Мы - не друзья и даже не подельники. Так, вынужденные партнеры.

А Арцыбашева нужно наказать. Обязательно. Он посадил меня на крюк и думает, что теперь может вертеть мной, как хочет.

Посмотрим. Еще не вечер.

По проходу прошла проводница, объявляя, что через полчаса - Микунь. Когда я услышал это название, на меня тут же навалились воспоминания. В последний раз я проезжал мимо этого богом забытого места в столыпинском вагоне. Да, подумал я, давно это было… А вроде бы - только вчера.

Я приподнялся на локте и сказал, обращаясь к проводнице:

- Девушка, кипяточку принесите, пожалуйста!

Она кивнула и поперлась по вагону дальше.

Девушкой я назвал ее только из вежливости. На эту категорию самок она не тянула уже лет пятнадцать. А ее проводницкая потасканность и вовсе ставила ее в категорию теток. Но не грубить же!

Нижние закончили жрать и уселись у окна, уставившись на пробегавший за мутным стеклом безрадостный таежный пейзаж. Мимо окна летели елки, сосны и мелкий поганый кустарник. Изредка деревья расступались, и можно было увидеть унылые болота, поросшие редкими чахлыми сосенками и тем же низкорослым кустарником.

Тайга, а по-местному - парма, тянулась на сотни и тысячи километров, и жизни в ней было столько же, сколько на Марсе. Нет, жизнь, конечно, кипела, но не человеческая, а животная. Волки, лисы, медведи, мыши там всякие, ежи, птицы опять же, насекомые - этого было в избытке. Но для человека там места не было. А если он и находил себе место среди мрачных просторов пармы, то жизнь его была такой же безрадостной, как тянущиеся на сотни километров однообразные заросли и буреломы. И постепенно человек, оказавшийся в этих далеких от цивилизации местах, дичал и становился все больше похож на животное. Конечно, не внешне, но своими повадками, нуждами, действиями. Все было просто. Первым и основным здесь было элементарное выживание. Здесь не было водопроводчиков, асфальта, транспорта и кредитов.

Если тебе нужно куда-то попасть, сделать это ты можешь только ножками. Если ты хочешь есть - будь любезен убить зверя или хотя бы набрать грибов. Если тебе нужен огонь, но нет спичек - это хана. Правда, ты можешь попытаться добыть огонь, как это делали далекие предки, но секрет давно утерян. Если ты серьезно заболел, ты не можешь вызвать по телефону врача из поликлиники. Я представил, сколько скелетов неудачников валяется на просторах тайги под вековыми елями, на дне болот и в бесконечных кустах. И как страшно умирать под равнодушным небом, зная, что помощи не будет. Зная, сколько осталось жить, зная, что это - конец.

И в этой бессмысленной мешанине деревьев, мхов и зверей даже зона с ее дикими бесчеловечными нравами может показаться уютным и безопасным местом, в котором можно выжить. Там горит электрический свет, там шумно, там иногда весело, там есть еда и лагерная санчасть, там - жизнь. Но такая жизнь мне не нужна. И, хотя я познал нравы зоны и они перестали удивлять и возмущать меня, я не принял их в качестве основного жизненного руководства. Но жить с волками научился. И выть тоже.

Ладно, нечего рассуждать на философские темы. Во-первых, у меня есть дело, которое нужно выполнить, а во-вторых, надо отдать долги. Да так отдать, чтобы небу жарко стало.

Суки!

Поезд остановился, и я вышел на перрон размяться. Перроном это можно было назвать лишь условно. Просто очень длинная автобусная остановка, и не более того. В последний раз я был здесь несколько лет назад, когда нас зачем-то выгнали из "столыпина" и построили перед вагоном, окружив цириками и собачками. И я от нечего делать стал разглядывать обстановочку.

С тех пор ничего не изменилось.

Та же водокачка, тот же пивной ларек. Представляете - пивной ларек, как при Брежневе! Вон там с сортировочной горки так же, как и тогда, медленно катится вагончик, а там - те же станционные постройки, все так же. И собака. Рыжий старый пес с разорванным надвое ухом. Точно! И он тогда здесь был. Я узнал его по уху, разрезанному ровно вдоль, словно ножницами. Жив еще, собачий сын! Ходит по "перрону", водит жалом, пожрать ищет. А раз ходит еще, значит, есть ему тут хавка. Удачи тебе, дворняга, подумал я и полез обратно в вагон. Что-то мне тоскливо стало от вида этой долбаной Микуни. А удачи мне самому сейчас побольше надо бы… Удачи, фортуны, фарта, называй как хочешь, но главное, чтобы кости легли удачно. Не мои, конечно, кости, вот этого не надо!

Залезая на полку, я чертыхнулся, вспомнив, что опять забыл купить какое-нибудь чтиво. А может, так и лучше. Мне сейчас не читать надо, а думать. И думать есть о чем.

Ну, например - Арцыбашев.

Я притаранил из банка четыреста тысяч долларов. А он и глазом не моргнул. И не позарился на них. Интересно, правда? Ему важнее оказалось, чтобы я своей жопой рисковал и доставал для него нужную ему информацию. Понятненько.

А теперь сложим два и два и получим - что? А получим то, что на хрена ему эти четыреста тысяч, если у него где-то миллионы корячатся! Да, именно так. И не иначе. Иначе просто быть не может. Вот тогда я его на этом и обую. Ох как обую! В голубые лапти с люрексом.

А для красоты получит он еще от меня медаль свинцовую в стальной оболочке. И Наташе этой, которая меня подцепила и сдала в очередной раз, подарочек найдется. И еще есть людишки, по которым плачет суд мой правый. Есть еще долги горячие…

Но - потом. Сейчас дело, а как сделаю, то первым Арцыбашев ляжет. И не пригодятся ему миллионы, за которыми он меня, как собачонку на привязи, посылает. А то, что там именно миллионы, - точняк. Иначе и быть не может. Ну что ж, тогда посмотрим, в какой они упаковочке. Интересно, Санек об этом знает? Скорее всего - нет. Арцыбашев использует его вслепую. А использовав… Да, Санек, недолго тебе жить осталось.

Я посмотрел на Санька. Он опять дрых.

А мне, интересно, сколько жизни намерил Арцыбашев после того, как я найду для него Студня?

Да нисколько. Убьет тут же.

И ни о каком возвращении рюкзака с общаком речи быть не может. Ему, паскуде, нет до этого дела. Да только не знает он, с кем связался. А может, и знает. Наверняка знает. Во всяком случае, нужно держать ухо востро.