– Вы верующий человек, доктор?

– Да, я верю в Бога. Я католик.

– В самом деле? Как интересно.

– Я бы не советовал в ваших обстоятельствах прибегать к психоделикам, Миа. Если вы желаете увидеться с нашим Создателем лицом к лицу, то пусть он вас подождет. У вас еще много времени в запасе. – Доктор Розенфельд улыбнулся.

Миа кивнула и решила промолчать. Доктор Розенфельд замялся:

– Я могу задать вам вопрос? Когда вы в последний раз испытывали оргазм?

Миа задумалась.

– Я бы сказала, что в двадцать лет.

– Разумно. Я уверен, что это помогало вашему обмену веществ. Но вы собираетесь снова стать сексуальной женщиной. То есть человеком, в котором обмен веществ ускоряется и происходит концентрация всех жизненных сил. Я бы не назвал это неприятной неожиданностью, потому что сексуальность сама по себе доставляет удовольствие, но вам придется нелегко. Фактически сексуальность чаще всего становится тяжелейшей проблемой при выздоровлении наших пациентов.

– Неужели? Как странно.

– Людям нашего почтенного возраста обычно свойственно затухание либидо. Наши пожилые пациенты часто думают, что способны подавлять сексуальные импульсы простым усилием воли. Это самообман. Если бы люди могли контролировать сексуальность, человечество перестало бы существовать еще в эпоху плейстоцена. – Он задумался и сделал паузу. – Конечно, вы давно перешагнули рубеж менопаузы. Мы не сможем сделать слишком многого для вашей яйцеклетки. Да мы и не хотим восстанавливать яйцеклетки, потому что специалисты в области этики этого не одобрят. Так что вам не удастся снова забеременеть.

Она улыбнулась:

– Ладно, доктор. Я уже была молодой женщиной. Я была замужем. И родила ребенка. В пору моей молодости люди умирали от венерических заболеваний. Даже контрацепция казалась чем-то сложным и обременительным. И в этом аспекте своей жизни я всегда проявляла осторожность.

– О, с тех пор у вас было много времени, чтобы приобрести разумные привычки. Не стали же вы ни с того ни с сего обновлять свой организм. Мы переделаем ваш мозг, ведь большая его часть уже не способна мыслить. Человеческий мозг – это не компьютер. – Доктор Розенфельд побарабанил своими стерильными пальцами по столу. – Люди живут не потому, что жизнь – это рациональное решение. Люди не встают по утрам с кровати ради дорогостоящих и полезных анализов. Люди ложатся вместе в постель не потому, что решили так поступить после логических рассуждений и выводов. Сексуальность – это часть жизни, и вы не можете остановить свою жизнь разумным усилием. Вы останетесь старой женщиной девяноста четырех лет, которая может выглядеть, вести себя и чувствовать, как двадцатилетняя девушка. Конечно, у вас возникнут проблемы.

– Можно мне использовать либидозные депрессанты?

– Я понимаю вас. Либидозные депрессанты сейчас очень популярны, но я бы не рекомендовал ими пользоваться. У гормонов есть своя строгая функция в физическом развитии. У молодых людей большой запас гормонов, потому что молодые в них действительно нуждаются. И вы нуждаетесь в гормонах для правильного развития вашей мозговой ткани. Как врач, я советую вам спокойно отнестись к этим проблемам. Подумайте о них, как об усилившейся боли.

Миа улыбнулась:

– Вы советуете мне заводить любовников?

– Миа! – Он предостерегающе поднял палец. – Даже если вы сможете найти любовника, а в ваших обстоятельствах это серьезный вопрос, он вам, очевидно, не поможет. Это непростая проблема. Наши пациенты – пожилые люди, они были женаты, имели детей. У них уже нет потребности флиртовать или ухаживать. Им не хочется обзаводиться партнерами или создавать новые семьи. Они уже перешли этот рубеж, любовь для них – преодоленная, испытанная на собственном опыте часть жизни, они познали ее и оставили в прошлом. Дело не в том, что они неспособны любить других людей, но они уже достигли состояния глубокой зрелости, постчеловеческой самореализации. Им просто не нужно самоутверждаться в страсти, им не нужны интимные отношения. Однако после нашего лечения у них пробуждается жизненная энергия и вновь могут разыграться страсти. Это гнетуще действует на наших пациентов, унижает их, и им очень трудно вернуть гармонию.

– Я вижу, что вы очень серьезно воспринимаете эту проблему, доктор.

– Да, я ее серьезно воспринимаю. NTDCD – важнейшее техническое изобретение. Я говорю об этом вовсе не потому, что сам над ним работал. Первые опыты с пациентами, испытавшими на себе NTDCD, чрезвычайно интересны для государства и общества. Прошу вас, посмотрите-ка вот это, – доктор Розенфельд открыл свой ноутбук и повернул его экраном к Миа.

Картинки быстро менялись. На экране появился обнаженный молодой человек. Он был с головы до пят увешан какими-то дешевыми безделушками. Пластиковая диадема. Серьги. Накладные ресницы. Небольшой накладной бюст. Браслеты. Десять одинаковых колец на пальцах. Повязки на торсе и бедрах, наколенники, браслеты на лодыжках и сверкающие колечки на пальцах ног. Коротко подстриженные волосы. Он довольно неуклюже и как-то по-ястребиному расхаживал по дому, играя с черной кошкой.

– Это контролирующие устройства, – сказала Миа.

– Да. А также измерения гальванической реакции кожи, энцефалометр в виде диадемы, измеритель температуры тела, анализы мочи и кала и другие обязательные лабораторные тесты дважды в неделю.

– Я еще ни разу не видела столько контролирующих устройств на одном человеке. Как будто он что-то делает в виртуальном пространстве.

– Да. Возможно. Мышечная координация – один из важнейших факторов выздоровления. Нам постоянно нужны полные и точные отчеты о состоянии конечностей пациента. Для определения дрожи, паралича, судорог и спазм. Особенно по ночам, потому что тревожный сон, кажется, одно из самых сильных последствий действия нашего препарата в послеоперационный период. А энцефалометр, который вы видите, предназначен для выявления потенциальных приступов, инфарктов, резкого усиления активности, невралгических или мозговых отклонений от нормы. Этот пациент – профессор Оутс. Он был нашей гордостью. Ему сто пять лет.

– Боже мой! – Она посмотрела на него. Перед ней был красивый молодой человек.

– Он оказался общительнее других и охотно с нами работал. Мне тяжело говорить, но общение с нами, хотим мы того или нет, малоприятно и обременительно. Оно тормозит карьерный рост пациентов и отражается на их социальном статусе. Профессор Оутс добровольно пожертвовал карьерой для развития медицины и общественного блага.

Миа следила за экраном. Обнаженный профессор Оутс не выглядел особенно счастливым и довольным своим новым положением. Миа осторожно проговорила:

– Я восхищаюсь его мужеством и тем, что он решился на самопожертвование.

– Профессор Оутс всегда был очень дисциплинированным и преданным обществу человеком. Поэтому он и оказался в данной ситуации... По профессии он физик. Но сейчас утверждает, что бросил физику и решил стать архитектором. Его очень увлекает архитектура. Он с огромным интересом изучает ее основы.

Миа не отрывала глаз от экрана. Она пришла к выводу, что при всей своей внешней привлекательности профессор Оутс казался не очень похожим на обычного человека. Скорее он напоминал талантливого актера, позирующего перед камерой в роли обнаженного студента.

– И что его особенно интересует, реальная архитектура или виртуальная?

– Я не могу вам сказать, – отозвался удивленный Розенфельд. – Вам лучше обсудить этот вопрос с самим профессором. Естественно, у нас есть своя группа общественной поддержки NTDCD. Они регулярно встречаются в Сети. Замечательные, очаровательные люди. Должен вам откровенно признаться, что вы переживете немало горьких минут, но, по крайней мере, окажетесь в хорошей компании.

Миа села.

– Что же, очевидно, профессор Оутс очень исполнительный молодой человек. Прошу прощения, не молодой. И выдающийся ученый.

– Вы не первая сделали эту ошибку, – обрадованно заметил доктор Розенфельд. – Люди искренне полагают, что наши пациенты молоды. Люди склонны верить тому, что видят.