Он сам из-за стола встал, шагнул навстречу и клешню протянул.

Нормальная у него клешня, крепкая.

Когда мы с ним ручкались, он носом потянул, посмотрел на меня этак и говорит:

- Слушай, Знахарь, не в падлу, сходи-ка ты помойся! Тут для тебя уже приготовили все, что нужно. Сидел ты в яме поганой, так что - сам понимаешь. Пахнет от тебя не так, как от цветочка весеннего.

И подмигнул.

А остальные ржут и по плечам меня хлопают.

Ну, тут у меня от сердца уже окончательно отлегло. Хоть и не было базара про малявы да про то, какие там ответы пришли, а стало ясно, что все в ажуре. И к бабке не ходи.

Завели меня в закуток в той же столярке, а там за отгородочкой фанерной стоит бадья с горячей водой литров на сорок, мыльце, мочалка и чистые шмотки стопочкой сложены. Точно такие же, как и у меня. Здесь других не бывает.

Я быстренько тряпье провонявшее скинул, ковшик схватил и давай намываться. В общем, минут через пятнадцать выхожу я чистый и свежий, как молодая морковка. Захожу в каптерку, а там на столе уже бацилла разложена, овощи, помидоры там, огурцы всякие, а посередине - оп-па - бутылка "Абсолюта".

Это хорошо, думаю, после баньки-то…

Расселись мы вокруг стола, я уже не в кресле-капкане сижу, а на нормальном стуле, разлили, чокнулись, как нормальные люди, сидим, штевкаем, бациллу друг другу передаем, кайфуем.

Ну, настал момент, и Железный говорит:

- Пришел ответ из Питера на маляву нашу.

Молчу.

- Фарт тебе, Знахарь! Подтвердила братва питерская, что ты - не фуфло и серьезное дело имеешь. Так что - спрашивай, что тебе нужно, по силам ответ будет.

Я в это время огурец хрумкаю и киваю уверенно так, будто другого и не ждал. А на самом деле ждал. И очко, надо сказать, не железное у меня было в зиндане ихнем.

А пистолетчик Таксист вдруг и говорит:

- Так что, Знахарь, ты меня так и не признал, что ли?

Я к нему поворачиваюсь, смотрю внимательно - нет, вроде не видел. Лицо как лицо, ну, мало ли…

- Нет, - говорю, - не могу признать.

- А я, - говорит Таксист, - сразу тебя срисовал, еще когда в первый раз у штабеля встретились. Я на всю жизнь запомнил, как ты в Крестах на смотрящего по хате бросился, когда он концы откинул. Прямо как упырь какой, я аж испугался. А потом, когда он из мертвецов встал, ты для меня уже просто колдуном каким-то смотрелся. Я тогда с бородой был, поэтому ты меня и признать не можешь. Тебя-то сейчас тоже не признать с новым таблом, но я как в глаза тебе посмотрел, так и подумал - ага, вот он, колдун тот, который смотрящего из могилы вынул. Глаза - их не переделаешь.

- Ну… - сказал я и только руками развел.

- Так что же ты хочешь знать, Знахарь? - спрашивает снова Железный и папироску закуривает.

Я на часы посмотрел и вижу - до исхода девяносто шести часов осталось еще пять с половиной, так что можно не суетиться. Пошарил в последней пачке "Мальборо", достал сигаретку, закурил и говорю:

- А знать мне нужно все, что ты можешь рассказать мне про Студня, который тут после меня чалился, а потом ноги сделал. Все, что знаешь, и даже больше.

- Ну, насчет "даже больше" не обещаю, а что знаем - услышишь.

И рассказал он мне про то, как прибыл на зону беспредельщик молодой, севший по второму разу за кровавые дела. Его не трогали, давали жить, понятий он не нарушал, так что все было вроде нормально.

Было у него при себе кольцо особое, вроде талисмана или памяти о ком-то, в общем, для него - очень важное. И ухитрился он колечко это сквозь все шмоны протащить. То в очко себе засунет, то проглотит, короче, колечко всегда при нем было.

По ходу дела братва просекла, что у него были интересные разговоры с одним таджиком по кликухе Урюк, который сидел за контрабанду наркотиков. А разговоры эти были о том, что когда Урюк был членом банды басмачей, то видел такое же кольцо на руке своего бая, который раньше был майором Советской армии. Фамилия его - Тохтамбашев. И, стало быть, оба этих колечка, одно - у Студня, другое - у Тохтамбашева, из одного гнезда.

И вот однажды почикал он Урюка ножичком до смерти и сдернул с зоны. Только его и видели.

Вот и вся история.

Выслушав ее, я понял, что большего и ждать нечего.

Все сказано и понято.

И означать все это может только одно.

Не Студень Арцыбашеву нужен, а кольца эти непонятные, а за кольцами этими - все. И деньги немалые, и власть, и слава, и силы темные, и смерть жестокая. В общем - то еще колечко. Прямо как у Толкиена, едрить твою!

А то, что деньги эти действительно немалые, - это точно.

И, пожалуй, там не какой-нибудь сраный миллион зеленых в дипломате. Не-ет, Знахарь. Так что иди давай, ищи Студня этого, да колечко это волшебное у него и забери. А его самого - по обстоятельствам. Но лучше всего - на небеса. Чтобы геморроев не было.

Сказал я сам себе в голове эту речь краткую и говорю пахану:

- Ну что ж, спасибо тебе, Железный, за то, что не порешил тут меня, не подумав крепко, за то, что просьбу мою исполнил по малявам, за угощение, за помывку опять же! А теперь идти мне пора.

И встаю.

И он тоже встает и говорит:

- Не за что, Знахарь. А ты на меня зла не держи за то, что подавили тебя немного. Сам понимаешь, если каждого да всякого принимать по словам его первым, добром не кончится. Ты скажи, что тебе с собой нужно, чем можем - пособим.

- Спасибо, Железный, не нужно мне ничего. У меня в лесу нычка есть, а в ней всякое-разное, что в дороге понадобится. Так что…

Ну, пожали мы друг другу руки на прощанье, обнялись крепко с ним и с братанами, и двинул я тихонечко в лес, где меня Санек ждал.

Зона осталась за спиной.

Урюка не шпынял только ленивый. Вечно грязный, туповатый, плохо говорящий по-русски и не понимающий многих элементарных понятий таджик был удобной мишенью. Студень и сам не упускал случая лишний раз унизить Урюка. Обычно он отпускал пару затрещин, приговаривая: "Падла, народ травишь?!", и давал какое-нибудь поручение, например, что-нибудь принести или кого-то найти. При этом особой злости к таджику Студень не чувствовал. Действовал, повинуясь привычке демонстрировать силу, подчеркивать свое положение.