, нежели испуганно.
— Кто вы, сударь? — спросила она.
— Человек, который питает к вам интерес и хочет вас защитить, — ответил дон Фелипе.
— Защитить? — переспросила она. — Значит, мне грозит какая-то опасность?
— Это зависит от вас, а не от меня, Сара.
— Вы знаете мое имя? — воскликнула она.
— Конечно, знаю. Вы — дочь Лоредана, королевского ювелира.
— О, раз вы знаете моего отца, сударь, — вновь заговорила Сара, — вы, без сомнения, объясните мне…
— Почему ваши люди попросили вас остановиться здесь?
— Именно так, сударь. Вы это знаете? Может быть, вы видели сегодня моего отца в Блуа?
— Да, мадемуазель, я был у короля, когда Лоредан явился и принес заказанные ему драгоценности.
— Но, сударь, — сказала Сара, — раз вы знаете, кто я, и знаете моего отца, почему вы не разговариваете со мной с открытым лицом?
— Прежде чем снять маску, я позволю себе объяснить вам, почему вы здесь.
И дон Фелипе сделал шаг вперед и ловким маневром оказался между девушкой и входной дверью, чтобы отрезать ей все пути к отступлению.
— Так значит, отец меня здесь не ждет? — спросила Сара, вновь охваченная беспокойством.
— Нет, — ответил дон Фелипе. — Вас здесь жду я.
— Вы?
— Я, и я люблю вас, — произнес он внезапно. — И самое заветное мое желание — предложить вам мое имя и мою руку.
Сара вскрикнула.
— Ах, — сказала она, — меня заманили в ловушку!
— Да, — ответил дон Фелипе, — ваш отец, хоть он и буржуа, так тщательно оберегает свое сокровище, то есть свою дочь, что мог мне отказать, хоть я и дворянин, поэтому я это сделал.
И он направился к ней.
— Ко мне! — закричала она. — На помощь! Отец!
— Ваш отец, — сказал дон Фелипе, — преспокойненько сидит себе в Блуа.
— Так мои люди здесь… за дверью! Гольдери, на помощь! Гольдери!