На сей раз нездоровилось Фрэнку, их шестилетнему сыну. Гай посчитал его пульс, пощупал живот и повернулся к миссис Робертсон.
— Попробую отвезти его в Сент-Энн. Скорее всего, ничего серьезного, просто на всякий случай.
Сент-Энн, больница Св. Анны, была ближайшей из крупных клиник. Миссис Робертсон завернула Фрэнка в старенькое одеяло, и Гай повез мальчика в больницу. В приемном покое дежурный врач осмотрел Фрэнка и предложил Гаю пройти в соседнюю комнату.
— Не думаю, что госпитализация необходима. У парнишки просто разболелся живот.
— Я подозреваю аппендицит.
— Вот как? — врач не потрудился скрыть презрительную усмешку. — Не могу сказать, что готов согласиться с вашим умозаключением, доктор Невилл.
Гай постарался сохранить хладнокровие.
— А если я прав?
— Операции по удалению аппендикса мы делаем только нашим частным пациентам. Мальчика лучше отправить в муниципальную больницу.
Эта больница брала тех пациентов, от которых отказывались в Сент-Энн. Расположенная в самом сердце трущоб, она не могла позволить себе нанять опытных и образованных специалистов. Гай сказал:
— Фрэнк очень слабенький с рождения. У вас ему было бы лучше.
— Сент-Энн не для таких, как он.
Гай стиснул зубы, оскорбленный снисходительным тоном врача. Он вернулся в приемный покой и, поскольку у Фрэнка продолжала подниматься температура, отвез мальчика в муниципальную больницу, где тому удалили аппендикс.
Дней через десять старшая дочь Робертсонов принесла Гаю на Мальт-стрит записку с просьбой прийти. Накануне Фрэнка выписали из больницы.
— Что-то он плохо выглядит, доктор, — шепотом пожаловалась миссис Робертсон, поднимаясь с Гаем в комнату, которую Фрэнк делил со своим младшим братом.
То, что увидел Гай, привело его в ужас. Высокая температура и воспаленный шов недвусмысленно указывали на послеоперационную инфекцию. Гай с Фрэнком на заднем сиденье, завернутым в грязные одеяла, снова помчался в Сент-Энн.
Гай, протолкавшись сквозь толпу в приемном отделении, постучал по плечу, облаченному в дорогой элегантный костюм.
— Прошу прощения, сэр, но я привез больного, и вам бы надо взглянуть на него. Около недели тому назад я пытался положить к вам, в Сент-Энн, мальчика с подозрением на аппендицит. Этот ваш клоун, врач-стажер, поставил ему диагноз «расстройство желудка» и сказал, что здесь, в Сент-Энн, не оперируют бедняков. Он отправил меня в местную муниципальную больницу. А оттуда ребенка выписали с послеоперационной инфекцией.
Сестра в чепце, при одном взгляде на который пропадало всякое желание жить, вмешалась:
— Послушайте, вы не имеете права отнимать у доктора Стефенса время… — но тот ее перебил:
— Ничего страшного, сестра. Принесите сюда мальчика, — и отдернул занавеску.
— Мы сделаем все, что в наших силах, — сказал он, осмотрев Фрэнка. — Поверьте мне, все.
Неделю спустя Гай нашел в почтовом ящике открытку. В следующую пятницу доктор Сельвин Стефенс и мисс Элеонора Стефенс приглашали его на ужин. Внизу была приписка:
«Вам будет приятно узнать, доктор Невилл, что Фрэнк Робертсон благополучно поправляется. Сестра жалуется, что он учит своему дикарскому словарю больных в детском отделении».
Помня, что его единственная встреча с Сельвином Стефенсом была короткой и не слишком сердечной, Гай предполагал, что его ждет унылый вечер в компании зануд. Впрочем, он понимал, что это приглашение — благородный жест, предложение мира, и заставил себя написать ответное письмо с согласием прийти.
Вечер оказался в точности таким, как опасался Гай. Одеваясь, он обнаружил, что смокинг побит молью, а Бидди сожгла воротник крахмальной сорочки. Гай мрачно натянул на себя непривычную и неудобную одежду — но лишь затем, чтобы, выйдя на улицу, обнаружить, что автомобиль не заводится. Под ледяным дождем он побежал к станции, но опоздал на поезд, и ему пришлось десять минут дожидаться следующего. Вагоны были набиты битком; Гай ехал, прижатый лицом к какому-то вонючему пальто, а чей-то зонтик вонзился ему в большой палец ноги. И хотя всю дорогу от станции до дома Стефенсов Гай бежал, он все равно опоздал на двадцать минут.
Остальные приглашенные не понравились ему с первого взгляда. Это были три доктора: один — средних лет с выдающимся брюшком и холеными руками, и два младших врача из больницы Сент-Энн. Еще присутствовал писатель, чье забавное имя, Пьер Пикок,[15] было знакомо Гаю по обложке романа, который он как-то раз пытался читать в поезде. Роман нагнал на него такую скуку и раздражение, что он выкинул книжку в окно и предпочел любоваться пробегающим за окном вагона пейзажем. Жены двух из гостей способны были лишь поддакивать своим мужьям, явно не имея ни единой собственной мысли.
И, наконец, там была Элеонора, дочь Сельвина Стефенса. Темноглазая, темноволосая, с точеной фигурой, в синем атласном платье, она сразу поразила Гая своей живостью и энергией. Она вся словно светилась. Элеонора показалась Гаю существом совершенно иного рода, нежели бледные, потрепанные жизнью женщины, которых он каждый день видел у себя в кабинете. Она умело, но ненавязчиво следила за переменой блюд и направляла беседу. Смотреть на нее уже было удовольствием, и это вознаграждало Гая за невыносимо скучный во всех остальных отношениях вечер.
Когда подали сыр, доктор Хамфрис сказал:
— Я недавно помог своему племяннику купить практику в Кенсингтоне. Как вы помните, Сельвин, он всего несколько лет назад получил диплом — неплохое место для начала.
Гай вдруг услышал собственный голос:
— Возможно, для человечества было бы полезнее, если бы вы купили ему практику в Попларе или Бетнал-Грин.
Возникла пауза. Все уставились на Гая. Он обвел присутствующих вызывающим взглядом.
— Весьма необычное заявление, — наконец произнес доктор Хамфрис.
Гай в упор посмотрел на него.
— Разве? В Кенсингтоне в три раза больше практикующих врачей, чем в Хакни.
— Вот как? — подала голос мисс Стефенс. — А почему?
— Потому, — прямо сказал Гай, — что там больше платят.
Доктор Хамфрис промокнул губы салфеткой.
— Всем нужно жить, доктор Невилл.
Гай невольно оглядел стол — серебряные приборы, чайный сервиз из тонкого дорогого фарфора — и в запальчивости воскликнул:
— Мы-то живем даже слишком хорошо. А в результате тем нашим пациентам, кто победнее, приходится рассчитывать только на благотворительность.
— Они должны быть благодарны докторам вроде Сельвина, которые обслуживают их в больнице бесплатно.
Гай не смог сдержать негодование:
— Человек не должен зависеть от какого-нибудь господина Благодетеля в том, что касается его здоровья или здоровья его детей!
— Я попросил бы…
Тут вмешался хозяин дома:
— Моя дочь помогает благотворительному отделению Сент-Энн. Вы имеете что-то против такой добровольной работы, доктор Невилл?
Гай почувствовал, что краснеет.
— Нет, конечно же нет, сэр, — и попытался объяснить: — Просто необходимости в благотворительности вообще не должно возникать. Здоровье должно принадлежать каждому по праву.
Писатель снисходительно улыбнулся:
— Вы социалист, доктор Невилл?
Гай пропустил его слова мимо ушей.
— Система здравоохранения, которая действует у нас сейчас — если это вообще можно назвать системой, — несправедлива. — В последнее время Гай часто думал об этом. — Пациенты не обращаются вовремя к врачу из-за того, что за это надо платить, и запускают болезни, которые можно было бы вылечить. Каждый день я вижу женщин с нарушением обмена веществ, или с выпадением матки, или с варикозными язвами…
— Не за столом, старина, — проворчал доктор из Кембриджа. — Здесь дамы…
Гай слегка остыл.
— Прошу прощения, — пробормотал он.
— И что же вы предлагаете, доктор Невилл? — Пьер Пикок зажег сигару. — Кто, по-вашему, должен платить за лечение этих несчастных больных?
15
Peacock — павлин (англ.).